Не успел он договорить фразу, как сзади, из-за спины Иваныча, раздалась крепкая ругань в адрес всей бригады и Иваныча прежде всего. Противный писклявый, почти подростковый, голос мастера Максутова приближался, смешивая нас с дерьмом, сравнивая с ленивыми свиньями, грозя оставить без зарплаты – в общем, произнося то, что я не берусь повторять здесь во всех подробностях.

Максутов возрастом был молод, год как окончил институт, и нигде больше не работал, и ничего больше не видел, кроме этой самой нефтебазы, на которую его устроили сразу мастером благодаря родственным связям с владельцем всего этого хозяйства. Было само собой разумеющимся, что эта его должность – временная, и находится он в самом начале блестящей и, можно сказать, уже обеспеченной карьеры. Однако в силу, наверное, особенностей характера не смог он как следует переварить такой подарок судьбы, и, учитывая, что должность мастера в этом убогом месте была второй после собственно начальника нефтебазы, его понесло. «Ты чего встал?! Какого хера ты сюда вообще пришел, работать или?..» – обычные фразы, которые можно было слышать от него во время обхода территории.

А обходы он любил и, кроме положенных – утром и вечером, делал их с удовольствием в любое время дня, и даже по нескольку раз в день. Собой он представлял существо располневшее, с бегающими поросячьими глазками, да еще и визжащее: голос у него сформировался как-то странно, и он именно визжал, иногда надрывно, то и дело срываясь, – но несмотря на все усилия, так и смог выработать командный тембр собственных голосовых связок. Стоящих ниже его по службе или в обществе за людей он совсем не считал, зато перед вышестоящими лебезил как умел, демонстрировал приторные до тошнотворности манеры и почти полусогнутый вид. Бог знает, откуда в двадцать три года могли появиться у него такие навыки, но это было, и потому, по совокупности качеств вместе с внешностью и возрастом, личность он собой представлял гадкую, отвратительную и не способную вызывать никаких чувств, кроме ненависти и презрения.

Помню, как, услышав его визжание, я подумал: «Утопить бы тебя, суку жирую, в этом бетоне», поднял голову, посмотрел на стоящего Иваныча, на его точно захмелевшее лицо со стекающими каплями пота, опускающийся уголок рта, руки, пытающиеся как будто выжать, как мокрое полотенце, черенок лопаты… В голове пронеслось: «Иваныч, не надо…» А потом – совсем уже близкая ругань и последнее, незаконченное:

– Ах ты, старый гон….

Не успел Максутов договорить, как тяжелая измазанная бетоном лопата на вытянутой руке Иваныча плашмя хлопнула его по голове. Потеряв равновесие, но пытаясь как будто догнать свою летящую куда-то вправо голову, Максутов сделал несколько поспешных неуклюжих шагов в сторону – и рухнул. В сознание он не пришел.

Тридцать лет назад это было, и много чего с того дня мне еще довелось увидеть на этих огрызках: «-строй», «-монтаж», «-дор», «-маш», «-цемент», «-проект»… Вот уж действительно, соединяй как хочешь… Как в математике… Господи, какая жара… А в Оренбурге, наверное, еще жарче…

Часто в жизни происходит именно то, чего боишься или по крайней мере опасаешься. Само собой, постулат этот я вывел из собственного опыта, но могу поспорить, что так происходит у многих, а не только у меня. Одно я понял точно: думать надо о хорошем.

По служебной необходимости мне часто приходилось летать на самолетах, и раз десять по дороге в аэропорт я думал о том, что даже на этом отрезке пути всякое может случиться – и авария, и поломка автомобиля, – а потому выезжать надо бы заранее. Однако в силу, вероятно, моей некоторой расхлябанности выезжать заранее обычно не получалось, и я всегда прибывал в аэропорт чуть ли не к самой посадке.

В И-ске же случилось так, что для поездки в аэропорт за мной прислали машину несколько раньше, чем требовалось, чтобы прибыть как раз вовремя, и потому выехали мы с изрядным запасом времени и не спеша двигались в утренней пробке. Я разместился на заднем сиденье и смотрел в окно на ползущие рядом машины. Водитель такси, которое ехало в правом ряду, посигналил и, встретив мой взгляд, показал пальцем на наше заднее правое колесо. Я сказал водителю, что, похоже, у нас там какие-то проблемы. Мы остановились. Колесо было пустым.

