В тот день, когда пропала Вала, небо было ясным. Я пришла с работы поздно днем; у нас в больнице все вроде бы шло своим чередом, ничего особенного я не запомнила, только вот это: небо было таким пронзительно-синим и бездонным, что казалось: стоит мне сделать неосторожный шаг – например, споткнуться, – и я улечу прямо в небеса.

Хотя, наверное, это я только потом так подумала.

Когда я вошла в прихожую, то услышала голос Валы на втором этаже и крикнула ей: «Я пришла!» Она не отвечала. Я включила радио и перекусила, как у меня заведено. А после этого поднялась на верхний этаж – и тут все изменилось. Я услышала, как Вала плачет в своей комнате, постучалась и вошла. Она недавно вышла из душа и лежала на животе, подпоясанная полотенцем, – и плакала. Но в ее плаче не было ничего показного: она рыдала горько, беззащитно. Я села рядом и спросила, что случилось; но от нее не удалось добиться ни ответа, ни даже взгляда, – пока я не сказала, что позвоню пастору Видиру. Тогда она заявила, что сегодня вечером в школе танцы, на которые должны прийти все, и какие-то одноклассники тянут ее туда с собой.

Раньше Вала ни про какие подобные мероприятия не говорила, но мне показалось логичным и естественным, что она идет на танцы, которые устраивают после сдачи экзаменов осеннего семестра. Я знала, что многие косо смотрят на нее из-за того, что она служит в церкви, и в школе ее дразнят – хотя и не сильнее, чем можно ожидать в наше время. Некоторые одноклассники прозвали ее «Исусочка» – об этом я прочитала позже в материалах дела. Сама Вала никогда об этом не рассказывала; у меня сложилось впечатление, что в школе она хорошо вписалась в коллектив, хотя друзей у нее было не так чтобы очень много, – так что я подбодрила ее: «Давай, сходи на танцы, повеселись».

«Я так боюсь!» – ответила Вала. Она сама не знала, отчего, но у нее в животе были колики, словно она чуяла близкую беду. Тут Вала снова принялась плакать, пока я не сказала ей, что раз уж ей так плохо, она может остаться дома, ведь никто ее туда не гонит, – но она ответила, что непременно должна пойти.

Потом я лучше поняла, отчего Вала так нервничала. По свидетельству одноклассников, впоследствии опрошенных полицией, а также как следовало из ее переписки с Батори, она была влюблена в одного парня, который должен был прийти и на танцы, и на вечернику перед ними, и, без сомнения, как раз это сильнее всего и повлияло на ее решение пойти. И советы Батори тоже.

Где-то в половине седьмого Вала спустилась на нижний этаж, накрашенная, одетая в черное платье до колен, приталенное и слегка декольтированное – но не настолько, чтобы считаться нескромным. Волосы у нее были красивые, уложенные, выглядела она шикарно, и я сказала ей об этом, а еще, кажется, что-то насчет того, что на танцполе у нее от поклонников отбоя не будет. Она ответила, что еще не решила, точно ли пойдет, накинула на плечи плед и уселась в гостиной с ноутбуком.

Я спросила, не хочется ли ей поесть, но Вала, как я и ожидала, отказалась. Я сидела на кухне одна, ела спагетти, которые приготовила до этого, а когда закончила, Вала подошла ко мне и сказала, что наконец приняла решение: она все-таки поедет. Спросила, не подвезу ли я ее туда, где у класса проходит вечеринка перед танцами и где собрались встретиться ребята. Я ответила: «Конечно!» По дороге на Вогар[1] Вала молчала, и я помню, что мне было не по себе: ее слова о том, что она боится, вдруг произвели на меня такое странное впечатление, и у меня закралось подозрение, что она что-то от меня скрывает. Ах, почему я тогда ни о чем не спросила!..

