Визгун завел двигатель, но мне не хотелось уезжать, пока я не увижу нашего человека. По тому, как он будет накрыт, как будет лежать, я пойму — успел он отстреляться от всей банды или нет. Я не просил шефа, только поглядел на него долгим взглядом. Наши глаза встретились, и он выключил двигатель.

Санитары вынесли из подъезда носилки. Один из чиновников бережно поправил на лежавшем человеке простыню, и я подумал, дай ему Бог силы, чтобы выкарабкаться из жестоких лап курносой.

В Каир мы вернулись на следующее утро. Из Дамаска не было ночного рейса в Египет, но шеф страстно желал немедленно добраться до Каира. Он просчитал возможные варианты, и получилось, что если мы вылетим в Сомали, то из Могадишо успеваем на рейс, идущий через Каир. Он уже было взял билеты, но я заартачился:

— Не все ли равно, когда мы прилетим домой? В шесть утра или в одиннадцать? Для нас это очень важно?

Визгун ничего не ответил, поглядел пристально на меня и тут же переделал билеты на первый рейс на Каир. Дальше уже все было неинтересно, мы пошли в ресторан и кутили всю ночь. Шеф нахрюкался, как биндюжник, и тут же заснул за столом, чмокая губами, будто вспоминал свое детство. Я дал официанту пять долларов, и он отвел его в свою каморку. А мне представилась возможность побродить по ночному Дамаску…

Прошло около двух недель, я уже стал забывать бейрутский эпизод, который был и остался для меня загадкой. Из Москвы мы с шефом получили благодарность на высоком уровне за добросовестное участие в боевой операции. По связи так и пришло: «в боевой операции». Я спорить не стал, тем более подумал: а почему бы ей не быть боевой? С пистолетом бегал? Бегал! Готов был стрелять? Готов! Просто не было в кого стрелять, а мог бы и выстрелить. Товарища выручили, а он вел настоящий бой. Наверное…

Я купил в магазине американский журнал «Лайф» и сразу же в рекламном оглавлении наткнулся на сообщение: «Ливанская контрразведка против ГРУ». Это было что-то новое. Я развернул пахнущие краской страницы в нужном месте и быстро пробежал статью. Журнал писал, что ливанская контрразведка сумела обезвредить советского агента, засланного в Ливан Главным разведывательным управлением, Ивана Рогова. Как стало известно американскому корреспонденту Сиду Макдональду, советский агент пытался завербовать ливанского летчика, предложив ему миллион долларов за французский самолет «Мираж-IV», снабженный лучшим в мире аэронавигационным оборудованием и системой электронного наведения на цель. Летчик, двадцати девяти лет Омар Буйе, окончивший французскую военно-воздушную академию, должен был перелететь на территорию Египта. Там русские специалисты быстро разобрали бы самолет и погрузили его на транспортное судно. Летчик, Омар Буйе, сообщил о предложении русского агента в контрразведку. Была сделана попытка захватить его с поличным. Однако русский шпион, заподозрив предательство, выстрелом в лоб убил Омара Буйе. Но в перестрелке с полицией Рогов получил пулю в голову и в тяжелом состоянии доставлен в советский госпиталь в Бейруте. Так провалилась еще одна грязная затея русских завладеть западным военным секретом.

Так вот почему мы так плотно блокировали квартиру Рогова, куда были стянуты мощные силы профессионалов. Я пробежал еще раз заметку Сида Макдональда и взглянул на маленький снимок в углу заметки. Фотография была некачественная, но мне что-то в ней показалось очень знакомым. Где-то я видел эти большие залысины. Где? Где? И я вспомнил: это Семен — мой сокурсник по разведывательной группе, который как-то ночью таинственно исчез из моего поля зрения. И вот сейчас объявился при самых трагических обстоятельствах.

Идти к Визгуну или Шеину с этим журналом не имело смысла. «А был ли вообще мальчик?» — подумал я и вернулся к своим будничным делам. Нечего показывать, что много знаешь, будешь спокойней спать. Тем более что Визгун поручил мне съездить в Порт-Саид на тайную встречу с агентом. Предложение поехать в этот город взволновало меня неосознанной загадочностью. А вдруг я смогу прикоснуться к великой Тайне!

