^* Прям так уж и видно, Танечка! А я, чтобы только не пропустить этот момент перехода, изнуряла себя бессонницей.

Выпьем за будущее! Чем бы его заесть? Зря лимон выбросила. Была шоколадка в шкафу… Ею и заедим судьбу, хотя она не слишком-то и спешит осуществиться. Но если не дать будущему стать, оно сразу превратится в прошлое… Тогда у него не будет настоящего… Мутные мысли. Интересно, исследовал ли профессор генофонд Годуновых? Вряд ли бы он причислил жестокого государя к гениям. Но Макиавелли-то причислил… Надо спросить. Если он спит, звонок его не разбудит.

– У телефона, – раздается еле слышный голос.

– Вам плохо?

– Амур вогнал стрелу под лопатку. Зверская боль. Из миски улетучились все лекарства…

– Вызывайте скорую. Еду. Оставьте дверь открытой.

Грузовик. Резко тормозит.

– К «Юго-Западной» подбросите?

Тот, кто сидит в кабине рядом с водителем, кивком показывает: давай залезай.

– Не спится, ночью-то? – Он приближает к Лизе свое лицо, в темноте оно кажется жутким. Рука притискивает Лизу к сиденью. Лиза забивается в угол, к дверце.

– Не дергайся, окно закрываю.

Лиза смотрит – окно и так закрыто.

– И что же мы пили? Будем рассказывать или отвезем куда надо, там расскажешь?

– Пьяная, я ж сказал. – Это водитель. – Трезвые по ночам не голосуют.

– У меня человек заболел.

– Ишь, врач какая! – бурчит водитель в то время, как тот, что рядом, обнюхивает Лизу, тычется носом в щеку.

– Остановите, – просит Лиза, – я пешком дойду.

– Куда ж ты так спешишь, птичка?

– К больному.

– И где же?

– На «Юго-Западной».

– Ты, значится, медик! Тогда объясни, что у вас в капельницу пускают такое, что наутро ангина проходит?

– Физраствор.

– А первый отдел у вас есть?^* – Тяжелая лапа ложится на плечо.

^* Для тех, кто не в теме, – это отдел кадров, фискальная контора.

Связана с КГБ. Да кто там не в теме? По-моему, она снова на повестке дня.

– Все, хватит, остановите.

– Нет уж, мы тебя доставим!

– Остановите!

– Так что у вас в капельницу пускают?

– Физраствор. Дистиллированную воду.

– А сама-то тоже воды этой напилась, ха-ха-ха-ха! Так и шибает!

– Мне сюда, – Лиза высвобождает плечо.

– Было сюда, а станет туда, верно?

Шофер кивает.

– Сейчас же остановите! – кричит Лиза, завидев вдалеке светящуюся букву «М».

– Прыгай! – тянется он к дверной ручке.

– Ладно, так и быть, тормози. А то клиент заждался. И ноги протянул!

Лиза спрыгивает с подножки, падает на колени. Черт! Так ей и надо, нечего голосовать в потемках.^*

^* Я постоянно моталась по Окружной с Рублевки на Левобережную, на попутках быстрей, чем на автобусах и метро, в основном это были грузовики, легковушки брали за деньги, грузовики бесплатно, для компании. Со мной как-то все обходилось. Но я умею отбрить, а Таня – нет. Если то, что она пишет, приключилось с ней самой, могу вообразить, как она перетряслась.

Врачиха усталая, еле на ногах стоит, и сутулый санитар с ящиком.

– Куда пройти?

Лиза указывает на комнату профессора.

– Где руки моют? Не пойду ж я к больному с немытыми руками!

Пальто повесили, руки вымыли, даже полотенце чистое нашлось.

Профессор тяжело дышит, лоб в испарине. Страшно.

Врачиха садится на краешек кровати, парень взгромождает ящик на тот стул, где совсем недавно сидел профессор, глядел то на Лизу, то в окно.

– Девушка, я к вам обращаюсь, кем приходитесь дедуле?

– Племянница.

– С ним проживаете?

– Нет. Но навещаю часто.

Пока профессора осматривают, Лиза узкими тропками пробирается к письменному столу. Успеет ли он закончить свой гениальный труд? Уберет ли бумаги с пола? Что-то он тут писал… «Учтите, вымоленный старым маразматиком поцелуй отрастил золотые шпоры на моих шлепанцах»… Письмо закончено, тут и постскриптум, и непреложное «Хватит с Вас»… Взять?

