– Разговорчики в строю! – незамедлительно реагировал лейтенант Никитин.

На полигоне по команде взводного курсанты занимали огневую позицию, причем лейтенант Никитин подгадывал, чтобы место для этой позиции оказывалось поближе к лесу. Все так делали. Курсанты раскапывали снег до промерзлой земли, расчехляли свои 82-миллиметровые минометы и сноровисто устанавливали их в боевое положение. Командиры расчетов один за другим рапортовали о готовности минометов к бою. Это была обычная учебная тренировка, но условия, в которых проводились учения, осложнялись лютым морозом. Спасал костер. В лесу было много сушняка, деревень поблизости не было, и хворост в лесу никто не собирал. Взводный Никитин, доброй души человек, с самого начала занятий выделял по одному курсанту от отделения собирать хворост и разводить костер. Был случай, когда проверяющий от штаба полка застукал никитинский взвод греющимся у костра и, как и полагается всякому проверяющему, учинил лейтенанту разнос. Никитин спокойно и вразумительно объяснил проверяющему, что высшим командованием Красной Армии принято решение о повсеместном устройстве пунктов обогрева в зимнее время во избежание обморожений и простудных заболеваний среди военнослужащих. Принял ли к сведению проверяющий разъяснения лейтенанта Никитина, или он тоже был порядочным человеком, но о никитинском «пункте обогрева» он не доложил начальству.

Костер не только спасал от мороза не по-зимнему одетых курсантов, но еще и скрашивал долгие часы тактических занятий.

У костра не только тело, но и душа курсантская отогревалась. И несмотря на то, что добрую половину времени, отведенного для занятий, курсанты проводили у костра, учебную программу лейтенант Никитин со своим взводом отрабатывал по полной программе. Заканчивая занятия, взвод быстро разбирал минометы, укладывал их составные части во вьюки, гасил костер и быстро двигался в расположение части.

Во взводе был один курсант, парень из Россоши с очень веселой фамилией Вертипорох, что давало острословам повод для бесконечных шуточек и насмешек. На основе занятной фамилии курсанта придумывалась масса вариантов, один смешнее другого, вплоть до непечатных словообразований. Но изо всех возможных и невозможных буквосочетаний приклеилось и закрепилось за Вертипорохом прозвание Крутиворотник. Вертипорох ничего не имел против этого и охотно откликался как на родную, так и на придуманную фамилию. В связи с этим иногда дело доходило не только до смешного, но и до самых настоящих недоразумений.

Однажды на строевых занятиях лейтенант подал команду:

– Курсант Крутиворотник, выйти из строя!

Вертипорох сделал положенные два шага вперед, повернулся кругом и замер в ожидании дальнейших приказаний.

В строю обозначилось некоторое шевеление и раздалось хихиканье.

– За невыполнение приказания в срок объявляю вам два наряда вне очереди, – объявил Никитин. – Вам ясно?

– Так точно, товарищ лейтенант!

– Становитесь в строй!

Вертипорох занял свое место в строю, а во взводе послышался уже явно выраженный смех.

– А что это вы сегодня такие веселые? Отставить смех! Построиться в колонну по четыре! – скомандовал взводный. – С места, с песней ша-гом марш!

В тот же день после отбоя в наряд на кухню чистить картошку Вертипорох не вышел. Это было сделано по предложению его земляка, тоже россошанца Вити Кошмана, назначенного старшим наряда. Остряк и умница Витя Кошман, низкорослый, на коротеньких ножках паренек был полной противоположностью своего высоченного земляка.

– Кому комвзвода влепил сегодня наряд? – спросил Витя своего добродушного товарища.

– Как кому? Мне, – ответил Вертипорох.

– Так вот что учти, Андрюша, не тебя комвзвода послал в наряд, а какого-то Крутиворотника. У тебя же другая фамилия, или ты ее поменял?

– Ничего я не менял, и фамилия у меня какая была, такая и осталась.

– Ну вот и ложись спать. А на кухню чистить картошку пусть идет Крутиворотник, – объявил Витя, и взвод единодушно его поддержал.

