Но горные лыжи и в самом деле оказались ненамного сложнее, чем водные, и я очень скоро понял, как и что надо делать. Зато снег намного жестче, и падать больнее, чем на воде. Оставалось только надеяться, что моему отцу не придет в голову и здесь построить семейную пирамиду.

Самый лучший момент в катании на лыжах наступал тогда, когда я снимал ботинки. В одних носках, держа в руках чашку с густым горячим шоколадом, я поднимался к гигантскому камину и позволял огню поджаривать меня, как корочку хлеба.

Несмотря на холод и отсутствие желания кататься, я довольно скоро стал делать успехи и честно заработал свою первую звезду[8]. И тогда толстяк савояр, инструктор по горным лыжам, приколол мне ее на свитер. Это мне напомнило акварель, что висела в квартире Маргариты: автопортрет моего деда в военной форме, с грудью, увешанной медалями. Моя звезда сияла ярче, и я лихо пробежался по отелю, чтобы все могли меня похвалить. Но первая звезда еще не давала мне права наконец вырваться отсюда. Нужно было проявить характер. Довольно скоро я получил и вторую, только с третьей было уже сложнее.

Но снег начинал таять, и река вновь становилась видимой. Весна была близко. Мы с Сократом могли наконец делать более дальние прогулки. Анорак был уже не нужен, достаточно толстого свитера. Наши снеговики скукоживались под солнцем, и я забавлялся, наблюдая их гримасы. Время от времени в ясный солнечный день мы шагали вдоль реки до города. За мостом был грот, в котором восседала гипсовая Дева Мария. Мне рассказали, что в этом гроте Пресвятая Дева явилась одной монахине. Я не совсем понял, в чем суть истории, поскольку и сам мог видеть Деву Марию на ее каменном постаменте.

– Да не гипсовую, а настоящую, дурачок! – возразили мне.

Я притворился, будто понял, но дело представлялось мне запутанным: монахиня повстречала мать некоего Иисуса и поэтому изготовила изображающую ее гипсовую статую, чтобы об этом не забыть? Это никоим образом не объясняло, кто такая Дева и что делала в гроте Валлуара мать названного Иисуса. Сократ тоже не знал ответа, поэтому мы решили вернуться в гостиницу и ждать лета.

В Порече открылся сезон, и через несколько недель у меня под ногами снова хрустел песок. Сократ тоже приехал, и я вновь обрел своего друга, но на этот раз нам пришлось делить нашу дружбу на троих: у меня появилась моя первая подружка. Я понятия не имел, как ее звали, но у нее было голубое платье, светлые, слегка вьющиеся волосы и большие ореховые глаза. Родители утверждали, что вместе с Сократом мы все трое были неразлучны и дни напролет бродили по деревне.

Девочка была на каникулах вместе с родителями, и через несколько недель наступил день ее отъезда. Мне было тяжело думать о разлуке, и я попросил у родителей разрешения уехать вместе с ней. Отец, которого моя просьба позабавила, объяснил мне, что это невозможно. Странная история: маленький мальчик переживал такое сильное эмоциональное расстройство, что готов был следовать за первой встречной. Ничего страшного, я нашел выход.

– Я спрячусь в багажнике вашей машины, а когда твой отец остановится на заправке, ты принесешь мне воды, – сказал я девочке, и та кивнула, довольная тем, что у нас появился свой секрет.

Ее родители пожали кому-то руки возле своего старого драндулета, и я воспользовался этим, чтобы залезть в багажник, который закрыла за мной моя сообщница. Было уже тепло, но все-таки я точно не замерзну только когда машина поедет. Ее отец сел за руль, рядом с ним – его жена. Девочка устроилась на заднем сиденье. Машина завелась и поехала. Победа была абсолютной. Мне удалось сбежать от этого загорелого семейства. Я последовал за своей любовью, за той, которая мне доверилась. Сидя на заднем сиденье, девочка беспокоилась. Она стала говорить себе, что, может быть, это опасно – ехать две тысячи километров в багажнике автомобиля. И примерно через час предупредила отца, который тут же ударил по тормозам и полез в багажник. Но мне было хорошо, и я даже уснул. На обратном пути я ехал на заднем сиденье рядом с моей подружкой. Мои родители всегда смеялись, рассказывая эту историю, так и не удосужившись ее проанализировать.

