— Та хрен там…

«Вспышка, вспышка…» — слышится привычный голос по рации. Мы не движемся, Вася даже задумался, шевеля губами и подняв голову. Вот, прилеты. Промазали, перекинули метров на сто.

— Секунды считаешь? — спрашиваю я. Ччерт, надо было куртку брать, холодно под вечер во флиске.

— Нет. Трубы от ПТУРов надо разложить…

— Зачем?

— Идея есть.

— Твоя идея — тебе и делать, — тут же открещиваюсь я.

— Не гунди. Все будет зашибись.

Нас снова обстреливают. Мины-невидимки взмывают в темнеющее небо, шелестя струйками воздуха, долго-долго летят и падают на опорник. Я нервничаю, как всегда во время обстрела, и я так привык к этому нервничанью, что кажется, делаю это уже по привычке. Мины — не страшно, САУ страшнее. А под ГРАД я никогда не попадал. Вася попадал, говорит — стремно, но тоже привыкаешь.

Сейчас, правда, я нервничаю по другому поводу, и он светится у меня в мессенджере. И в этом случае переложить ответственность на командира не получится.

Коммандер ждет, когда загрузится лента фейсбука. Мины летят по две, уже мляво, сначала они высыпали штук двадцать активно, а теперь лениво жгут боезапас, как-то так без огонька, не очень-то и прицельно. Уже шестая… седьмая пара мин перелетает позиции и падает где-то в районе флага. Флаг стоит максимально высоко, на самом краешке верхней террасы, и Ляшко с Хьюстоном, которые его и ставили, каждое утро придирчиво проверяют, не сбил ли злобный сепар желто-синее дырявое полотнище.

— Чуеш… По выходу ничо вчера не слышал?

— Да опять одни слухи. Комбат ничего не говорит.

— На его месте, — я потягиваюсь и со стоном распрямляю ногу, — я бы тоже ничего не говорил.

— Логично. Шо у нас с бензом?

— Еще на десять дней хватит. На крайняк сольем полбака с ЗиЛа. Эта… Шестая рота просит литров хотя бы сорок. Ну или тридцать.

— Ну так хай берут.

— Ну я вже пообещал, просто шоб ты в курсе был. Завтра зайдут. Или послезавтра.

— Може, им баню организовать? А то они в батальонную на «таблетке» ездят.

— Тоже норм. Чуеш… — я ступаю на тонкий лед. — Эта… волонтеры заедут вечером. Часов в десять. Выедем на «Параллель»?

— Поедь сам. Ты у нас звезда фейсбука, а я — скромный, но симпатичный командир роты.

— Просят нас вдвоем.

— Ну без меня.

— Вася… — я поворачиваюсь к нему. — Слушай, ну люди просят, давай съездим.

— А Шайтана кто корректировать будет? — Васе откровенно не хочется никуда ехать, и он отбивается.

— Президент наведет, он все равно лучше шарит.

— Чем я?

— Чем я. Норм? Договорились? Я тогда людям сообщу.

— Ну, если обстрел закончится, фиг с тобой, поедем.

— Ок, дяка.

Я подымаю телефон и, отвернув экран, пишу «все норм, согласился, будем». «+» — приходит через секунду. Ну вот и ладушки. Фуууу, мля, если мне удастся пережить этот вечер — это будет покруче первых суток на этом терриконе, я вам доповідаю…

Ночной обстрел плох тем, что нам нечем ответить. Вся наша зброя рассчитана на стрельбу днем, и даже наши ночные стрельбы из СПГ «по вешкам» — не более чем нежелание тупо сидеть под сепарскими, а точнее, российскими минами.

А еще я очень боюсь, что кого-то из наших убьет. Боюсь абсолютно иррационально, бездумно, как боится папа за своего ребенка — ярко, зло, до рычания и дергания рук. Это смесь страха и злобы, неподвластная попыткам ее усмирить, простая, животная, слепая и удивительно привычная. Я боюсь и особенно это чувствую именно сейчас. Наверное, это еще и страх ночи, точнее, темноты, еще с детства, потому что ночь темна и полна ужасов, и у меня нет одеяла, чтобы спрятаться под него и переждать. Детские страхи, живущие в ночи в виде скользких, холодных и липких монстров — мог ли я тогда, тридцать лет назад, лежа в холодной кровати в Горловке, знать, что они примут вид горячих округлых кусков металла, падающих с мерзким шелестом с неба?

