– А ты работай над диссертацией, хватит прятать чистую бумагу под журналы. В сущности, дед не мешал тебе писать.

– И вести хозяйство, и вовремя забирать ребенка из садика. Вот с Аленой шляться по барам и киношкам мешал. Но в этом вопросе я с ним солидарен. Привыкла валить все на старого маразматика: «Ох и ах, он меня раздражает, я постоянно не в настроении, руки опускаются».

– На себя посмотри! Через день расслабляешься с друзьями: «Он меня угнетает, домой ноги не несут». Верю, в кабаке интереснее, чем с семьей.

– Да, ты его внучка, – удивленно констатировал Павел.

– Я твоя жена. Поэтому давай решать. Либо живем, как жили, и без претензий. Либо вместе начнем все сначала в новых условиях. Иначе кто-то из нас неизбежно окажется в роли моралиста, не имея на то морального права.

– Долго составляла фразу, зубрила ее, готовилась блеснуть?

– Прекрати насмехаться надо мной, – шмыгнула носом готовая разрыдаться Варвара. И совершила роковую ошибку, вспомнив: – Алена ведь меня предупреждала. Квартира дедова, говорила, ты дедова, а Пашка твой. Как ни трудно, но все расставлены по местам. Умрет старик, навыясняетесь до мордобоя, кто в доме хозяин.

Павел вскочил, достал дорожную сумку и начал швырять в нее футболки из шкафа. Опять Алена влезла с комментариями. Вытворяет, стерва, что хочет, и никакой на нее управы.

Едва женившись, он оценил влияние подруги на Варвару и старался это использовать. Нужно было всего-то соглашаться с его требованиями к жене. Но Алена твердо посоветовала ему не воспитывать нормальную трудящуюся женщину и мать, а разделить с ней домашние обязанности. И конечно, рьяно пахать во славу науки и на благо семьи.

– Ты не хочешь ей добра, – возмутился Павел. – Равноправия в браке не бывает, от множества вольных привычек замужней надо отказаться. Ничего трагического в этом нет. Вот это объясни Варе для ее же блага.

– Я буду разговаривать с подругой не по твоим конспектам. Я с ней знакома на двадцать пять лет дольше, чем ты, – нажила себе лютейшего врага Алена.

Она еще верила, что замужество замужеством, а дружба дружбой. С тех пор Павел боролся с ней за Варвару любыми способами – шантаж (или я, или Алена), подкуп (будут тебе сапоги, если с Аленой в театр не пойдешь), клевета (Алена проститутка, одна ты еще не в курсе). И неизменно побеждал.

И на сей раз, принявшись за носки, он удовлетворенно заметил выражение страха на осунувшемся лице жены. Лишиться мужа теперь, когда дед упокоился, было немыслимо. Варвара злилась на себя. Опять Алену процитировала. Кто за язык тянул? Да, подружка у нее умная. Но она может обходиться без семьи, а Варвара нет. Зажмурившись, женщина повисла на мужчине.

– Мне было невмоготу терпеть выходки чужого злобного старика. Но ради тебя и сына я вынес все, – четко и горестно сообщил Павел.

«Алена не только заставила бы его самого вернуть тряпки в шкаф в идеальном порядке. Еще и дала бы по морде за дешевый пафос. И кукует одна. Нет, я окажусь сильнее и хитрее», – невесело подумала Варвара. И, ощутив тяжелеющие руки Павла на своих бедрах, глубоко вдохнула и запрокинула голову:

– Поцелуй меня, любимый.

Алена домывала посуду. Сейчас ей хотелось, чтобы Варвара забегала не только покурить. Могла бы проведать ее, навестить, каким глаголом у хороших друзей определяется тяга видеться и искренне разговаривать? В людях, как стрелки векторов, топорщатся порывы. Варвара не из тех, кто следует любому. Ее всегда направляет только результирующий. И никто толком не знает, слагаемым чего он является. Алена иногда говорит, что это – интересы самой Варвары, плюс интересы Павла, плюс интересы ребенка. Больше ничего, никогда, ни при каких обстоятельствах. Видимо, она не сильно ошибается. Потому что скрытную Варвару это оскорбляет.

