Он вдруг услышал тишину за дверью. Тишину и темноту. Это вовсе не обнадеживало, наоборот – пугало. Мик поглядел в окно – за стеклом было теперь совсем темно, ни звёзд, ни отсвета фонарей.

Прошло какое-то время, и куча тряпья на полу зашевелилась. Из неё, выгнувшись, вывернувшись, показалось что-то. Медленно оно поворачивало к Мику человечью голову с человечьим лицом.

Это было страшно; Мик закричал в самого себя. Поднимающийся почти показал ему лицо – а Мик точно знал, что не может его видеть. Но и закрыть глаза было нельзя.

В самый последний момент, когда Мик почти увидел, кто-то схватил его за руку и потащил вверх.

Мик медленно дышал, привыкая к миру. За окном был однотонный, серый рассвет. Рядом сидела, держа его за руку, Зелёная Девочка.

– Спасибо, – сказал Мик.

Девочка улыбнулась, чуть сжала его ладонь и постепенно растаяла в пустом свете. На полу было просто тряпьё, в пыли были следы Мика.

– Тогда я только до конца поверил, что проснулся, – сказал Мик.

– Но проснулся ты там же? В том чулане? – спрашиваю немного запутавшийся я.

– Конечно.

Я вдруг вспомнил про исчезновения детей в Городе.

– Слушай, Мик. А эта история точно произошла там, далеко на юге?

Мик посмотрел на меня с интересом.

– Точно. А где ещё она могла произойти?

– Здесь тоже пропадают дети.

Мик спрыгнул с подоконника и обернулся к окну. Тонкий грифельный силуэт на фоне акварельного, нежного и мокрого голубого неба.

– Нет, – после паузы сказал он. – Совсем не похоже. Здесь они пропадают, наверное, как-то по-другому.

– Наверное, – вздохнул я, – Кофе совсем выдохся, сварить тебе ещё?

– Нет, спасибо.

Мик обернулся и снова вскарабкался на подоконник. За его спиной, близко-близко к стеклу, промчалась большая белая чайка.

– Ну так вот, – продолжил Мик.

Я потихоньку начал скручивать себе папиросу.

– Я проснулся в чулане на рассвете. Первым делом я выглянул в окно. Но стекло было мутное. Видно было только чёрную дорогу под домом, какое-то старое дерево и забор. За забором была, кажется, свалка.

Тогда Мик подошёл к двери и прислушался. Тишина стояла полная, настоящая – когда поскрипывают сами себе половицы и вздыхает сквозняк. Дом казался давным-давно пустым. Мик вытянул швабру и подёргал дверь – по-прежнему заперта, конечно.

Вернувшись к окну, он локтем, стараясь действовать потише, выбил одно стеклышко, потом второе. В лицо ударил холодный воздух. Пахло морем, помойкой и рассветом.

Мик огляделся. Теперь было точно ясно, что дом стоит на старой грунтовой дороге. Прямо под окном росла скрючившаяся яблоня в редкой листве. Через дорогу был деревянный забор, из-за которого выглядывали вершины мусорных гор. Над ними кружились чайки, а за чайками виден был край встающего солнца.

Мик сел на пол и задумался. Пробовал поговорить с Зелёной Девочкой, но она не отвечала, неподвижно сидя в своем портрете.

Переборов страх и отвращение, он решил ещё раз перебрать детскую одежду. Надо было найти ключ. Зачем его вообще похитили? Хотя бы кто похитил?

Аккуратно разложив все вещи на полу, он начал осмотр. Внимательно оглядывал со всех сторон, выворачивал, снова осматривал, откладывал. Старался не касаться пятен засохшей крови.

Жёлтая курточка с капюшоном. Вроде бы на мальчика, размером почти на Мика. Пятен крови нет, просто грязная. Оборван один рукав.

Красное платьице. Совсем маленькое, Мик сначала подумал – это футболочка такая.

– Она, наверное, была мне по пояс ростом, – сказал Мик, – Совсем крошечная.

Стало совсем кисло, но он всё-таки заставил себя осмотреть платье полностью. Пятен было много. Сзади у ворота – большая дыра с рваными краями.

Тупо разглядывая эту дыру, он заметил непонятный отблеск – и вытянул с платья длинный, золотистый и чуть вьющийся волос. Это последнее подтверждение, напоминание о когда-то жившей девочке совсем доконало его. Мик расплакался с платьем на коленях и волосом в руке. За окном горько кричали чайки.

