А дальше сравнения были уже невозможны: Аня казалась сама себе значительно старше, на целую человеческую жизнь – на жизнь Егора. И была она всего-навсего мурашовской тенью, в то время как Плотников уже состоялся в профессии и о нем с уважением отзывались все начиная с Ларисы Ивановны. Сам Тишин, признанный реставратор по станковой живописи, глава их музейной мастерской и редкий молчун, сказал о нем: «любит работать» – что было высшей похвалой.

Илья и Егор добежали до ворот и ждали Аню, сидя на пушках. Кстати, с Ильей сын здоровался с удовольствием, не то что с каргой-соседкой. Каждое утро. Потому что последнее время каждое утро Илья попадался навстречу тут, у ворот.

Молотки на шатре Благовещенской церкви продолжали дружно звенеть. И Очарованный Странник, удовлетворившись тем, как солнце весело пляшет в нарисованном куполе, смело прибавил колокол в свою композицию.

А Аня, почему-то сдвинув брови, поспешила к усадьбе.

Илья постоянно попадался на глаза. То у входа в барский дом – он что-то делал с перекосившейся дверью, на которую уже давно жаловалась старушка-смотрительница, и, заметив Аню, пояснил:

– Я же все-таки Плотников. Сейчас попробую извлечь генетически заложенные умения предков.

То в выставочном корпусе, когда она сдавала свою группу Мурашовой, – по любимым «Современникам» та водила публику сама. Аня застала Ларису Ивановну взбудораженной – очевидно, Илья прошелся по авангардистской «Женщине с ребенком», разноцветной и полосатой, и Мурашова ему выговаривала:

– …она такая, какой он ее увидел в двадцатом веке, нравится нам это или не нравится! Может, мы и сами себе в наше время не нравимся, может, нам приятнее было бы быть такими, как эти дамы в старинном зале, и жить их более гармоничной жизнью. Кино и сериалы, например, просто ушли в старину с кружевами и кринолинами, в тоске по гармонии. Но сегодняшняя жизнь абсолютно негармонична! И когда ее такой и изображают, это не оригинальничание, а честность!

И, оставив за собой последнее слово, ушла с группой.

– Все дразнитесь? – поинтересовалась освободившаяся Аня.

– Ну да, – серьезно ответил Илья, выходя на крылечко. – Наговорила бы Лариса Ивановна всех этих изумительных вещей, если ее не расшевелить немного? А так мы узнали, что прекрасные дамы ей все-таки нравятся, – улыбнулся он.

– Святое лучше не задевать, – посоветовала Аня. – А прекрасные дамы вам самому должны нравиться, иначе как их реставрировать?

– Мурашова – великий человек, – легко согласился Илья. – Задевать нельзя, только молиться. Кроме шуток – выставку она сумела сделать. Когда на открытие приезжают министры культуры, бывшие и нынешние, и чины из администрации президента, начинаешь лучше понимать роль ее личности в истории. Конюшня эта чего стоит! Не оборудуй она ее под залы – валялось бы все в кладовках с пауками. Не в барском же доме «Современников» выставлять. А что касается дам – ими занимается исключительно Тишин. Мне достался дядька восемнадцатого века, закопченный и неизвестный.

Они дошли до барского дома, где уже топталась, ожидая экскурсовода, новая группа.

– А к дамам в кружевах я стал относиться гораздо теплее, – поведал Илья на прощание, – хотя мне ближе мурашовская конюшня – сейчас я это так, дурака валял… Так вот, я почти полюбил старинные залы, потому что вы в них работаете.

Специального обеденного перерыва у музейщиков не было, был закуток со всегда горячим чайником, и, когда Аня забежала перекусить, Илья уже стоял там с кружкой и приветствовал:

– Вовремя, Анна Андревна, чайник как раз вскипел. – И невинно осведомился: – Не создается впечатления, что я перед вами все время маячу?

– Хватит выделываться. Прекрати называть ее Анной Андревной, – приказала Карина, которая тут же доставала из сумки свой сухой паек. – Это уже все границы переходит. Аня – деликатный человек, и ты этим бессовестно пользуешься.

– А вы не маячите, – одновременно проговорила Аня. – Вы помогаете старушкам, ведете ученые диспуты и законно пьете обеденный чай.

– Двое на одного, – обиделся Илья.

