Я стал высматривать между камнями проход. Дрю показал рукой перед собой, и этот жест был понятнее, чем если бы он попытался объяснять словами. Я погрузил весло в воду. Главное течение раздваивалось перед нами буквой V, однако пока еще оно несло нас прямо; я видел, где течение самое быстрое и где быстрая вода ныряет в порогах.
– Дрю, – закричал я, – нам нужно проскочить прямо по центру!
– Да, да, – ответил Дрю. – Туда и будем править!
Мы плыли прямо в центр V. Под байдаркой вода переключила сцепление и перешла на большую скорость. Нас стало бросать из стороны в сторону. Мы въехали в узкое место, и нас засосало в пороги так резко, что, казалось, из-под нас выдернули прежнюю спокойную реку – как выдергивают из-под ног половик, – и вместо нее новая, буйная вода подбрасывала нас, швыряла на камни. Мы изо всех сил старались удерживать нос байдарки по ходу течения. Дрю подбрасывало в воздух, но он сохранял спокойствие, не паниковал, хотя управляться с веслом ему было еще сложно. Каждый раз, когда он переносил весло с одной стороны байдарки на другую, я подстраивался под него. В какой-то момент наша байдарка пошла немного боком, и течение стало разворачивать нас поперек реки – настойчиво, с маниакальным упорством. Я чувствовал, что теряю управление, – я представлял, как мы выглядим, если глядеть на нас из прибрежных кустов. Но Дрю удалось наполовину сделать то, что положено, я сделал другую половину, и мы выровнялись. Днище байдарки терлось о камни, скрипело, ударялось о них, но мы не упускали главной струи течения и, подрагивая от напряжения и ощущения удачи, промчались мимо грозных, будто вибрирующих, больших камней.
Я крикнул Дрю, чтобы он греб или с одной, или с другой стороны. Он выбрал правую сторону – самые большие камни вроде бы находились справа. Одни торчали из воды, другие виднелись в воде, подступая прямо к поверхности. Я то греб изо всех сил, чтобы ускорить наше движение, то пытался табанить, когда мы приближались к камням справа слишком близко. Это было больше похоже на ту работу веслом, которая мне была достаточно хорошо знакома, и я почувствовал себя увереннее.
Я уже видел впереди, как пенистая, взбаламученная вода превращается в гладкую, темно-зеленую. Нас пронесло между двумя валунами, побросало немного напоследок – и мы, наконец, проскочили сквозь пороги.
Дрю провел рукой по планширу байдарки, и когда он повернул ко мне голову, ясно было, что он приятно удивлен.
– Да, старина Льюис знает кое в чем толк, – сказал он.
Я глазами поискал вторую байдарку – она оказалась недалеко от нас. Бобби и Льюис вспахивали веслами воду, которая казалась странно неподвижной после бурления в порогах.
Но это была уже вечерняя вода. Ее уже не освещало солнце, а блики света, еще падающие на воду, быстро угасали. Далеко впереди вода буйствовала у следующей преграды из камней – или, может быть, даже в небольших водопадах. Я готов был побиться об заклад, что там река делает еще один поворот.
Я почувствовал себя очень уставшим, однако у меня ничего не болело. По мере того, как день терял энергию солнца, терял ее и я. Подкрадывающаяся ночная прохлада окончательно забрала у меня остатки энергии. Мне захотелось побыстрее перебраться на берег, подальше от воды.
Течение медленно тащило байдарку. Оно входило в мои мышцы, в мое тело через весло, и мне казалось – это я сам, ворочая веслом, создаю течение. Я, пошарив рукой под сложенной палаткой, нащупал пару банок пива, открыл их и передал одну Дрю. Он, перегнувшись назад, взял ее. Одно из стекол его очков потеряло прозрачность, отразив заходящее солнце.
– Да, тяжела жизнь первооткрывателей, – сказал Дрю и стал насвистывать песенку: «Плыву я в каноэ, в берестяной лодчонке...»
Я поднес банку к губам и стал пить, не отрываясь. Подсыхающие нейлоновые штанины липли к ногам ниже колен. Я оттянул материю так, чтобы она не касалась кожи, и снова взялся за весло. Я чувствовал себя прекрасно.
Мы почти догнали переднюю байдарку. Плывя рядом, мы, лениво ворочая веслами, отдались на волю течения. Река сносила нас в наступающую навстречу темноту. Хотя мы и слышали урчание порогов где-то впереди, они не появлялись. На каменистых берегах по обеим сторонам росли печальные сосны с длинными иглами. По левому берегу бежала дорога, заросшая травой и кустами, но через несколько сотен метров она закончилась, упершись в поваленное дерево. В умирающей голубизне кружил ястреб. На фоне вечереющего неба четко были видны растопыренные перья на концах его крыльев.
