– Ох, люблю я малину, всю жизнь бы одной малиной питался.

– Ну, ты хватанул, где же её столько набрать?

– Э, надо глядеть умеючи, это ягода особенная, так и норовит под листик спрятаться. Пока каждому кустику не поклонишься, ни одной не увидишь.

А бывает – поглядишь с одной стороны – нет ничего, а подойдёшь с другой – там такие россыпи! Я этот малинник давно приметил, он только-только отцвёл и первые ягоды появились.

– Она же зелёная и жёсткая, зачем её рвать? Да не ври – и тебе не сладко.

– Ну а переспелую есть ещё противней, но приходится. Я никакими не пренебрегу. А зелёные тоже жалко оставлять, вдруг кто другой сорвёт? Мало её, малины-то.

– Малины много, это тебе всё мало. А помнишь, как полез в дебри за единственной ягодиной, оцарапался весь, да ещё ногой в навозную кучу попал, а есть-то и нечего.

– Ну, конечно, не без этого, всякое бывает. Попалась такая червивая, а издали была ничего.

– А падалицу тоже ешь?

– Ну, если чистенькая, недавно упавшая, можно и падалицу.

– Ну, ты даёшь!

– Ох, люблю я малину…

Мурзик не стал есть рыбу. Алла Михайловна в испуге взяла его миску и понюхала – ничего особенного, обычный рыбный запах. Поставила на место. Себе она рыбу почти не готовила – не любила её разделывать, но коту отказа ни в чём не было.

– Мурзинька, ты не заболел?

Кот поднял голову. Грустно, как ей показалось, взглянул на неё. Она взяла его на руки. Кот привычно устроился, уткнулся мордочкой, но не мурлыкал и не жмурился от удовольствия, как обычно.

– Ты не помирать ли собрался, дружок?

От мысли, что она когда-то останется без своего «полосатика», стало очень грустно. Попыталась вспомнить, сколько ему лет – двенадцать, нашла его на улице в день защиты диплома.

А назавтра случилось вот что. Как обычно по субботам после обеда, надев коту противоблошиный ошейник, Алла Михайловна вывела его погулять. Кот сидел неподвижно на жухлой траве газона, женщина стояла рядом, ёжась от холодного декабрьского ветра. К ней подошёл дворник Дмитрич с буханкой хлеба в руках. Одет он был в голубую женскую куртку, явно найденную возле мусорных баков.

– Здорово, Михална! С животиной гуляешь?

– Гуляю, гуляю. Здравствуйте, Дмитрич.

Он не уходил. Не зная, что ещё сказать, добавила:

– Что-то долго нынче снега нет…

– А по мне – хоть бы его и вовсе не было! – дворник кусанул буханку и пошёл домой.

Ей казалось, что она всего на несколько секунд отвела взгляд от кота, но за это время тот исчез.

– Мурзик, Мурзик! – Алла Михайловна несколько раз обежала вокруг дома, осмотрела заросли кустов во дворе, но всё было напрасно. О том чтобы вернуться домой без него, не могло быть и речи.

Солнце скрылось уже за соседним домом, похолодало. Алла Михайловна сидела на скамейке, понурив голову. Когда совсем стемнело, из подъезда вышел Дмитрич с сигаретой в зубах. Докурил, вытащил из одного кармана ватных штанов связку ключей, из другого – фонарик и спустился в подвал. Через несколько минут вышел с Мурзиком на руках. Алла Михайловна расплакалась.

– Спасибо вам, Дмитрич, дорогой вы мой!

Она сунула ему в руку несколько сторублёвок.

– И-и-и, добрая ты! А добрые-то все невезучие…

Дома Мурзик с урчанием съел мясной фарш и уснул, растянувшись в центре маленького дивана на расстеленной постели. Алла Михайловна пристроилась сбоку. В расслабленной дремоте она переключала пультом каналы телевизора, пока не уснула.

…Алла Михайловна идёт по улице. К ней подходит Дмитрич в своей голубой куртке, берёт её под руку, заглядывает в лицо. От него попахивает водкой.

– Чего ты хочешь, Михална, говори!

За его спиной оглушительно хлопают крылья… и они взмывают вверх, к облакам.

– Говори, чего хочешь? – сердито спрашивает дворник.

И, совершенно неожиданно для себя, Алла Михайловна отвечает:

– Хочу ребёнка от Смирнова Петра Андреевича!