После отбоя лейтенант Никитин зашел на кухню проверить, как его курсанты выполняют задание наряда. Отсутствие Вертипороха он сразу же заметил. Да и нельзя было не заметить, потому что Вертипорох был молодым человеком очень высокого роста – 188 сантиметров отмерила ему природа. Ему даже пищевого довольствия, согласно военного распорядка, была назначена двойная норма.

– А где же этот длинный, как его – все забываю – Крутиворотник? – спросил взводный.

Дальнейшее выяснение ситуации было разыграно в точном соответствии с тем, как и предполагал ушлый ефрейтор Витя Кошман.

– Вызывал я на построение в наряд Крутиворотника, но никто не откликнулся. Нет в нашем взводе курсанта с такой фамилией.

– Как это нет? – возмутился взводный. – А кого я перед строем сегодня в наряд назначил?

– Так точно! Было дело. Отдавали вы сегодня приказ курсанту идти в наряд, – согласился ефрейтор. – Но кому вы объявили наряд?

– Кому, кому? – теряя терпение, ответил Никитин, – Этому самому – как его – Крутиворотнику.

– В том-то и дело, что во взводе есть курсант по фамилии Вертипорох, а никакого Крутиворотника у нас нет. Посмотрите списочный состав взвода.

Лейтенант Никитин помолчал какое-то время, а потом хохотнул наподобие того, как это делают на сцене проштрафившиеся и разоблаченные персонажи.

– Ну, шкодники, хохмачи, аферисты. А что ж вы постоянно долдоните Крутиворотник да Крутиворотник?

– Безо всякого умысла, товарищ лейтенант, – очень серьезно заявил Витя, – исключительно скуки ради.

Младший лейтенант махнул рукой и пошел на выход из кухни.

– А как же быть с Вертипорохом? – вслед ему задал вопрос Витя.

– Что делать? Ничего не делать. Раз он не Крутиворотник, то пусть отдыхает.

Тем и закончилась хохма ефрейтора Вити Кошмана. Он, вообще, был шебутной товарищ в отличие от своего флегматичного приятеля. Два следующих вечера Андрей терпеливо и добросовестно отрабатывал на кухне два своих внеочередных наряда.

Зима 1944-го года была не только морозной, но и снежной. Строевые занятия проводились только на полковой линейке и на плацу. На тактические занятия ходили строем только в пределах расчищенных дорожек полковой территории, а дальше шли цепочкой по протоптанной в снегу тропе. Точно также возвращались и с занятий, строились только на полковой линейке в расположении части. И вот здесь кто-нибудь в строю подавал голос:

– А ну-ка, Андрей, посмотри, что там на кухне на обед готовят?

– На первое суп-рятатуй, а на второе хрен на постном масле, – к общему веселью и удовлетворению отвечал Вертипорох.

– Прекратить разговоры в строю! – командовал Никитин. – С места, с песней ша-гом марш!

Запевала Толя Рудный высоким голосом заводил постоянную взводную песню, которая никак не годилась для строевых смотров, но для походного строя очень подходила:

Песня, конечно, была идеологически не совсем выдержанной, но под нее взвод всегда четко рубил строевым шагом, и Никитин махнул рукой – пусть поют, пока замполит не запретил, лишь бы шли хорошо.

После обеда по распорядку дня курсантам полагался отдых. Молодые парни охотно забирались под одеяла, накрывались сверху бушлатами и добросовестно выполняли этот пункт дневного распорядка. После подъема была чистка оружия, затем изучение воинских уставов или политзанятия. К нарам по всей их длине были прикреплены доски наподобие скамеек, и на этих сиденьях располагались курсанты, каждый против своего спального места. Освещалась землянка двумя светильниками – обычными фитилями, заправленными в какой-нибудь сосуд с керосином. Света от фитилей было мало, а копоти много, поэтому такие светильники по всей военной России назывались коптилками.

После ужина объявлялось свободное или, как его еще называли, личное время. В тесной и более, чем наполовину, темной землянке и речи не могло быть, чтобы кто-то мог в таких условиях заняться каким-то личным делом. Ни письма написать, ни почитать что-нибудь было просто невозможно. Время проходило в ожидании вечерней проверки и отбоя.