Мы вернулись в Валлуар. Теперь у моих ботинок были замки, а у лыж – крепления. Так было лучше.

Третья звезда была у меня в кармане, и я мог наконец перейти к важным делам.

Автобус от отеля каждое утро доставлял меня к подножию Сетаза.

Там было два подъемника, стоячий и сидячий. Стоячий был более медленным, зато очередь на него была гораздо меньше. Поначалу я иногда на нем ездил, но на него не пускали Сократа, и это меня огорчало. Пришлось пойти на хитрость.

Сидячий подъемник был двухместным. Чтобы не стоять в очереди, я встал на место, зарезервированное для инструкторов, и пристроился к группе. Так я выиграл десять минут. Когда подошла моя очередь, я сделал вид, что у меня плохо зафиксирован ботинок, чтобы задержать лыжников, которые стояли за мной. А потом в последний момент ускорился, так что оказался один на этом парном сиденье. Те, кто катается на горных лыжах, знают, что вначале подъемник едет медленно, подъезжая к первой опоре. Там-то и поджидал меня Сократ, сидя на снегу. Я дал ему знак, и он запрыгнул на сиденье ровно перед тем, как подъемник начал ускоряться. Я защелкнул защитную перекладину, и мы поехали. Сократ сидел и смотрел на гору точно так же, как смотрел на море. В его взгляде читалась уверенность, словно все это было ему знакомо испокон веков.

В верхней части первого участка было два подъемника и несколько бликовавших на солнце дорожек, где мы и проводили весь день. Сократ поджидал меня на террасе высотного ресторана, потому что не любил подъемники. Когда же становилось слишком холодно, мы спускались в город. Там, где кончался спуск, был маленький бар «У Ненесс». В этой точке мы соединялись: я часто встречал там маму, которая загорала на террасе. Лыжи так и не стали ее увлечением. Вместо поречских пирожных с абрикосом мы лакомились здесь черничными блинами. Наконец наступало время, когда в последнем вагончике мы поднимались к первой опоре. Оттуда по другому склону шла тропинка, которая приводила меня прямо в гостиницу.

К концу сезона я стал лучше кататься, и Сократ за мной уже не поспевал. На вершине Сетаза несколько лыжников тренировались в слаломе. Я долго за ними наблюдал, чтобы понять их технику, затем прошел несколько ворот, и меня это взбудоражило. Я решил приходить туда каждый день и тренироваться.

Следующей зимой я записался на слалом и получил свою бронзовую «серну»[9]. Для начала сезона неплохо. Великой новостью в тот год стало то, что мне надо было ходить в школу.

В одной и той же классной комнате занимались три класса, три разных уровня, по одному на ряд. Я был среди самых маленьких. Это были жители Савойи, чистокровные савояры, с характерным акцентом. Я входил в число наихудших учеников, намного хуже других. Учеба меня не интересовала. Мне хотелось познать жизнь улицы, а не сидеть, приклеившись задницей к стулу.

По утрам дети добирались до школы на лыжах, и их просили оставлять свои ботинки при входе в класс. У каждого из нас были шкафчики, в которых хранилась пара тапочек. О школе у меня не осталось никаких воспоминаний. На большой перемене мы страшно торопились, потому что, если все делать по правилам, оставалось время скатиться разок с Сетаза. После обеда мы укладывались вздремнуть на раскладных кроватях. Ровно в четыре часа занятия заканчивались, и Сократ поджидал меня перед школой. Однажды он даже забежал в класс, чтобы поскорее меня найти.

Каждый вечер мы все вместе поднимались на Сетаз и направлялись по маленькой тропинке в гостиницу. У меня уже получалось спускаться в один прогон, и я наслаждался тем, что мог это делать все быстрее и быстрее. Последний отрезок представлял собой довольно обширное плато, простиравшееся до самого финиша. Надо было спускаться с самой высокой точки, если ты не хотел налететь на флажки.