Но ему не были доступны и эти простые радости. Каждое утро он приезжал на место работы вместе с бригадой сварщиков, и задача его состояла в том, чтобы осуществлять надзор за процессом сварки трубопровода. И если на других участках было повеселее, потому что там хотя бы больше народу, да и вообще есть какое-то движение: бульдозеры, экскаваторы, трубоукладчики и прочее, – то здесь не было никого, кроме этих нескольких сварщиков, извергающих искры и трескотню, склонившись над трубой. И поговорить не с кем, и смотреть не на что.

Ходил он около этого сварочного поста в ободранной форме, выданной еще несколько лет назад, таких же старых ботинках, и вообще вид имел не лучше городского оборванца. Пятый месяц и его, и еще многих таких же не отпускали с вахты, оправдывая это тем, что в компании нет денег и надо еще немного поработать, да к тому же дорога занимает почти две недели, потому что оплачивали проезд только на поезде, в плацкартном вагоне… Много еще причин было, чтобы не уезжать домой и в очередной раз еще на какое-то время задержаться.

Откуда ему было знать, что на днях сын хозяина фирмы, в которой он работал, ночью возвращался из клуба совершенно пьяным, вдребезги разбил замечательный новый немецкий автомобиль, и в связи с этим забот и, разумеется, расходов у хозяина изрядно прибавилось: нужно покупать другой автомобиль, уж точно не хуже предыдущего, возместить ущерб городу, «отмазать» сына, и все такое. А тут еще женить его надо, потому что… И старший только дом купил… И дочь за границей… Да много еще чего. И так всегда: заботы и расходы…

Не знал он всего этого и потому, наверное, был немного счастливее, чем должен бы быть. Он уныло смотрел на замерзшие сосны, думал о том враче и был даже рад появлению нового повода для размышлений, потому что все мысли о жене, детях и доме были давно передуманы и сливались в голове в какое-то однообразное гудение, дополняемое трескучим звуком сварки.

Я прихожу в холостяцкую квартиру Юджина, уют в которой по большей части обеспечен его мамой: даже оконные занавески для его спальни купила она, почему-то фиолетовые, хотя ему цвет занавесок безразличен, как, собственно, и их наличие. Подобная материнская забота мне кажется милой, да и не только мне, но, видимо, и самому Юджину, который иногда говорит с довольной рожей, демонстрируя какую-нибудь вещицу:

– Зацени штуку… Мама купила…

Такое положение дел отнюдь не означает, что Юджин – избалованный и беспомощный маменькин сынок, но скорее говорит о добрых отношениях в семье и о здоровой готовности родителей помогать ему, если понадобится, до пенсии. До его пенсии.

Так уж сложилось, что Юджин в свои тридцать с лишним лет холостяк, хотя все предпосылки для создания семьи у него есть: и работа, приносящая вполне достаточный для жизни доход, и квартира, и машина. Да и количеству бывших у него женщин я, человек скромный, могу только позавидовать. Но тем не менее с семьей у него как-то не складывается. Впрочем, его истинное отношение к этому вопросу для меня остается загадкой.

За круглым столом в его кухне сидит Данилов и пьет пиво. На столе – несколько пластиковых бутылок разливного пива, пакет и гора чипсов.

Здороваемся. Я сажусь за стол. Юджин, ставя чистый стакан для меня, спрашивает:

– Ну, ты как?

– Да вроде ничего.

– А я вчера еще к бабе поехал.

Вчера была пятница, и мы с моей женой Катей вечером пришли к нему в гости и неплохо провели время, выпивая и дразня соседей воем под гитарный аккомпанемент. Странно, что никто не пришел нас утихомирить и даже не стучал по батарее. Впрочем, на мой вопрос о том, не вызовем ли мы чей-нибудь гнев, Юджин сказал, что беспокоиться нечего, потому что соседи у него приученные, все его привычки знают и реагируют редко.

В целом, однако, все было очень даже культурно, выпили мы относительно немного и поэтому утром ощущали только признаки недосыпа и некоторую тяжесть в голове, так что стыдиться было почти нечего, если не считать сделанной Катей записи известного хита прошлого века «Стюардесса по имени Жанна» в нашем исполнении. На следующее утро, посмотрев эту запись, я настоятельно попросил жену удалить ее от греха подальше.