– Сейчас уйдет и унесет свои конфеты, – прокомментировала Карина. – Ань, он нам тут дед-морозовский мешок принес. Ладно бы рядовые батончики к чаю – нет, всякие шикарные коркуновы и прочие мишки-белочки.

– Ты это к тому, чтобы я мешок оставил, а сам ушел? – прищурил Илья свой серый глаз. – Не бывать этому. Угощайтесь, Анечка, а то она все съест, и оглянуться не успеете.

– Спасибо, – отозвалась Аня, разворачивая «Мишку косолапого». – Конфеты – здорово. У вас день рождения?

И тут Илья действительно смутился.

– Убили наповал, – признался он, не найдя, что ответить. – Нет дня рождения. Просто так. На радостях, что вы все-таки не исчезли навсегда. Я же знаю, что знакомиться в транспорте – пошло, а уже был готов, хотя и безо всяких шансов.

– Чего? Он это что – заговаривается? – вытаращила глаза Карина, но Илье постучали в окошко, и его уже след простыл. – Ань, ты его определенно замораживаешь, он даже на «ты» не решается перейти.

– Я – нет, – кратко ответила Аня. – Может, это твоя пикантная юбочка действует?

– Ладно, хоть «Анну Андреевну» прекратил, – продолжала размышлять Карина. И завершила: – А юбка моя ни при чем – хоть я ее сними. Он на тебя смотреть ходит.

В тот день Илья возник еще раз. Аня отпросилась домой пораньше и, чтобы выиграть полчаса, решилась просадить десятку на автобус. И вдруг видит в нем – опять Плотникова! Это уже чересчур. Комплименты и знаки внимания – мило, всегда так приятно почувствовать себя привлекательной, но назойливость – уже раздражает. Тем более что и рабочий день не окончен, и ехать ему вроде как некуда – Аня знала, что Илья прижился в музейском общежитии, со строителями и другими реставраторами, приехавшими на лето.

Впрочем, он ее как будто бы не замечал и, картинно стоя возле задней двери, что-то чертил на карманном компьютере. Позирует? Выделывается опять? Уж так углубился… Но время шло, автобус подъезжал к центру, а Илья все не отрывался от своего КПК – и, похоже, не притворялся. Ане стало неловко: кто тут о ком, собственно, больше думает?

Она сошла на центральной площади, которую называли «красной» из-за новых кирпичных магазинов, выстроившихся стеной, и направилась в «Формозу» и в «Мир игрушки». А потом, на ходу упихивая в сумку сверток, чтобы не торчал, зашагала по «красной площади» – и снова натолкнулась на своего поклонника. Илья стоял на тротуаре, задрав голову и тоже не глядя по сторонам, – он наблюдал, как крепят наверху рекламный щит, и что-то кричал людям на подъемнике. Заметив Аню, разумеется, разулыбался и жизнерадостно заявил:

– Мы снова встретились. А может, нам не расставаться?

Сверху его о чем-то спросили, Илья ответил, потом указал Ане на щит:

– Вот смотрите – моя работа.

– Халтурите? – отозвалась она, не заметив гордости в его словах.

Зато трудно было не заметить долгой паузы, после которой он наконец выговорил:

– Это не халтура. Я сюда для этого и приехал, Селиванов пригласил. – Так звали владельца городской рекламной фирмы.

– Еще один добрый знакомый? – уточнила Аня с оттенком иронии.

– Ну да, – ответил Илья, не услышав оттенка. – У него тут совсем глухо, профессиональных дизайнеров нет вообще. Ляпают как попало – и все тут. Давайте я вас провожу немного.

– Значит, Селиванов – это серьезно. А как же мы? Лариса Ивановна? Тишин? – продолжала не понимать Аня.

– А это для души, – просто ответил Илья. – Лариса Ивановна затащила, я и остался. Почему нет? Реклама же не все время забирает. Потом, интересно, и, говорят, получается. И еще – люди у вас хорошие. Это ценно. Я отвык. Когда с деловым народом общаешься – они, знаете, тоже ничего, нормальные, вроде как мы с вами. Говоришь – понимают, многие вопросы даже проще решать – логика помогает. Но вот пришел к Тишину – батюшки, люди! Такие же, как я. Ничего объяснять не надо – той же породы, понимают все сами, без логики. Поначалу просто блаженствовал.