Я боюсь и прекрасно это знаю. И знаю, что Вася боится тоже, и этот страх сближает нас, наверное, сильнее, чем дружба, общий быт и совместная жизнь в кунге. Больше, чем доверие «с кем пойти до сепаров» или знание, что он сдохнет, но вытащит меня из любой херни на этой странной войне. Наш общий страх выматывает нас… и подстегивает. Ты боишься — значит, ты живешь внимательно, оглядываясь, думая и осторожничая. Я — трус, и я знаю это. Я боюсь, что кого-то из наших убьет.

— Сегодня четыре «двести» у нас, — Вася читает сводку штаба АТО с телефона, — и девять «триста». Мля.

— Мля, — говорю я. Чей-то страх выплеснулся… но не наш. Пока — не наш.

Поздно вечером

Я нахожу Ярика возле генератора — он подсвечивает чахлым фонариком Механу, заливающему бензин из «бульки». Ярик сердит — селянська дитина обустраивает домик, и ему не хватает пленки на потолок и гвоздей. И Механ не дает ему автомобильный аккумулятор, чтобы сделать ночное «дежурное» освещение, подсоединив к нему диодную ленту. Механ не дает чисто из принципа — аккумулятор у него есть, дохлый, конечно, но на свет хватит.

— Яричка, вылазь, дело есть.

— Та забери його вже, всі мозги своїм аккумулятором проїв, — ворчит Механ. — От причепився, як тля.

— Дав би аккум, я б вже зробив свєт, — рычит Ярик и вылезает из капонира с «двести шестьдесят первой». — Шо сталось?

— «Волыньку» прогрей и жди моего звонка. Шоб на связи был. И Мастеру скажи, хотя он в курсе. Оденься по красоте и жди звонка.

— Куди їхати? — Ярик заинтригован и не скрывает этого. — А дє Мастєр?

— Осмотр делает после обстрела.

— Шо, кудись попали?

— Та наче нет, но все равно ж посмотреть треба. Скоро придет. Ехать — куда я скажу. Бенз есть?

— Є. Скоро?

— Не ранее чем через полчаса и не позже чем через час. Короче, будь на связи.

— Ладно, — ворчит Ярик. — Тока ти скажи цьому охєрєвшему Мєхану, шоб дав аккум.

— Скажу, скажу. Все, мы погнали.

«Стопы» «лендика» заклеены скотчем, но приборка светится, мешая разглядеть темную дорогу, и Вася кладет на нее шапку. Мы съезжаем в темноте и включим фары только на окраине Новотроицкого. Булат сегодня не «включил» Шайтана, нашей ответки не будет, Вася жалеет, а я с облегчением думаю, что это упрощает мою задачу. Оооой, шо-то обстрел закончился, а мои нервы — нет.

РПК шатается между коленей, вот идиот, надо было у Феди или у Сереги АКМС взять, а не тащить с собой эту оглоблю. Ехать недалеко, правда, но в машине хуже, чем с РПК, наверное, только с «покемоном». Хорошо, хоть каску не напялил, а то…

… я что, серьезно нервничаю? Ого. И Вася недоволен, что я его потащил на встречу с волонтером, и вообще — заранее недоволен всем. По-моему, сон не пошел ему на пользу.

Заправка светится, как гимн эры электричества и пара, посреди темной трассы. «Параллель» на трассе «Донецк-Мариуполь», обложенная мешками с песком, — самая ближняя работающая заправка к пунктам въезда-выезда. Именно на ней вечные очереди днем, когда идет поток машин с «дэ-эн-эр», а вот зачем она работает ночью, непонятно, после закрытия КПВВ движение на трассе падает до нуля.

Звонит телефон. «Андрей Прудченко». Я сбрасываю звонок, и «лендровер», устало поскрипывая тысячами пройденных по зоне АТО километров, заезжает под светящиеся буквы. Андрей стоит возле машины, улыбаясь, и Вася сгоняет с лица недовольное выражение — настроение настроением, но приехавший человек в этом не виноват.

— Вася… — говорю я. — Разряди автомат, а?

— Зачем? — коммандер глушит машину и поворачивается ко мне. — Ой шо-то ты темнишь, военный…

— Не понимаю вас, товарищ генерал-лейтенант.

— Потом поговорим…

Мы вылезаем и обнимаемся с Андреем, я делаю вид, что только что что-то вспомнил, и отхожу к огромному белому газовому баллону. Звоню Ярику, он вне зоны. Вот зараза, просил же ждать! Набираю Мастера, он берет трубку, прошу ехать на заправку и не тупить. Вася разговаривает с Андреем, я возвращаюсь и улыбаюсь.

— Вася… ты автык разрядил? — вкрадчиво интересуюсь, вытаскивая сигареты.