Такая директива была получена в пять утра, а в половине шестого объявили боевую тревогу. Шла вторая половина января. Курсантов покормили сухим пайком, снарядили всех по-походному, и увели загород в степь на тренировку, приближенную к боевой обстановке. Был мороз ниже пятнадцати градусов.

  Наш взвод связи получил задание доставить катушки с телефонным кабелем на предполагаемый командный пункт полка, расположенный в восьми километрах за городом. Необходимо было ползком, протянуть линию связи до зенитной батареи. Мне и Бомбушкарю катушек с проводом не досталось, поэтому сержант Артемьев, недолго думая, приказал нам лечь в укрытие, а вернее прямо в снег, в небольшую открытую яму и лежать там, в этом укрытии, до особого распоряжения. Я, как и было положено, приложил пальцы к виску и сказал: есть! Бомбушкарь последовал моему примеру. Курсанты с катушками легли в снег и, казалось, примерзли там, но как только поступила команда ползти, зашевелились и уже минут через десять от их спин стал подниматься пар. Это значило, что они не примерзнут, что им наоборот: жарко.

  В их задачу входило не только ползти, но и наблюдать за возможным противником и его передвижением, и если противник будет обнаружен, замирать, стаскивать с себя винтовку и производить выстрелы. Мы же должны были наблюдать за самолетами. Одетые в серые солдатские шинели, кирзовые сапоги, кальсоны, гимнастерки и согреваемые страхом изнутри, мы, тем не менее, не могли противостоять такому крепкому морозу, да еще лежанием в снегу.

  Те, кто полз на пузе и тащил на себе катушку с проводом, плюс вещмешок и винтовку, хоть и мерзли, отмораживали пальцы, а то и ноги, не чувствовали сковывающего холода, несмотря на двадцатиградусный мороз. Они были в постоянном движении и от постоянной работы мышц, согревались, даже потели.

  ˗ Ну, что делать? ˗ спросил я у Бомбушкаря.

  ˗ Ложиться, ˗ сказал Бомбушкарь. ˗ В снегу теплее, чем на ветру, это мне еще мой папа говорил, когда был жив.

  Снег был пушистый, какой-то суховатый: я когда грохнулся лицом вниз, меня сразу обожгло, а потом, к удивлению, мороз по коже отошел и я, клацая зубами, громко, так, чтоб меня услышал мой напарник, который все еще твердо стоял на своих двоих, сказал:

  ˗ А, ничего, жить можно. Мы точно не замерзнем в этом снегу, давай-ка ложись.

  Бомбушкарь тоже плюхнулся лицом вниз, как было положено по уставу, и заревел:

  ˗ Ай, обжигает как, с-сука.

  ˗ Не нарушай устав! ˗ воскликнул я и умолк.

  Минут двадцать спустя, я обнаружил, что вижу только кусочек неба над головой, значит, мы углубились, а точнее провалились и под нами, в это трудно поверить корка льда, и если ты начинаешь работать ногами, то ступни проваливаются в болото.

  ˗ Женя, внизу вода, скоро поплывем. Крышка нам, видать, - сказал я Бомбушкарю.

  - Замерзнем мы здесь. Надо отползти дальше на сто метров, - сказал Бомбушкарь.

  - А как?

  - Греби руками, пока не согреемся.

  Мы стали разгребать снег и почувствовали, что коченеют ступни, руки до локтей, а подбородок примерз, ни на что не реагирует.

  - Сержант о нас забыл.

  - Сволочь!

  - Давай убежим.

  - Куда?

  - В казарму, сдадимся в плен, - сказал Бомбушкарь, стуча зубами. - Могут судить за дезертирство.

  - Пусть судят, я не собираюсь здесь замерзать, - сказал я.

  - Ты не знаешь Степаненко.

  - Знаю, он сумасброд. Пусть сам покажет пример, - Я встал с трудом и направился к трамвайному кольцу вприпрыжку. За мной последовал и Бомбушкарь. Билет в трамвае не надо было брать, и это было счастье, поскольку у солдат не было ни копейки в кармане.

  Задняя площадка во втором вагоне трамвая пустовала, и мы могли устроить прыжки в высоту, чтобы согреться.

  Самое страшное, что в школе мы увидели начальника школы с выпученными глазами.

  - Товарищ майор! разрешите обратиться, - прикладывая руку к голове, сказал я.

  - Обращайтесь.

  - Мы сбежали с боевой позиции и, возможно, подлежим расстрелу, как дезертиры, но мы, видите, провалились и застряли в болоте. Наш командир бросил нас, вернее оставил на передовой позиции в качестве наблюдателей за предполагаемым противником и забыл о нас. Все ушли далеко устанавливать связь, а нас оставили. Мы почувствовали, что замерзаем и решили спасти свои шкуры и свои жизни. Если наши жизни нужны Родине, наказывайте нас, не расстреливайте, только в следующий раз мы ложиться в болото не станем. Честное комсомольское.

  - Вот именно, свои шкуры, это вы правильно сказали. Как с вами быть, как вас наказывать я посоветуюсь с командованием, а сейчас идите, разденьтесь и выжмите в туалете свои шинели и мокрые гимнастерки. В казарме тепло, побудьте голыми, пока одежка высохнет, петухи промоченные. С такими, как вы, завоевание социализма не защитишь, мировую революцию не совершишь. Я вас отправлю в стройбат. Идите.

  - Ой, что с нами будет? - стал хныкать Бомбушкарь.

  - Ничего не будет, не переживай.

   Тут же от дневального и двух дежурных по школе, дезертиры узнали, что дня два тому назад американские самолеты вторглись в воздушное пространство Советского союза и благополучно вернулись на свои базы.

  - Теперь нам житья не будет, - сказал дневальный Рыбицкий, курский соловей.

  Ночью мне приснилось, что я, подобно Яну Гусу, горю в огне. Видимо я кричал, потому что меня стал тормошить дежурный по школе Лукьяненко.