Идти никуда не хотелось. И пить не хотелось. Хотелось лечь на нары, укрыться спальником с головой, чтоб мыши хоть по лицу не бегали, и заснуть. А потом, когда проснешься, — чтоб война закончилась, и все были живы и дома.

— Одевайся, дорогой, — сказал командир и посмотрел куда-то в сторону Гранитного. Прилеты там слышно было даже в нашем трехнакатном блиндаже, сепары сыпали на семьдесят-двойку тонны и тонны бэка. — По красоте одевайся, як на війну. Саня?

— Я. Колбаса в «тапике?» — Лис был необыкновенно серьезен.

— В х@япике. Все, пацані, поржали и ладно. Слухай диспозицию.

Саня Лис сунул ноги в новенькие рыжие «Таланы», я плюхнулся на койку и тоскливо посмотрел на грязную кондоровскую плитоноску. Со всем майном она даже с виду казалась неподъемной. Опять хрюкнула собака.

— Хьюстон и Саня лежат и не пищат. Лежат уже часа… три почти. На самой «Горе» Президент сидит на стреме, но людей у него мало, поэтому так — перекусываем, берем все свое и тулим на позицию. Мартин, сходи позови Лундгрена, нехай одевается.

— А покушать?

— Та я пошутил. Перекусим и пойдем. Лис, тортик не доедай весь. Че-то мне… муторно, что ли.

— Чуйка?

— Не знаю. Давай, одеваемся потихоньку. Саня, та брось ты этот коньяк, давай лучше кофе поставь.

— Попраздновали днюху, мля… — проворчал Лис, убрал «Шабо» и загремел чайником.

Я сдернул куртку с гвоздя, потрусил, чтоб мыши повыпадали, и шагнул наружу. Так даже лучше, на «Горе» посидим аккуратно, а ближе к утру секрет снимется, и отоспимся нормально.

Двадцать минут назад

… Стрельба вспыхнула заполошно, мгновенно, остро, ярко, как будто кто-то включил спецэффекты к лазерному шоу, только в партере были я, Вася и Лундгрен, идущие по темной асфальтовой дороге между «Зеленкой» и «Горой». Стук автоматов, сглаженный расстоянием, вспышки, я как раз пытался закрепить ночник и споткнулся, коммандер обернулся, рявкнул «Вперед!» и понесся к «Горе» длинными прыжками. Даже маленький Лундгрен обогнул меня и сгинул в темноте, и я тяжело потрусил вперед, обвешанный всей тактической снарягой и со сползающим на глаза ночником.

Ударил «пэкаэм», до позиции остались считаные метры, я взял левее, чтобы обогнуть блиндажик и выскочить к траншее, и потянулся к «баофенгу». Обозначиться треба, все-таки бой идет, сейчас свои же как наживят — на том свете буду сокрушаться. Помереть в свой день рождения — что может быть тупее, а?

Васю я уже не видел, Лундгрена тоже, блиндажик остался правее, передо мной выскочила траншея, а на поле, впереди — били ночь уже одинокие выстрелы. «П@зда нашему секрету», — подумалось. Я решил не оббегать позиции, а перескочить и посмотреть, где делся Вася и куда убежал Лундгрен.

Ночник окончательно съехал на глаза, и я попытался на ходу расстегнуть каску и снять эту чертову сбрую. Включил коллиматор, дернул рычаг предохранителя… и зачем-то посмотрел направо.

Метрах в пяти от меня, под слабым светом низких донбасских звезд, ворочалась в траншее здоровенная кургузая фигура. Витя, наш штатный «аватар», поставленный в наряд в самое безопасное время, стоял, сгорбившись, за «покемоном», и полосовал ночь длинными, дебильно, идиотски нескончаемыми очередями, выпуская бк куда-то за горизонт, за поле, на котором где-то был Вася.

— Витя! — крикнул я. — Стой!

Витя дернулся, обернулся, распахнул глаза и открыл рот. Я смотрел на него, уже подбегая к траншее, и видел дискретными вспышками: вот он отступает на шаг назад, вспышка, вот он дергает «покемон», вспышка, вот начинает поворачивать в мою сторону, выжимая спусковой, вспышка, я прыгаю через траншею, каска слетает с головы, вспышка. Нога подворачивается, я приземляюсь уже на той стороне на все «четыре кости», и надо мной пролетает очередь семь-шестьдесят-два. И пулемет смолкает, каска валяется где-то впереди, там же — ночник. Охренеть.