Мы долго кружили по Вогар: адрес вечеринки Вала забила в телефон, но забыла его дома. В конце концов, мы выбрались на правильную дорогу. Я припарковала машину на темной стоянке возле таунхаусов напротив Колледжа у Пролива. И тут снова почувствовала, как меня охватывает этот страх – сильнее, чем прежде. Помню, как смотрела на Валу, а та не торопилась выходить из машины. Как знать, может, она все же до последней минуты колебалась…

Я больше и не помню, как она выглядит, – но помню ее профиль, когда она сидела рядом со мной в темноте: волосы вьются надо лбом, губы чуть-чуть выпячены, глаза блестят и смотрят на окрестные дома: где-то в них квартира, в которой собрались ее одноклассники.

И вот Вала вышла. Перед тем как захлопнуть за собой дверь, заглянула в машину и сказала «Спасибо» за то, что я подбросила ее. Мы не поцеловались на прощание, у нас не было привычки много целоваться или трогать друг друга, разве что под Новый год и Рождество. Вала сказала, что до полуночи вернется, – и попрощалась, а я видела по ней, что она решила поторопиться, пока не передумала.

А что было дальше, мне рассказали в полиции. Сперва, после того как Вала пропала, мне казалось: я могу найти ее, вчитываясь в материалы дела, словно они – ребус, у которого есть ответ. Я так часто читала их, все эти показания свидетелей в алфавитном порядке, кто что сказал, – и все же не вижу разгадки…

Попрощавшись со мной, Вала подошла к дому номер 33 и позвонила в дверь. Хозяин, фигурирующий в деле как «Z», открыл и сказал, что его удивляет появление Валы, ведь раньше она никуда с классом не ходила: ни на вечеринки, ни в боулинг, ни на танцы, ни на концерты. Z предложил Вале пива, коль скоро она ничего не принесла с собой, но та отказалась. Тогда Z спросил: «Не пьешь, что ли?» – а Вала засмущалась, стала отнекиваться, сказала, что иногда пьет, взяла у него пиво и высосала полбутылки. После этого она оживилась, перестала краснеть, смеялась, рассказывала анекдоты. По показаниям свидетеля М, который дал Вале «Баккарди бризер», когда она выпила пиво, в начале учебного года Вала, в отличие от многих, не знала никого в классе, а знакомиться с людьми ей было трудно; когда к ней обращались, она всегда стеснялась, и, судя по всему, ей не очень нравилось бывать в компаниях.

Свидетельницы Е и F показали, что звонили Вале после последнего экзамена и звали на вечеринку. До того они приглашали ее после уроков в кафе; а после этого по всему классу разнеслось, что Вала – верующая, ходит на богослужения в сектантскую общину, ездит в летний лагерь, читает Библию перед сном, собирается стать миссионером в Малайзии – и после этого ее прозвали «Исусочка». Ни Е, ни F не имели ничего против того, что Вала – верующая, и хотя она и казалась им странноватой, они совершенно искренне стремились познакомиться с ней получше, чтобы она не была в классе изгоем.

Свидетель Х пришел на вечеринку с опозданием и увидел, что Вала стоит на веранде позади дома, курит, без умолку болтает и вообще выглядит странно и неприятно. Она стреляла у всех гостей на вечернике сигареты и пиво и часто смотрела на одного парня из класса – D. Свидетель описывает его как высокого и симпатичного, утверждает, что учился он хорошо, но в школе слыл донжуаном. Пил он много, и свидетель показал, что один раз слышал, как тот утверждает, что верующие девчонки – это «секси».

Свидетель D утверждает, что пришел на вечеринку поздно и не здоровался с Валой, но заметил, что она пристально смотрит на него с веранды, где просидела большую часть вечера. Он признался, что иногда во время урока подмигивал ей и тайком подшучивал над ней, но потом ему было за это стыдно. После одного экзамена незадолго до Рождества Вала и D уходили из класса одновременно, и D спросил, собирается ли она на рождественский бал, и звал ее туда. Свидетельницы Е и F сказали, что в самый разгар вечеринки отвели Валу в ванную, где она воспользовалась косметикой одной из них и призналась в своем неравнодушии к D, а также спросила, что они думают о его новой возлюбленной, R, которая тогда только пришла на эту вечеринку, – а они, с их слов, не стали об этом разговаривать. По дороге обратно на веранду Вала скорчила этой девушке гримасу, после чего F порекомендовала ей не злоупотреблять алкоголем, так как вечер еще только начинается.