Спрятавшись на заднем сидении машины, они на несколько минут могли позволить себе быть теми, кем им так хотелось быть, чувствовать то, что разрывало их изнутри на миллиарды созвездий, теряться в гранях друг друга и забывать о том, кто они, потому что в такие минуты, казалось бы, не существует ничего кроме рук, кроме губ, кроме тех касаний, которые катастрофой отзываются внизу живота.
— Я умираю от желания сокрушить тебя… — Тихо проговаривает Стивенс, отрываясь от блондинки и боясь почему-то посмотреть ей в глаза. Она чувствует себя сильнее, чем когда-либо до этого, и понимает, что готова ко всему, если при этом рядом с ней будет Стерлинг.
Она чувствовала то, что боялась чувствовать и вместе с этим боялась никогда не почувствовать — когда ноги сводит дикими судорогами, когда ты едва ли можешь контролировать себя в попытках сохранить хоть каплю самообладания, когда в голове непроглядный туман и ты не можешь думать ни о чем кроме человека, сидящего перед тобой, в котором оказалась целая вселенная, где Эйприл хотела потеряться, утонуть и больше никогда не возвращаться обратно.
Она не знала, была ли она готова, но она хотела до безумия, до дрожи, до бабочек внутри. Она хотела почувствовать то, что было так запретно в ее семье, в ее жизни в целом, где такая правильная и идеальная Эйприл Стивенс, которая могла любому показать пример того, как нужно вести себя и кем быть, чтобы не разгневать создателя, сейчас пряталась в машине, растворяясь в совсем нецеломудренных поцелуях за несколько мгновений до того, как утонуть во грехе с девушкой…
Все ее устои, мораль, принципы и помыслы перестают иметь хоть какое-то значение в тот момент, когда Стерлинг, буквально сквозящая наивной похотью, шепчет «Сделай это».
Назад дороги нет, и Эйприл чувствует, как блондинка осторожно надавливает ей на плечи, заставляя опуститься спиной на сидение, а сама нависает сверху, не прекращая целовать.
Они незаметно для самих себя решились на слишком важный шаг в своей жизни, и трепетность этого момента была настолько велика, что обеих девушек била такой силы дрожь, что, казалось бы, стоит им только подняться на ноги, как они тут же рухнут вниз.
Стерлинг касается ее настолько осторожно, что самой Эйприл хочется возмутиться и попросить о большем, но одна только мысль о том, что она для Уэсли будто бы фарфоровая, доводит до бешеного исступления, заставляя задыхаться от переизбытка ощущений. Никто никогда не обращался с ней таким образом, и это заставляло ее с каждой секундой все больше влюбляться в Стерлинг.
Блондинке страшно даже несмотря на то, что это не первый ее опыт. Сделать что-то не так, причинить Эйприл хоть какой-то дискомфорт казалось для нее на грани сумасшествия, она была настолько аккуратной, что поражалась сама себе, при этом полностью утопая в девушке, которая сдалась ей.
Они так долго вели войну, пытаясь понять, кто же из них сильнее, что даже не заметили, как обе пришли в этот момент, когда непримиримые враги стали друг друга кислородом в далеком космосе.
Когда Стерлинг осторожно касается краев длинной юбки и тянет ее вверх, кончиками пальцев касаясь кожи и рисуя на ногах абстракции, Стивенс замирает, позволяя себе до миллиметра прочувствовать каждое ее прикосновение, каждое действие, всю ее до самого основания.
Она была первой, кому Эйприл позволила целовать себя настолько чувственно, первой, кому девушка позволила касаться себя там, где для других навсегда был установлен знак «стоп», и делать с ней то, о чем Стивенс старалась даже не задумываться. Здесь и сейчас она была настолько подвержена власти блондинки, что ничего не могла с собой поделать. С ней она пошла против правил. С ней она позволила себя отступиться от морали. С ней она позволила себе просто быть и чувствовать то, что ей так хотелось. Она стала ее первой, без раздумий и препятствий, потому что только ей она была готова довериться вся целиком, потому что только с ней она была той Эйприл Стивенс, которой всегда хотела быть.
Стерлинг скручивает и кидает из стороны в сторону, когда она чувствует на подушечках пальцев идеальный шелк кожи Стивенс, медленно касаясь от коленей вверх, задирая юбку практически до пояса.
