- Чем же, сударыня? - воскликнула леди Мария.
- Тем, чем нас вчера вечером назвала леди Куинсберри. Тем, что мы есть на самом деле! Ты знаешь, каким словом это называют, - гневно ответила старуха. - Что, что тяготеет над нашей семьей? Мать твоего отца была честной женщиной, Мария. Почему я ее покинула? Почему ты не могла остаться такой?
- Сударыня! - возопила Мария. - Небом клянусь, я так же...
- Ба! Обойдемся без сударынь! И не призывайте небо в свидетели - мы же одни! Можете клясться в своей невинности, леди Мария, пока у вас не выпадут оставшиеся зубы, я вам все равно не поверю!
- А, так это вы ему сказали! - ахнула Мария, распознав стрелу из колчана тетушки.
- Я увидела, что вы с мальчиком затеяли какую-то нелепую интрижку, и сказала ему, что ты ровесница его матери. Да, сказала! Неужто ты думаешь, что я допущу, чтобы внук Генри Эсмонда погубил себя и свое богатство, наткнувшись на видавшую всякие виды скалу вроде тебя? В нашей семье никто не ограбит и не обманет этого мальчика. Никто из вас не получит от меня и шиллинга, если с ним случится что-нибудь дурное!
- А! Так вы ему сказали! - воскликнула Мария, внезапно взбунтовавшись. - Ну, хорошо же! Позвольте вам сказать, сударыня, что ваши жалкие гроши меня не интересуют! У меня есть слово мистера Гарри Уорингтона, да-да, и его письма! И я знаю, что он скорее умрет, чем нарушит свое слово.
- Он умрет, если сдержит его! (Мария пожала плечами.) Но тебе все равно! Ты же бессердечна...
- Как сестра моего отца, сударыня! - вновь воскликнула Мария. Забыв обычное смирение, она восстала на свою мучительницу.
- Ах, почему я не вышла замуж за честного человека? - вздохнула старуха, грустно покачивая головой. - Генри Эсмонд был благороден и добр и, быть может, сделал бы такой же и меня. Но нет - в нас всех дурная кровь, во всех! Ты ведь не будешь настолько безжалостна, чтобы погубить этого мальчика, Мария?
- Madame ma tante {Госпожа тетушка (франц.).}, неужели, по-вашему, я в мои годы все еще дурочка? - спросила Мария.
- Верни ему его слово! Я дам тебе пять тысяч фунтов в... в моем завещании, Мария. Клянусь тебе!
- Когда вы были молоды и вам нравился полковник Эсмонд, вы бросили его ради графа, а графа ради герцога?
- Да.
- A! Bon sang ne peut mentir! {Хорошая кровь всегда скажется (франц.).} У меня нет денег и нет друзей. Мой отец был мотом, мой брат нищий. У меня есть слово мистера Уорингтона, сударыня, и я знаю, что он его сдержит. И вот что я скажу вашей милости, - продолжала леди Мария, взмахивая ручкой. Предположим, завтра мои письма станут известны всему свету. Apres? {Ну и что? (франц.).} Я знаю, что в них есть вещи, которые я не предназначала для чужих глаз. И вещи, касающиеся не только меня одной. Comment! {Как же! (франц.).} Или вы считаете, что в нашей семье ни о ком, кроме меня, нельзя ничего рассказать? Нет, моих писем я не боюсь, сударыня, до тех пор, пока у меня есть его письма. Да, его письма и его слово - я твердо полагаюсь и на то и на другое!
- Я пошлю за моим поверенным и тут же отдам тебе эти деньги, Мария, умоляюще произнесла баронесса.
- Нет. У меня будет мой миленький Гарри и не пять тысяч фунтов, а вдесятеро больше! - воскликнула Мария.
- Только после смерти его матери, сударыня, а она вам ровесница!
- Мы можем и подождать, тетушка. В моем возрасте, как вы изволили выразиться, я не тороплюсь обзавестись мужем, точно молоденькая девчонка.
- Однако необходимость ждать смерти моей сестры все-таки портит дело?
- Предложите мне десять тысяч фунтов, госпожа Тэшер, и мы посмотрим! объявила Мария.
- У меня нет таких денег, Мария, - ответила старуха.
- В таком случае, сударыня, разрешите мне самой о себе позаботиться, сказала Мария.
- Ах, если бы он тебя слышал!
- Apres? У меня есть его слово. Я знаю, что он его сдержит, а потому могу подождать. - С этими словами она выбежала из комнаты, как раз когда вернулся капеллан. Сердечные капли понадобились теперь баронессе. Она была чрезвычайно потрясена и расстроена всем тем, что ей пришлось так внезапно узнать.
^TГлава XXXVI,^U
которая как будто чревата бедой
Хотя баронесса Бернштейн, несомненно, проиграла сражение, описанное в предыдущей главе, при следующей встрече с племянницей она не выказала ни гнева, ни досады.
- Разумеется, миледи Мария, - сказала она, - вы вряд ли могли предполагать, что я, близкая родственница Гарри Уорингтона, обрадуюсь тому, что он выбрал себе в невесты ровесницу своей матери, да к тому же бесприданницу, но если он вознамерился сделать подобную глупость, это в конце концов его дело, и не стоит принимать au serieux {Всерьез (франц.).} мое предложение уплатить пять тысяч фунтов, которое я сделала в пылу нашего спора. Итак, эта прелестная помолвка состоялась еще в Каслвуде? Знай я, моя милая, что дело зашло так далеко, я не стала бы тратить время на бесполезные возражения. Когда кувшин разбит, словами уже не поможешь.
- Сударыня! - вспыхнула леди Мария.
- Прошу прощения - я вовсе не намекала на честь или репутацию вашей милости, которые, без сомнения, в полной сохранности. Это утверждает Гарри и это утверждаете вы - так чего же еще можно желать?
- Вы беседовали с мистером Уорингтоном, сударыня?
- И он признался, что дал тебе в Каслвуде слово - что у тебя есть его письменное обещание.
- Разумеется, сударыня, - сказала леди Мария.
- О, - старуха и бровью не повела. - И признаюсь, вначале я неверно истолковала содержание твоих писем к нему. Они задевают других членов нашей семьи.
- Которые говорили обо мне всяческие гадости и старались очернить меня в глазах моего дорогого мистера Уорингтона. Да, сударыня, не стану отрицать, что я писала о них резко, так как была вынуждена опровергнуть возводимые на меня поклепы.
- И, разумеется, тебя весьма огорчает мысль, что какой-нибудь негодяй использует эти историйки во вред нашей семье, сделав их всеобщим достоянием. Потому-то ты так и тревожишься.
- Вот именно! - ответила леди Мария. - С недавних пор я ничего не скрываю от мистера Уорингтона и в письмах изливала ему свою душу. Но это еще не значит, что я хотела, чтобы весь свет узнал про ссоры в столь знатной семье, как наша.
- Право же, Мария, ты меня восхищаешь, и я вижу, что не отдавала тебе должного все эти... ну, скажем, все эти двадцать лет.