– Когда я успокоился, я повязал её волос себе на запястье. Поклялся, что не сниму, пока не отомщу за неё, – сказал Мик.

Я молча слушал. На это нечего было сказать.

– Всего там было то ли четыре, то ли пять комплектов. Некоторые вещи были такие изорванные и испачканные, что ничего нельзя было понять. Может, и больше пяти. Два комплекта были точно на девочек, остальные могли подойти и мальчикам, и девочкам. Два были примерно моего размера. Ещё два – маленькие, на ребёнка лет пяти. Ещё один был совсем крошечный. Я надеялся – он на куклу. Хотя зачем было раздевать куклу? Всё это ничего не объясняло.

Мик вздохнул и отвернулся, пряча лицо. Я тоже отвёл взгляд. В пепельнице дымилась папироса, в окно сильно и радостно светило солнце. Я немного сомневался в его словах – хотя ясно было, что всё это правда. Поэтому было стыдно.

– Потом я сидел и слушал. В доме было пусто, это чувствовалось по всему.

Наконец опомнившись, Мик вскочил и, разбежавшись, ударил плечом в дверь. Дерево чуть дрогнуло, но упрямо отбросило его назад. Ещё раз. Удар, чуть слышный треск.

Запыхавшийся и красный, Мик, как вихрь, нёсся по комнате и бился о старое дерево. Дверь скрипела, трещала и потихоньку поддавалась.

Наконец со страшным грохотом дверь провалилась, и Мик вылетел в комнату – прямо в руки беззвучно смеявшихся людей.

Его тут же схватили. Напротив Мика стоял высокий худой старик, почти лысый, но с длинной пегой бородой. Вокруг рта она была темнее и казалась влажной. Чуть дальше, в тёмной глубине комнаты, стояла женщина в ярко-красном платье.

Отсмеявшись, старик наклонился к Мику. Глаза у него были круглые и не блестели – просто чёрные шарики в ямках морщинистой кожи.

Мик отвернулся, старик рукой в перчатке повернул его за подбородок к себе. Тогда Мик зажмурился. Это не было трусостью – это был как раз бой и сопротивление.

– Ну что? – услышал он женский голос.

Старик не отвечал.

В темноте зашелестело платье. Мик открыл глаза. Женщина стояла рядом, наклонившись прямо к его лицу. Она была красива и казалась совсем живой – не то что старик. Мик чувствовал тепло её дыхания.

– Привет, – весело сказала она, жадно заглядывая ему в глаза. Мик хотел отвернуться и от неё, но не смог. И глаза закрыть не получилось. А она всё смотрела, смотрела так, как другие едят – жадно, быстро, чавкая и захлебываясь, проглатывая целиком. Мик ясно чувствовал, как слабеет и исчезает под её прожорливым взглядом.

Наконец она отвернулась.

Сказала старику:

– То, что надо.

Таким голосом, что Мик почти ждал, как она сытно отрыгнет.

Старик опять не ответил. Повернувшись спиной, он пошёл к лестнице. Женщина – за ним.

Не оборачиваясь, махнула рукой. Мика потащили следом.

Только сейчас он обратил внимание на своих конвоиров. Его держали двое ничем не примечательных мужчин – оба коротко стриженые, в бедной простой одежде. Лица были так скучны, что в полутёмной комнате казались одинаковыми.

– Куда меня ведут? – шёпотом спросил Мик.

Они, кажется, даже не услышали.

– Отдайте мои вещи! – попытавшись упереться, отчаянно крикнул Мик. Но ни старик, ни женщина даже не обернулись. А конвоиры просто подхватили его под руки и понесли.

Зелёная Девочка оставалась там, в страшной комнатке с кровавым тряпьём.

Прямо к дверям дома пригнали грузовой фургон. Мика забросили внутрь, затем залезли мужчины и уселись у дверей, на грязный пол. Женщина в красном, улыбаясь, закрыла створки. Наступила абсолютная темнота.

Лязгнула передняя дверь, захрипел старенький мотор, и они поехали.

В фургоне было так жарко и душно, что чёрный воздух приходилось с усилием захватывать ртом. И ещё сильно трясло, а ухватиться было не за что.

Конвоиры как будто исчезли. В фургоне совершенно ничего не было видно, а они не издавали ни звука. Мик слышал гуденье клаксонов на улицах, приглушенные голоса гуляющих людей, лай собак… А конвоиры даже не дышали. И не ругались, когда фургон потряхивало, и даже звука ударов – в тот момент, когда автомобиль подпрыгивал на какой-нибудь колдобине – с их стороны кузова не раздавалось.