Кругом становилось тихо и необитаемо. Я вспоминал, что в диких местах следует чего-то бояться – и тут же меня охватили неопределенные страхи. Больше всего на меня действовала безликая красота этих мест. Трудно было поверить, что на меня все это подействует так неожиданно и с такой силой. Тишина леса и тишина реки, насыщенные звуками, не имели никакого отношения ни к нам, ни к захолустному городку, в котором мы недавно были. С его несколькими уличными лампами, горящими в тени, отбрасываемой горой; с его кафе и лицами фермеров, освещенными усталым светом на центральной и единственной площади городка; с его кинотеатром, где шел фильм, который в тот же вечер должны были показывать по одному из каналов у нас в городе. Я, как и утром в машине Льюиса, задремал и снова стал видеть, как мы подъезжаем к голубым холмам, видел, как они меняют форму, цвет и расположение по мере того, как мы приближаемся к ним, – все было уже знакомо и одновременно ново. Каким-то странным образом я видел теперь все так, будто в голове у меня ленту перематывали в обратную сторону: я двигался прочь от холмов, мимо рекламных щитов с улыбающимися девицами, сельскими Иисусами, назад к веренице придорожных строений, мотелей, магазинов, назад в город. Я увидел и Марту и Дина, и был поражен тем, что меня с ними нет и что я, оказывается, сижу в лодке и смотрю в извивы течения в реке. Марта уже беспокоится, сидит с Дином перед телевизором. Ей непривычно без меня по ночам. Я видел, как она сидит, сцепив руки, в позе женщины, которая стойко переносит страдания. Ну, может быть, это сильно сказано, но все-таки она страдает. А на ногах у нее теплые домашние тапочки...
Я несколькими широкими взмахами весла подогнал нашу байдарку почти вплотную к зеленому каноэ. И тут об мою губу ударилось какое-то насекомое – будто попала в рот пуля.
– Тебе не кажется, что нам пора разбить лагерь? – сказал я Льюису.
– Да, наверное, пора. Боюсь, дальше берег снова поднимается и может стать таким высоким, что нам на него и не выбраться. Вы, ребята, высматривайте подходящее место на левом берегу, а мы будем смотреть на правый.
Мы проплыли сквозь небольшие пороги, фосфоресцировавшие в сумерках, почти не почувствовав, что в реке на этом участке прячутся камни. И хотя все обошлось благополучно, мы получили предупреждение о том, что нужно быть осторожнее: перевернуться в темноте и вывернуть все вещи в воду было бы крайне неприятно. На берегу кусты и деревья стали сливаться в одну плотную, темную массу, и разобрать деталей я уже не мог. Однако в одном месте мне показалось, что в двух-трех метрах от воды берег ровный и плоский. Я тут же показал Льюису в ту сторону, и тот кивнул головой. Я развернул байдарку, удерживая ее боком к течению, и по косой линии двинулся к берегу. Нос мягко уткнулся в податливый грунт. Я с опаской вылез в темную воду и ухватился за байдарку, чтобы удержать ее на месте. Казалось, в прохладной воде было полно невидимых ночных существ. Дрю выкарабкался из байдарки и привязал ее к молоденькому деревцу. Я вышел из воды на берег, в это время подплыли Льюис и Бобби. От неприятного ощущения, что в темноте кто-то прячется, у меня по спине мурашки бегали.
Мы развязали веревки, которыми были закреплены сложенные палатки, и взялись за устройство лагеря. Льюис захватил с собой в путешествие электрические фонарики с длинными ручками и теперь устанавливал их на пеньках и в развилках веток кустов так, чтобы место, где мы разбивали лагерь, было ярко освещено со всех сторон. Занимаясь непривычными для нас делами, мы входили в этот круг света из темноты и выходили назад в темноту. Казалось, Льюис точно знает, где что находится. Он ходил в круге света и раскладывал на земле палатки, гриль, надувные матрасы, спальные мешки. И возникало такое впечатление, что по его приказу все они сами поднимутся и образуют лагерь. Бобби и Дрю старались быть полезными, но у них мало что получалось. А я считал, что было бы просто свинством стоять на месте и позволять Льюису самому все делать. Хотя и знал, что он нисколько бы не возражал, если бы ему пришлось устраивать все без посторонней помощи. Меня клонило в сон, и в первую очередь я занялся тем, что имело к нему непосредственное отношение. Я надул матрасы ручным насосом – все четыре, на что ушло без малого полчаса активного качания, без перерывов. Река за это время посветлела, а лес, наоборот, становился все чернее и чернее.
