– Точно, – подтвердил Семёныч. – Дудели во все трубы про одного Жукова. Я на войне не был, но могу сказать, что не мог один человек такой громадной войной командовать. Сначала нам долбили, что Сталин войну выиграл, а в прошлом году Победу Жукову приписали. Давай-ка, Чекист, запьем это дело, плесни помаленьку. А ты, Ваня, не переживай. Мы люди – маленькие.

Слова Ивана Тимофеевича о маршале Жукове пробудили активность Чекиста, и он с упорством захмелевшего человека принялся доказывать, что главней Жукова на войне никого не было, особенно он напирал на то, как здорово в кино показывают Жукова. Чекисту очень хотелось, чтобы все разделили его восхищение по этом у поводу.

– Угомонись ты, парень. Ну, что ты базаришь? – прервал сбивчивые высказывания Чекиста Семёныч. – Я согласен с тобой, что артист Ульянов здорово играл Жукова в кино. Да, если ты хочешь знать, так я тебе скажу, что Ульянов в кино получился жуковистей самого Жукова. На то он и артист. А ты бы лучше закусывал.

– Послушай, Семёныч, а как ты думаешь, кому это надо было, чтобы обязательно один Жуков был победителем в войне? – спросил Иван Тимофеевич. – Может, в этом какая политика замешана?

– Может и не без того. Только нам-то с тобой что до этого? Я вот так думаю, Ваня, вот здесь осталось на донышке, сейчас разделим, и слушай сюда: давай-ка помянем тех, кого ты называл. Может, все эти маршалы на том свете на нас не обидятся. Давай, Ваня, помянем их всех. Говорят, перед Богом все равны.

Иван Тимофеевич встал по стойке «смирно» и очень серьезно и почтительно назвал всех маршалов Великой Отечественной войны.

– Упокой, Господи, души их с миром во царствии твоем, – закончил свое поминание старый солдат.

Семёныч стал рядом с ним, и они вместе выпили за упокой высоких военачальников Великой войны. Чекист выпил, сидя, потом поставил на газету свой стакан, привалился спиной к бетонному блоку и склонил на плечо свою голову. Иван Тимофеевич и Семёныч пошли с пустыря в сторону переулка.

– Прихварывать начал последнее время, – пожаловался Иван Тимофеевич. – Был случай, жена «скорую» вызывала. Обошлось. Жена мне уж плакалась, ты, говорит, не помирай раньше меня, а то, что я без тебя буду делать. Говорит, что знакомая из соседнего дома похоронила мужа, так ей это обошлось в восемнадцать тысяч рублей. Где ж, говорит, я возьму такие деньги. Ты знаешь, Семёныч, я уж хотел письмо Ельцину писать, чтобы под Москвой где-нибудь сделали одну братскую могилу для участников войны. Как помрет какой ветеран, его на самосвал и туда. А шоферу на бутылку всегда найдется.

– Да брось ты, Иван Тимофеевич. Если что – скинемся, тебя ж тут все знают. Только ты не спеши. Помнишь, Высоцкий пел: «В гости к Богу не бывает опозданий».

По Брюсову переулку мы подъехали к выезду на Тверскую улицу. Дальше ни проезда, ни прохода не было. У стоявшей поперек переулка грузовой машины без суеты и шума стояли люди, но милицейский пост, занимавший позицию между грузовиком и высокими чугунными воротами, никого не пропускал дальше.

Москва праздновала 60-летие Победы.

Как водится в этот день, с утра Юрий Петрович надел военную куртку с наградами, украшенную черными в алой окантовке артиллерийскими погонами с золотыми лычками старшего сержанта. Погоны эти сохранились у Юрия Петровича с 1945-го года. Чин небольшой, но только поэтому он и сохранил свои погоны. Были б они капитанские или даже майорские, он не стал бы их надевать. Ему нравилось быть «нижним чином». Такой уж был он человек. Что же касается хлопчатобумажной куртки цвета хаки, то она досталась ему от младшего сына, который был взят в армию прямо со студенческой скамьи Московского государственного университета имени Ломоносова. Сын прослужил немногим более года в авиационном полку на Дальнем Востоке, когда уважаемый товарищ Горбачев решил, что не стоит забирать в солдаты студентов. Сын вернулся домой и продолжил учебу в МГУ. Вот тогда Юрий Петрович и заменил на хлопчатой куртке сына голубые погоны рядового авиационного полка на свои, полувековой давности, сержантские артиллерийские погоны. Имеющиеся у него награды он закрепил на куртке и всё получилось ладно и скромно. Один раз в году Юрий Петрович надевал этот наряд.