– Так бы сразу и сказала!

Дмитрич выпускает её руку, она начинает медленно и плавно опускаться вниз и при этом ещё рассуждать. Да, от Смирнова Петра Андреевича, так она и сказала – сначала фамилию, потом имя и отчество, как в анкете. А почему же именно от него? Потому, что больше в их конторе взглянуть не на кого. В бухгалтерии есть один мужичок – Кондратьев, но ему уже за шестьдесят. Ещё в отделе продаж – тощенький Артём, молодой специалист. Восьмого марта на офисной вечеринке, перепив шампанского, из-за него подрались две девахи, стыдно вспомнить. Директор Пётр Андреевич – вот кто действительно хорош! Чистый, душистый, холёный, вежливый, а умный какой! В молодости, говорят, ходок был ещё тот, теперь зато правильный до ханжества. Ну, было бы понятно, если бы Алла Михайловна была в него влюблена, так ведь нет. Нет! Мама всегда говорила, что сук надо рубить по себе. Этот «сук» точно был не её, уж больно красив. И вообще, Алла Михайловна боялась его как огня…

В этот самый момент она упала на что-то мягкое, белое в розовых букетиках. Огромная кровать с резной деревянной спинкой, по бокам лампы под светлыми абажурами. Алла Михайловна оказалась в ногах у лежащих на этой самой кровати… Петра Андреевича Смирнова и его жены. Жена Смирнова выронила из рук модный журнал и закричала:

– А-а-а! Вы кто?

Пётр Андреевич, опустив открытую книжку на живот, уставился на женщину:

– Никонова?! Что вы здесь делаете?

Алла Михайловна, поняв, что это уже не сон, с ужасом обхватила себя руками.

Она была в голубой ночной рубашке с гипюровой вставкой на животе. Хорошо, что после ванны не поленилась трусики надеть…

– Как вы попали сюда, Никонова? Отвечайте!

– Я не знаю…

– А вы что, знакомы? У вас тут свидание? – выпалила жена Петра Андреевича.

– Какое ещё свидание? Кто вам дал ключи от нашей квартиры?

– Никто не давал… У меня нет ключей…

Пётр Андреевич и его жена вскочили с постели.

– Лёля! Вызывай милицию!

– Не надо, не надо милицию! – лепетала Алла Михайловна, – я же вам ничего не сделала!

– Как это ничего? Вы обманом проникли в чужую квартиру! – торжественно объявил Пётр Андреевич. – Извольте объяснить, зачем вы это сделали? Да ещё в таком виде!

Алла Михайловна заплакала.

– Я никуда не проникала… Я спать легла с Мурзиком, а проснулась… здесь…

– Кто это – Мурзик? Сообщник? А вы – наводчица?

– Мурзик – это кот.

Пётр Андреевич, как был – в семейных трусах и футболке, заложив руки за спину, вышагивал по спальне.

– Петя, оденься! – сказала ему жена.

– Ой!

Он спешно стал натягивать спортивные брюки.

– Так, давайте разберёмся. Лёля, ты открывала двери этой женщине?

– Нет. Я – не открывала! А может, ты сам её впустил? – съехидничала Лёля.

– Не говори ерунды. Никонова, одевайтесь и уходите отсюда немедленно!

– Да, да, я уйду, конечно, уйду… только мне надеть нечего… и обуть.

– Куда вы дели свои вещи? Лёля, поищи её одежду.

– Нет у меня вещей. Я же спать легла…

– А, вы их в окно выбросили сообщнику?

Пётр Андреевич отдёрнул штору и посмотрел в окно. Одинокий фонарь освещал пустую детскую площадку. Мигали огоньки сигнализаций припаркованных у подъезда машин. Никого не было.

Зашла жена Смирнова.

– Никаких чужих вещей у нас в квартире нет.

– Что за мистика!

Аллу Михайловну бил озноб.

– Лёля, поставь чаю, пожалуйста, её трясёт всю.

– Хорошо.

Лёля вышла.

Пётр Андреевич присел рядом с женщиной.

– Послушайте, Никонова, пока мы одни, признайтесь честно… Кто послал вас сюда?

– Никто…

– Ну, бросьте… Я же чувствую, догадываюсь… в министерстве под меня копают… кто-то из замов… хотят на моё место какого-нибудь сынка посадить, недоросля. Кто послал вас собирать компромат на меня?