Из подходящих инструментов имелся ножной насос со сломанным манометром. Минут пятнадцать водитель прыгал на насосе, проверяя степень накачки только на глаз, потому что стрелка манометра все время лежала на нуле. В итоге, то ли ориентируясь по внешнему виду, то ли потому что просто устал, он заявил, что колесо накачано и можно ехать дальше. По дороге, однако, мы еще несколько раз останавливались, чтобы проверить, все ли в порядке с колесом. Вот и случилось то, чего я опасался. Хорошо, что был запас времени, иначе точно опоздали бы.

По дороге в аэропорт я решил позвонить Ивашкевичу и сообщить, что скоро буду у него, если самолет вылетит по расписанию, а скорее всего так и будет, поскольку никаких предпосылок для задержки рейса нет: погода хорошая. На часах было около девяти часов утра. Неожиданно трубку взяла девушка.

– Алло. Здравствуйте.

– Здравствуйте, – растерянно ответил женский голос.

– А мне бы Сергея услышать… Или… или я ошибся?

– А-а-а… Он сейчас в ванной…

На заднем фоне раздался крик Сергея: «Ах ты шлюха!», потом там началась какая-то возня, и связь прервалась.

Он позвонил мне через пять минут.

– Привет! Ну ты понял, что произошло? Эта шлюха украла мой телефон. Хотела украсть. Сука, положила его к себе в сумку и хотела уйти. Пошла нахер отсюда, сука!!! Это я не тебе. Хорошо, что ты позвонил. Иначе спиздила бы. Вот шлюха поганая…

Он женат. У него есть ребенок. Но это не мешает ему иногда, причем достаточно часто, отдыхать подобным образом.

С Ивашкевичем мы встретились вечером в кабаке «Новый город». Мы выпивали, разговаривали, короче, занимались чем угодно, кроме того, что нужно было делать – придумывать комплекс мер, чтобы ускорить поставку оборудования. Смысла обсуждать это не было никакого. Когда дело завязано на деньгах, не вполне легально зарабатываемых, многие вещи становятся бессмысленными. Торги, переговоры, конкуренция – мишура для наивных дурачков. Эта моя поездка и встреча с Ивашкевичем – часть мишуры. Все уже договорено и поделено. Это понимал он, это понимал я. Разумеется, открыто он не говорил о своих отношениях с Хорошевским, а даже наоборот, поругивал его при случае, изображая к нему легкую неприязнь. На самом деле здесь он особо не лукавил, поскольку в том, что Хорошевскому надо платить, для него было мало радости, особенно учитывая его аппетиты.

Но в любом случае вся эта показная непричастность всех ко всему, которой на деле нет, не может не раздражать. Нужно иметь достаточно терпения, чтобы слушать каждую из сторон этого многоугольника, их уловки, попытки обвинить кого-то, отвлечь подозрения от себя и прочее. Человек неподготовленный или недостаточно сообразительный в вопросах деликатного общения сразу же начнет совершать ошибки, а когда участвуешь во всем этом или хотя бы находишься рядом, ошибки недопустимы. Правда, надо сказать, с Ивашкевичем мы знали друг друга давно, и, вероятно, именно поэтому он не пытался строить из себя невинность, как это делал тот же Хорошевский, загребая, между прочим, уже не лопатой, но ковшом от трактора. А теперь в этот ковш должны упасть еще и взносы Ивашкевича за то, что ему позволили продать свое оборудование. Собственно потому-то говорить о делах не было никакого смысла: всем все понятно, а я приехал сюда так, для проформы.

Ивашкевич рассказал забавную историю о том, как накануне его жена с ребенком уехала отдыхать куда-то за границу, и по этому случаю он сам решил отдохнуть. Выпив в одном из подходящих заведений, он, поскольку познакомиться там ни с кем не удалось, решил вызвать девушку. Подруга на ночь приехала, они хорошо провели время, и утром, пока он был в душе, она решила, что ей пора уходить, и прихватила с собой его телефон и кошелек. А тут как раз позвонил я, и, как ангел-хранитель, спас его имущество от кражи проституткой.