Как правило, гостей, кроме родственников, в день Победы Юрий Петрович с женой не ожидали. Так и получилось, часам к одиннадцати приехал с женой и маленькой дочкой младший сын, тот самый, чья солдатская куртка красовалась на плечах отца. Были цветы, поздравления, была застолица, были тосты за Победу, в память павших, во здравие живых, – словом все, как водится по традиции у нормальных людей в такой замечательный день.

– Хотели проехать в центр, пойти к Вечному огню, – сказала Катя, жена сына, – но в центр не пропускают, все подъезды и проходы перекрыты.

– Странно, – удивился Юрий Петрович. – В день Победы, сколько себя помню, всегда в центре города проводились народные гулянья.

– Все перекрыто, – подтвердил Антон. – Может, потому что вечером на Красной площади будет концерт?

– Все равно не понятно. Как же можно ломать традицию? – возразил Юрий Петрович. – Все годы после Победы ветераны встречались у Большого театра.

– Ветераны теперь толкутся в парке Горького, – заметил Антон.

– Я знаю. Но к Большому как при Советской власти, так и теперь ходят. К тому же – Вечный огонь, как не постоять у него.

– Послушай, отец, а может центр перекрыли из-за того погрома, что учинили бандюги в центре Москвы после футбольного проигрыша нашей команды в Токио? Опасаются беспорядков.

– Может быть. У этих подонков ничего святого нет. И все-таки жалко.

Юрий Петрович с трубкой вышел на балкон. К нему присоединились гости. День разгулялся, было тепло и посветлело небо.

– Вот что, – предложил Юрий Петрович. – Едем к Вечному огню!

– Едем! – сразу же поддержала его Катя.

– А кто ж машину поведет? – возразила жена Юрия Петровича. – Вы же с Антоном выпили.

– Катя поведет, – сказал Антон. Больше всех решению взрослых обрадовалась маленькая Даша.

Она не знала, что такое Вечный огонь, о котором говорили взрослые, и ей очень хотелось посмотреть на такой огонь.

Собрались быстро, взяли цветы и поехали. По Большой Никитской доехали до поворота и свернули в Брюсов переулок. Катя поставила машину рядом с двумя иномарками, вблизи группы людей, которых не пропускали на Тверскую улицу. Юрий Петрович вышел из машины. На него обратили внимание, и вдруг совершенно неожиданно случилось так, что один мужчина подошел к нему и вручил ему букет из пяти красных гвоздик. Поздравив Юрия Петровича с праздником, мужчина, не мешкая, отошел к стоявшей неподалеку женщине. Юрий Петрович сразу же оценил ситуацию: эти двое шли к Вечному огню, чтобы положить там цветы в память о ком-то из своих старших родственников, погибших в Великой Отечественной войне. Их не пропустили, как и всех других стоявших здесь людей. Юрий Петрович подошел к ним. Оба они были расстроены и огорчены.

– Я попробую пройти к Огню, – сказал Юрий Петрович. – Вы хотели кого-то помянуть?

– Вас пропустят, – сказал мужчина.

– Мы хотели помянуть наших дедушек, – объяснила женщина. – Леонида и Федора. Мы их не видели, они еще до нас погибли. Один в сорок третьем, другой в сорок пятом году. Но вот видите, как получилось. А мы-то из-под Москвы приехали, из Красной Пахры.

Эти двое добрых незнакомых людей как-то сразу стали очень понятными Юрию Петровичу в их печали и огорчении. Это как на войне, с двух-трех слов прозвучавших между двумя солдатами на марше или в окопе, люди становились товарищами. Юрий Петрович поблагодарил мужчину за поздравление с Победой, а женщине сказал, что он сделает все точно, как она пожелала.

Милицейский кордон пропустил Юрия Петровича со всей семьей на Тверскую улицу. Дашенька, пятилетнее сокровище, крепко держалась за руку дедушки.