Эйприл задыхается, когда чувствует касания на внутренней стороне бедра, и кожа покрывается фантомными ожогами, которые вечно будут хранить их огромную тайну. Все это время блондина непрерывно целует, растворяясь все сильнее и сильнее, а Стивенс задыхается от того, как сильно тянет внизу живота и как дрожат ее ноги только лишь от ощущения того, что должно вот-вот случиться.
Уэсли распадается на атомы, стоит ей только коснуться девушки через ткань кружевного белья. Она горячая и такая податливая, что Стерлинг хочется непрерывно сквозь поцелуи шептать «моя, моя, моя» и до бесконечности тонуть в бездне Эйприл Стивенс, в которой, она, казалось бы, нашла смысл своего существования.
С губ рыжей слетает громкий стон, который мгновенно тонет в поцелуе, заставляя их обеих чувствовать не только собственные эмоции, но еще и друг друга, из-за чего в каждом резком вздохе отчетливо слышится признание в самом сокровенном.
Эйприл расщепляет на атомы, когда девушка осторожно убирает ненужную преграду и касается до сумасшествия мягко, до одури нежно, но делает это так, что невозможным становится все остальное в мире.
Рыжая выгибается, не оставляя тени сомнения, так что, шумно выдыхая, Стерлинг осторожно входит в нее, срывая жаркие, душащие стоны, хватает их губами и не может перестать растворяться в девушке, которая стирает ее в порошок одним своим существованием.
Эйприл не выдерживает, когда чувствует девушку внутри себя, так, будто бы теперь они в разы больше, чем два человека, будто бы они — одно целое, настолько сильное и мощное, что образуют нечто нечеловеческое и то, что разрывает рыжую на мельчайшие частицы — лучшее, что она когда-либо ощущала в собственной жизни.
Стерлинг двигается мягко и осторожно, стараясь не сделать чего-то лишнего, боится, потому что Стивенс кажется ей хрустальной, чем-то большим, чем просто человек, чем-то более нежным и более хрупким, так что когда Эйприл, поддавшись собственным ощущениям, дергается вперед и принимает в себя пальцы девушки на полную длину, у Уэсли внутри все падает вниз, а выжигающая тяга внизу живота разрастается настолько, что блондинка забывает, как дышать.
Эйприл не нужно много времени, чтобы почувствовать, как ее накрывает волна неконтролируемого оргазма, она неосознанно вжимается всем телом в блондинку, коленкой задевая самую чувствительную точку, и надавливает. Этого оказывается достаточно, чтобы внутри Стерлинг взорвались фейерверки и она едва ли удерживала себя в том положении, в котором замерла, чтобы не свалиться на пол.
Тяжелое, сбитое до невозможности дыхание, закрытые, плотно сжатые глаза и руки, которые цепляются за разгоряченные тела, буквально не в силах отпустить друг друга.
Они не могут говорить, да им и не о чем, все свои эмоции и чувства они высказали здесь и сейчас, растворившись в друг друге, образуя самую идеальную диффузию, которая только могла существовать.
Стерлинг осторожно подается в бок, ложится рядом и прижимает к себе рыжую близко-близко, снова втягивая ее в нежный, до безумия влюбленный поцелуй, и обе в этот момент понимают, что, как бы не сложилась их жизнь дальше, произошедшее в этой машине они будут помнить всегда, потому что для них обеих это стало будто бы началом новой жизни, чем-то настоящим и настолько личным, что кроме них эту тайну будут хранить только запотевшие стекла машины…
***
Они долго гуляют по территории, пробираясь в незакрытые домики и всячески издеваясь над теми, кто попадается им на глаза, пока не доходят до крайнего домика. Стоит им только зайти, как Стивенс замирает на месте как вкопанная, понимая, куда они попали.
Стерлинг разворачивается и мгновенно ловит испуганный взгляд девушки, чувствуя, как внутри все стягивает неприятное ощущение.
— Пошли отсюда, — шепчет Эйприл почти неслышно, и Уэсли не спорит, не настаивает на своем, не спрашивает, просто выходит следом за ней из домика, подходя чуть ближе, цепляя ее руку и переплетая пальцы.