– Девушка!

Лиза возвращается в спальню.

– Госпитализируем вашего дедулю.

– Что с ним?

– Старость. Склеротические явления. Стенокардия. Один живет?

– Один.

– Вот видите!

– А дома ничего нельзя сделать? Я подежурю. Понимаете, он видный ученый. Генетик…

– Попытаемся.

Медбрат раскрывает чемоданчик. Значит, пытаются. Хрустят ампулы, свистит шприц, вбирающий лекарство.

– Дедуля, повернись чуток, вот так, достаточно.

Докторшин палец вместе с ваткой проваливается в дряблую ягодицу.

– Ей-богу, эти партийцы старой закалки ничуть себя не щадят. А так вообще-то дедуля крепкий. – Докторша надавливает на грушу, столбик ртути прыгает по ступенькам.

– Госпитализируем. «Иди за носилками», – говорит она санитару.

– У него должно быть направление в кардиоцентр. Он еще две недели тому назад должен был лечь, но заработался…

– Ищите.

Чтобы что-то найти, нужно вызвать в себе ощущение точного знания. Так она находила и менее важные вещи: резиновую шапочку в шкафу у подруги^*, ключ от квартиры в песке на пляже. Сосредоточиться предельно. Где-то около кровати. В тумбочке. Лиза выдвигает верхний ящик, забитый бумагами, нет, не надо перебирать, надо вытащить нужную бумагу.

^* Это же Таня нашла резиновую шапочку в моем шкафу! Ей и впрямь удавалось вызывать в себе «ощущение точного знания». В этом смысле и в тексте поразительные находки. Она пыталась меня учить. С вещами не вышло. А с точками зажима – да. Считай, что я задним числом прошла курс повышения квалификации. Действуя на ощупь, мои руки попадают в точку. Попадали… до недавней поры.

– Вот, – Лиза, не глядя на то, что у нее в руке, передает докторше. – Эта?

– Эта-то эта, да примут ли ночью?

– Примут, его обязательно примут. – Лизу трясет, и докторша это видит.

– Успокойтесь, – говорит докторша ласково, – поправится ваш дедуля. Профессор, – добавляет она, ознакомившись с направлением.

Скорая мягко трогает с места, мчится по той же дороге, где недавно Лиза ехала в грузовике. Темно. Лиза пытается вглядеться в лицо профессора; то ли ей кажется, то ли на самом деле профессор открыл глаза? Встречная машина окатила светом.

– Лиза!

– Да. Вам сейчас лучше не разговаривать. Вам нельзя волноваться.

– Мне?! Интересно, кто это мне может запретить волноваться, кто может заставить меня молчать? Кажется, я выпал в осадок. Кристаллизовался. Теперь я соль.

– Илья Львович!

– Да, это я. И, между прочим, не производите меня в идиота. Провал у меня только с именами. Отбили память. Кстати, вы сообразили прихватить направление в кардиоцентр?

– Да.

– Пять с плюсом по пятибалльной системе. В кармане пальто бумажник. Возьмите его, сейчас, чтобы я видел.

Лиза находит бумажник.

– Когда мы прибудем в роскошное заведение… – у профессора сохнет во рту, и он беспрерывно облизывает губы. – Кстати, Чазову были отпущены неограниченные средства на возведение лечебного монолита, но он явно перестарался, здание смахивает на крематорий, – так вот, оставьте меня в надежных руках медицины и отправляйтесь домой на такси. Деньги в вашем распоряжении. В конце концов, это неимоверное нахальство – звонить вам ночью.

– Я сама вам позвонила!

– Ах, так! Значит – вам шесть по пятибалльной системе. Все, умолкаю. Ко мне не ездить. Оставьте телефон, по которому…

Лиза достает из сумки лист календаря, кладет профессору на ладонь.

– Где телефон?

– Вот.

– Хорошо. – Профессор сжимает бумагу в кулаке. – Выцарапал номер. Хорошо…

Он засыпает, дышит мерно. Осторожно, чтобы не потревожить его сон, Лиза берет лист календаря с ладони, подносит его к свету, повторяет номер про себя. Трижды. Нет, так не запомнить. Нужно мнемоническое правило. Первые две цифры – ее возраст, следующие четыре – дата рождения, и последняя – пять, высший балл по пятибалльной системе.