Надо же, дед ее умер. А казался вечным. Мучительно им жилось в тесноте и обиде. Варваре наверняка его жалко: она часто повторяла, что чувствует себя оккупанткой. Только куда им было деваться? На улицу? Алена ведь тоже нервами заплатила за свою изолированную однушку. Как вспомнит Алевтину с ордером в руках…

Алевтина – ее покойная свекровь, мертвая подруга мертвой матери. Их отношения чем-то напоминали Аленины и Варварины. Ольга утешала, наставляла и опекала Алевтину, которая была лет на двенадцать старше ее самой. Сколько Алена себя помнила, эта женщина их не оставляла. Часто приходила в гости и серьезно заботила чем-то мать. Но Алену волновал только ее муж, дядя Стас. Высокий, под два метра, он не был астеником. Видимо, жизнь натренировала его, сделав мускулистым и широкогрудым. И атлетизм в прирожденном, беглым взглядом определяемом сибарите шокировал. Сразу, а не в ходе нудных поисков чего-нибудь интересного в лице выяснялось, что он большеглазый и высоколобый без залысин. Скулы, нос и подбородок были идеальными. Но, чтобы люди на месте не дохли от зависти к совершенству, природа одарила его неяркими узкими губами. Ну и? Они лишь не мешали любоваться блестящими стиснутыми зубами, обрамляя оскал ироничной полуулыбкой.

Алена навсегда запомнила свою первую встречу с красавцем. Стас ярко обрадовался «театральной» Ольге. Костюмерша не костюмерша, но духом особым была пропитана. Он трепался с ней целый вечер. Мать корчилась и рыдала от хохота, виновато поглядывая на суетившуюся с закусками Алевтину. Наконец обаятельный затейник посмотрел на Алену. И подарил ей крыло сойки. Голубые перья мгновенно ввели девочку в транс. Пальцы уродливо скрючились на разноцветном чуде, глаза сами собой закрылись. А из открывшегося для изъявления благодарности и восторга рта неостановимо потекла липкая слюна.

– Господи, что за физиономия? – брезгливо и смущенно воскликнула Ольга.

– Малышка с задатками, – похвалил Стас, – умеет обалдевать.

Мать грубо прошлась носовым платком по лицу дочери. Но на большее в присутствии Стаса и Алевтины не решилась.

Тогда же Алену познакомили с Юрой. Мальчик родился на четыре года раньше, чем она, но был на голову ниже и раза в два тоньше. Он ущипнул ее за локоть, толкнул и крикнул в ухо:

– Чего застыла?

Юра ей понравился.

– Похож на дядю Стаса, – поделилась она дома с матерью.

– Только не это, – испугалась Ольга. – Лучше смерть.

Алена ничего не поняла, но заплакала.

Она разобралась в ситуации через несколько лет. Юра был сыном Алевтины и ее солидного первого мужа, который в одночасье лишился разума. Однажды утром он начал отвечать на вопросы коллег цифрами – номерами внутренних телефонов министерства. Поскольку должность заместителя начальника отдела исключала «шутки-юмор», те вызвали психиатрическую бригаду. Диагноз надежд не оставлял. С ним было невозможно общаться, он тосковал и жил дома. Когда начинал яриться от одиночества, его запирали в больнице месяца на три. Потом на шесть. На год. Через пять лет он умер. На поминках Алевтина рассказывала знакомым, что у него был свой язык: один номер означал хорошее самочувствие, другой плохое, третий еще что-то. Она уже почти выучила отдельные «слова». Но несчастный стал выкрикивать все удлиняющиеся «предложения».

Алевтина была задумана и осуществлена Создателем невезучей. Эта умная, добрая, терпеливая женщина постоянно становилась объектом злословия. Она была секретарем-машинисткой в непрестижной конторе, брала работу – тоннами листов – на дом, но никогда не получала больше полутора сотен. Ребенок на руках. Больная мать, которой почему-то не начислили пенсию. Напрашивался вывод о замужестве.

– Куда ей! Один женился – симпатичный, с карьерой, но оказался психом. Что и определило его нездоровый выбор, – мерзко острили подруги.

Дело в том, что Алевтина была вызывающе некрасива. Редкие светлые волосы осенней паутиной застилали низкий выпуклый лоб. Глаза, наискосок прикрытые темными веками, чуть синели во впадинах глазниц. С этими самыми впадинами достойно соперничали провалы щек. А рыхлый обвислый кончик носа явно тяготел к узким малоподвижным губам. Она умудрялась пользоваться этой наличностью. Была изящна, всегда держала спину. Делала, мягко говоря, надолго запоминающиеся прически из своего единственного, но очень качественного парика. «Именно я создана для вашей лишней косметики», – уверяла Алевтина, хищно глядя на нетронутые яркие брикетики в наборах приятельниц. Самые бесшабашные тона пудры, теней и помады на обтянутом бесцветной кожей лицевом отделе ее черепа создавали впечатление росписи по живому. И это было сильное, завораживающее впечатление.