К сожалению, ребенок ко всему привыкает.

Подразделения полиции стали частью пейзажа, насилие вошло в привычку, преподаватели увольнялись один за другим, кроме преподавательницы французского, активно участвовавшей в восстании, которая велела мне возвращаться домой, чтобы прочитать «Красное и черное» Стендаля.

Она предоставила мне выбор между этой книгой и романом Эмиля Золя «Западня», одно название которого показалось мне обещающим заведомую скуку. В моем дневнике не осталось никаких записей. «Мы все равны!» – кричали во дворе студенты, пока учителя не отказались от своих красных ручек, которыми исправляли ошибки. Мое образование застыло в режиме ожидания.

Мне неизвестно, где в это время был мой отец. Знаю только, что у них с Кэти все было хорошо.

Я снова жил с матерью, на наших восьми квадратных метрах на Севастопольском бульваре. Чуть выше, на углу бульвара, был магазин «Призюник». Можно было срезать там путь, чтобы выйти на другой бульвар. Рядом с «Призюник» был знаменитый книжный магазин «Жибер Жён», который мы называли «Жильбер Жён», что много говорит о том, насколько хорошо мы умели читать. Таким же образом президент США Франклин Д. Рузвельт, в честь которого названа станция метро, оказался переименованным во Франклина Друзвельта.

Я отправился в «Жибер Жён» на поиски книги Стендаля, которую велела прочесть моя преподавательница. Увы, я позабыл, какие именно цвета упоминались в названии, и вяло бродил между полок. Несколько парней, сидя на полу, читали книги странного формата. Так я наткнулся на мир комиксов, и моя жизнь перевернулась. Я открыл миры Астерикса, Тинтина, Спиру и Фантазио, Бака Дэнни, Мишеля Вальяна, Джо и Зетта, Танги и Лавердюра, Лаки Люка – Одинокого Ковбоя и Умпа-Па – Краснокожего.

У меня было такое ощущение, будто дома только что установили цветной телек с двумя сотнями бесплатных каналов. В этих маленьких домиках было столько дверей, и они открывались в иные миры. Я наконец-то мог решительно оставить этот мир, в котором ничего не понимал. А там человек мог перемещаться быстрее тени и противостоять захватчику при помощи магического зелья. Он мог разделить свои приключения с маленьким белым песиком и вспыльчивым капитаном или спасти марсупилами[16] от когтей ужасного администратора цирка. Все эти рисовальщики – гении, а их воображаемые миры спасли мне жизнь. Как и «свобода самовыражения», которая важна не сама по себе: это то, что берут, чтобы отдавать. В тот день я понял, что пройдет время, прежде чем я прочту «Красное и черное» или «Западню».

Мама регулярно водила меня в бассейн на улицу Тильзит. Администратор был другом нашей семьи, отцом Тома, архитектора, входившего в ближайшее окружение моего отца.

Бассейн, выложенный мозаикой, находился в подвальном помещении и был двадцати пяти метров в длину. Я всегда ходил туда охотно, потому что мог восстановить контакт с водой, которого мне так не хватало, но всякий раз, придя туда, испытывал разочарование. Там пахло хлоркой, и вода была как пленница. И хотя мозаика была приятной на ощупь, я не узнавал своих ощущений, с которыми прожил все те годы в Порече и на Иосе. Бассейн так же смахивал на море, как панированные рыбные котлеты на рыбу. Но я не отказывался от этого удовольствия и плескался в бассейне, как лосось, идущий на нерест.

Посмотрев на меня, тренер стал настаивать на том, чтобы мать отвела меня к нему в клуб. Я не особенно вникал, в чем было дело, но согласился, когда мне сказали, что в клубе бассейн в два раза больше.

В следующее воскресенье я записался на участие в соревнованиях взамен заболевшего. Мне объяснили, как следует стартовать, и велели оставаться в своей дорожке; я плыл пятьдесят метров вольным стилем. Никто ведь не знал, что восемь лет я провел среди рыб. Я далеко опередил всех участников, и у моего тренера от удивления отвисла челюсть.

В следующее воскресенье он записал меня на участие во всех видах соревнований, во все заплывы. Я загреб все медали и уже читал в глазах других парней растущую ненависть.