Обсуждая вариант контакта с агентом, мы обговаривали детали подхода к месту встречи:

— Базар ты найдешь быстро: все дороги ведут туда. Будешь ехать по трассе, возле мечети повернешь направо…

— Там будет чайхана, или, попросту, харчевня с большой вывеской жующего араба, — заметил я, прерывая шефа.

— Нет там чайханы! — возразил недовольно Визгун, что я его прервал.

— Была чайхана с двумя входами и одним выходом, — упорствовал я, не зная почему, словно в меня вселился бес.

— Там двухэтажный ресторан, а не харчевня. Хотя действительно с двумя входами и одним выходом, и про жующего араба на фасаде верно.

Это сообщение повергло меня в трепет: неужели правда, что в той, другой жизни я жил в Порт-Саиде. Тогда должны быть рядом с харчевней две пальмы-бесстыдницы — стволы без коры.

— А две пальмы-бесстыдницы?

— Нет там пальм. Перед рестораном навес и столики для посетителей. Войдешь в правый вход, поднимешься наверх, увидишь буфетчика Саида, или, как он любит называть себя, бармена, на правой щеке у него шрам до уха — легко опознаешь.

«Конечно, о каких пальмах-бесстыдницах может быть речь. Если я жил в другой жизни, то прошло несколько десятков лет, любые пальмы зачахнут, — продолжал я думать о великой Тайне. — А чайхану снесли и построили ресторан наподобие чайханы: два входа, один выход и жующий араб».

— Ты меня не слушаешь? — разозлился Визгун. — Я тебе долблю уже второй раз. Дались тебе пальмы, — неожиданно погасил он вспышку злости. — Сядешь на стул справа перед стойкой, положишь транзистор и пачку сигарет «Салем», будешь пить и слушать музыку. Он транзистор и сигареты заметит.

На этом инструктаж закончился, я сунул в кармашек куртки маленький японский транзистор, пачку «Салема», и мы распрощались.

Когда я подъезжал к Порт-Саиду, у меня было странное состояние, которое я не мог объяснить, состояние раздвоенности: половина меня сидела за рулем «опеля», а вторая бродила по пустыне. Но там, где она должна обойти скалистые нагромождения, вдруг открылась гладь канала и множество пароходов, ожидающих оформления документов на таможне. Одна часть меня повернула машину вдоль порта, а вторая пошла к глинобитным постройкам, которых здесь уже не было. Был только базар, он значительно разросся и видоизменился, появилось множество лавочек и лавчонок, закутки мастеров и ремесленников, чеканщиков и торговцев поддельными драгоценностями и ножами.

Я шел по этому знакомому и незнакомому мне базару, сохранившему старинный запах смеси растительного масла, гари, ослиной мочи, жареного мяса и фруктов. Вот здесь должен быть кривой на один глаз чеканщик, искусно изготовлявший бронзовые блюда с изображением Нефертити, голубей, ибисов. Какой чеканщик? У меня, наверно, крыша поехала. Какой там кривой чеканщик? Но что это? Черт возьми! Чеканщик-то был на месте! Он склонил голову в белом чепчике и ритмичными ударами молоточка творил свои чудеса с бронзовым блюдом. Я остановился не в силах сдвинуться с места и побороть в себе чувство растерянности и подавленности. Слишком мощный прессинг на мозг и эмоции. Чеканщик перестал стучать молоточком и поднял голову, — Господи! Это был не он, не кривой чеканщик из моей прошлой жизни. Этот, с лицом, прокаленным солнцем пустыни, был молодой. Черными как угли глазами чеканщик уставился на меня вопрошающим взглядом, не выпуская из рук молоточка.

— Купил бы блюда с ибисами, — хрипло вымолвил я с трудом. — Мне нравились картины, которые изображал кривой чеканщик, — неожиданно помимо своей воли добавил я.

— Кривой? — переспросил араб. — Но здесь нет кривого, это моя мастерская. — Он озадаченно рассматривал меня.

— А твой отец не был кривым на один глаз?

— Спаси его Аллах! — воскликнул в испуге мастер.

— Может быть, дед? — Мне было очень важно узнать, действительно ли была у меня другая жизнь, или это просто какое-то наваждение. Я уже настолько уверовал, что был в Порт-Саиде, потому как многое мне было знакомо: дома, улицы, а отказаться от этой мысли оказалось выше моих сил, я действовал как завороженный.