До того, как инструмент был взят в руки и первые аккорды нарушили спокойствие пятничного вечера соседей, мы обсуждали, как всегда на таких встречах, когда присутствует Катя, похождения Юджина, которые моей жене как женщине особенно интересны.

– Что у тебя нового? – обычно спрашивает она, когда своим женским чутьем определит, что время пришло.

Юджин без лишних пояснений понимает, о чем, собственно, вопрос, и традиционно начинает, как бы задумавшись и придав лицу соответствующий вид:

– Да нихера… Познакомился тут с одной, правда…

Дальше следует рассказ о том, как он нашел какую-нибудь Свету, или Юлю, или Марину, они поехали к нему или к ней, переспали или нет, но в любом случае обнаружилось непреодолимое препятствие для дальнейшего развития отношений.

– Бля, у нее такая жопа… И вообще она такая офигенная, – мечтательно говорит Юджин, точно представляя уже, как он ее раздевает.

– И в чем же проблема? – удивляется Катя, хотя почти наверняка знает конец этой истории, как две капли воды похожей на рассказанную в прошлый раз.

– Да нет никакой проблемы… Вот только с детьми ее я чё делать буду?..

– Ну знаешь, вряд ли ты найдешь девственницу в тридцать лет, – вмешиваюсь я.

– Базаришь…

Домой мы пришли к часу ночи, ничего не ведая о дальнейших плана Юджина и даже не догадываясь о существовании этих самых планов…

– А я вчера еще к бабе поехал.

Меня не то чтобы удивил этот факт, но все же это было несколько неожиданно. Данилов только поднял брови, наморщил лоб, вздохнул и покачал головой, судя по всему, изображая тем самым безнадежное, с психической и моральной точки зрения, состояние его друга.

– Херасе… Чё за баба? – спрашиваю, наливая себе пива.

– Да познакомился вчера на «Т.». – Он назвал известный сайт знакомств. – Короче, она меня позвала, ну, я и поехал.

– И чё? – спрашиваю.

– Да нихера… Зря ездил…

– Как так?

– Не дала.

– Как не дала?.. Подожди… Сама позвала ночью, ты приехал, и не дала?..

– Так, бля…

Да уж, действительно странно. Мы ждем дальнейших пояснений, а Юджин, как будто перебирая варианты и пытаясь выявить причину случившегося, придает лицу выражение происходящей в нем аналитической работы и после нескольких секунд обдумывания выдает предположение:

– Может быть это потому, что я сразу сказал ей, что двое ее детей мне нафиг не нужны…

Данилов покачал головой и с выражением лица, выражающим полную безнадежность Юджина, медленно и отчетливо, как будто ставя диагноз, произнес:

– Дол-бо-ёб.

Через минуту мы стали обсуждать неполадки с коробкой передач в машине Юджина.

…Почему-то пришла ему в голову мысль, что их было двое. Вообще, все это было похоже на игру, скорее всего, с самого начала. С другой стороны, жизнь и есть игра. Чему удивляться? Это почти как в шахматах: первый делает ход, потом второй делает ход, потом опять первый, потом опять второй. И так дальше. Но в том-то и штука, что ход этот, по сути, только прикрытие: едва ли цель соперника – переставить фигурку с одной клетки на другую. Цель другая. У каждого другая, и у каждого одна и та же. И цель эта как бы скользит сквозь бессловесный диалог в виде ходов и щелчков часов. Но что такое шахматы в сравнении с жизнью?

Он вспомнил, как одна его знакомая при удобном случае, удивляясь его гениальности, соблазнительно открывала ротик и… Нет, не про это. Мысли скачут, как дурные. Она говорила: «Ты, наверное, хорошо играешь в шахматы». Он смотрел на нее и думал: «Господи, какое непонимание». А потом снова смотрел на ее рот и думал, что бог с ней… Какое непонимание этого отличия: в шахматах цель понятна изначально, а в жизни, у другого человека, – нет! Цель, определить цель – вот главное. Или не ввязываться. Вот и вся психология. Она, кстати, говорила, что хочет стать психологом. Может быть, уже стала? Бог с ней.