Мама подбадривала меня в бассейне на улице Тильзит. Может быть, она видела во мне будущего чемпиона и возможность выбраться из нищеты. Но по-настоящему я не был замотивирован. Я все попробовал, и мне было уже нечего изучать. Я был больше склонен читать свои комиксы, чем барахтаться в бассейне. Тогда матери пришла в голову гениальная идея:

– Каждый раз, когда ты побьешь свой рекорд, я буду покупать тебе комиксы.

Так я собрал полный комплект Астерикса, Тинтина, Лаки Люка и Спиру. Понятно, что я мог побить свой рекорд разом на несколько секунд, но я управлял процессом, чтобы получить максимум альбомов.

Менее чем за год у меня собрались все серии моих любимых комиксов. Пришло время остановиться. Щелчок произошел в тот день, когда тренер привязал к моим ногам буй и предложил мне проплыть с ним километр. В бассейне. Без осьминога и мурены. Чего ради?

На первом этаже моего дома был парфюмерный магазин. Владелец регулярно выбрасывал маленькие флаконы-пробники в моем дворе, у помойки. На всех этих флаконах была надпись «Подделка», и я решил, что это марка духов. Флаконы были столь интересной формы, что я начал их собирать. За неимением возможности посещать музеи я устроил что-то в таком роде у себя дома.

Прямо перед парадным входом в дом 123 был газетный киоск. Каждый четверг я ждал выхода «Газеты Спиру», моего любимого журнала, моего телевизора.

Однажды мне в руки попал другой журнал. Это не была новинка, но я никогда прежде его не замечал. Журнал назывался «Пилот». Стиль, сами истории и рисунки были скорее для взрослых, но меня там особенно привлекли два героя: Валериан и Лорелин, пространственно-временные агенты. Уже одно заглавие было приглашением к путешествию. Покинуть эту планету, открывать удаленные и прекрасные миры, открыться чему-то новому, выходящему за пределы обыденного… Мои восемь квадратных метров превратились в бесконечность, а Лорелин стала первой женщиной, в которую я влюбился. Крестьянка в XI веке, перенесенная в век XXV, она была умна, непосредственна, бесшабашна и обладала природной красотой, без комплексов. Это она правила бал. Валериан лишь следовал за ней, ошеломленный живостью своей спутницы. Эта женщина мне нравилась, и я с нетерпением ждал четверга. Едва «Пилот» появлялся в киоске, я покупал свежий номер и на всех парах несся на cедьмой этаж, в нашу комнатку для прислуги.

Там я аккуратно откладывал журнал в сторону, делал мои домашние задания, потом устраивался поудобнее, чтобы насладиться чтением. Я перелистывал страницы медленно и осторожно, чтобы продлить удовольствие. Вспоминая об этом, я понимаю, что то была кульминация недели, моя отдушина. Несколько часов, проведенных в космосе, помогали мне выдержать целую неделю на земле. Но не только Валериан привлекал меня в «Пилоте»: я открыл там также Готлиба и его очищающий юмор. Ему я обязан своими первыми приступами бешеного смеха. Там был также и воображаемый мир Филемона[17], потерявшегося на «А» в Атлантике, а также Астерикс и Обеликс, ни одного приключения которых я не пропускал. Но я не мог остановить полет моей фантазии, и приключения героев частенько выходили за пределы пузырей, в которых они были заключены.

Мама наконец решилась отвести меня в кино, и мы пошли в зал по соседству, чтобы открыть для себя «Книгу джунглей» некоего Уолта Диснея[18]. Это был мой первый шок от кино. Цвет, музыка, ритм, юмор, изобретательность: все это меня потрясло. Особенно история маленького девятилетнего мальчика, брошенного родителями и спасенного животными. Уолт снял этот фильм для меня, это очевидно.

На выходе из зала я молчал. А когда пришел домой, лег и расплакался. И так было целую неделю. Я спал на полу, и мне хотелось, чтобы за мной пришли пантера и медведь. И невозможно было забыть крупный план с глазами этой маленькой восхитительной индианки. В мгновение ока она воплотила собой саму женственность, о существовании которой я еще не знал.