Я на карачках рванул вперед, путаясь в автомате. Дальше, дальше, упал, тьфу, земля забилась везде, даже в рот. Еще дальше, пока этот дебил не поставил пулемет на место и не втулил мне в спину очередь. Идиот. Придурок.

Я снова растянулся на земле, подтянул к себе АКС и дернул затвор. Патрон с лязгом улетел в ночь, я перевалился на спину и вдруг понял — тишина. Тихо. Всё, бой закончился, я валяюсь метрах в двадцати от нашей траншеи, впереди — поле, позади — придурок с пулеметом, и посредине — я, выплевываю землю и пытаюсь собрать себя до купы. Легкие саднят — ох, отвык я бегать, курить поменьше надо… С днем рожде…

Я лежал, и только поэтому увидел его. Он аккуратно, мягко встал на колено, даже как будто перетек из одного положения в другое — темная фигура на фоне капельку, самую капулечку более светлого неба. Так же аккуратно поднял автомат, прицелившись куда-то направо. Под ногами у него что-то завозилось, и он помотал головой… а я лежал, смотря на него, и ни черта не понимал, что делать. Кто это? Кто он — фигурка метрах в двадцати от меня, может, меня глючит? Может, полежать тут дальше, и он тихо уйдет? И утащит того, кто валяется возле ног?

Но справа, где-то на поле, был Вася, и все это было так тупо, так по-идиотски. Мы, по-моему, совершили все возможные ошибки, какие только можно… нет, еще не все. Вот сейчас будет — все.

Валяясь на спине, я еще выше поднял голову, тихо-тихо поднял автомат, как-то воткнув узкий металлический приклад в плечо, и увидел тусклую красную точку коллиматора. Аааа, восславься в веках, Ваня Костенко и его коллиматор, ура, спасибо тебе, Господи. Стараясь почти не шевелиться, подвел огонек в центр сидящей фигуры, прошептал про себя: «На-двадцать-два» — и надавил на спуск. Автомат рявкнул, дернулся, выпуская три пули, я вдавил еще раз, потом еще, из-за пламени ни черта уже не видя, перекатился на коленки и так же, на карачках, рванул в сторону — в одной руке автомат, другая вцепляется в рыхлую землю. Прополз несколько метров, упал на живот и закрыл глаза. Быстрее вернуть себе ночное зрение, а пока — слушай, дорогой, слушай, уши — это ночные глаза пехоты.

Услышал немного. Сдавленное тихое шебуршение. Опять тишина… руки задергались, и мне вдруг захотелось куда-то бежать, что-то делать, кричать, ругаться и стрелять. Адреналин? Он, родимый. Тииииихооо, лежи, мля, не дергайся, ремба недоделанная.

Не. Не могу лежать, аж пальцы сводит. Сзади… нет, ни черта не вижу. Нужно потихоньку лезть к своим. Мля, пацанов из секрета жалко, видать правильно легли, раз сепары их нашли и стрелять решили.

Этот момент

… Я сполз в траншею, вытянул голову. Никого. Выпрямился, поднял автомат и аккуратно, стараясь сильно не шуметь, пошел вперед, к блиндажику. Перед входом сидел Витя, уже без пулемета, и курил, выдыхая дым куда-то вниз. Я подошел к нему, дождался, пока он встанет, перехватил АКС за остывший ствол, размахнулся и врезал Вите по голове. Брызнула кровь, Витя дернулся и схватился за ухо, мыча что-то идиотское, начал оседать на землю. Я переступил его ноги, нагнул голову и шагнул в блиндаж.

Под низким потолком висел дым. На койке сидели Хьюстон и Саня, напротив, на табуретке, раскачивался Вася, поставив автомат к кривому белому столику. Больше никого не было. Я аккуратно поставил автомат рядом, толкнул Хьюстона и плюхнулся на койку. Полез за сигаретами — и вот именно теперь, кажется, начал снова дышать.

Тридцать пять минут спустя

— Реконструкция событий, как в кино, — торопливо говорил коммандер, шагая по темной дороге. — Ты каску нашел?

— Ночник нашел. Каску завтра найду. — Я шагал рядом. Лундгрен плелся сзади, вместе с Саней и Хьюстоном, и о чем-то с ними переговаривался.

— Реконструкция, — повторил Вася. — Итак. Два иди… два военных идут в секрет. Задача простая, как угол штаба, — лечь и не отсвечивать. Шо же делают наши доблестные військові, когда видят перед собой троих сепаров?

— Я пересрав, я чесно говорю, — подал голос Хьюстон. — Я до цього сєпара в глаза не бачив.