- Я в восторге, сударыня, что вы хоть и поздно, но отдали мне должное, - сказала племянница.
- Когда я смотрела вчера, как ты открывала бал с моим племянником, знаешь ли, милочка, о чем я тогда думала?
- Как я могу знать, о чем думала баронесса де Бернштейн? - надменно уронила леди Мария.
- Я вспомнила, милочка, как ты под этот же самый мотив отплясывала со своим кенсингтонским учителем танцев.
- Сударыня, это мерзкая клевета!
- И бедняга танцмейстер ни за что ни про что попробовал палок.
- Воскрешать эту клевету - жестоко и бессердечно, сударыня... и я должна буду отказаться от чести жить под одним кровом с теми, кто ее повторяет, - продолжала Мария с большим достоинством.
- Ты хочешь вернуться домой? О, я понимаю, почему Танбридж тебе разонравился. Если эти письма обнаружатся, ты не сможешь показаться на людях.
- В них, сударыня, не было ни единого дурного слова о вас: можете ничего не опасаться.
- Это сказал и Гарри, защищая вашу милость. Ну что ж, моя милая, мы надоели друг другу, и нам будет лучше на время расстаться.
- Таково и мое мнение! - ответила леди Мария, делая реверанс.
- Мистер Сэмпсон проводит тебя в Каслвуд. Ты можешь поехать с горничной в почтовой коляске.
- Мы можем взять почтовую коляску, и мистер Сэмпсон меня проводит, повторила леди Мария. - Вот видите, сударыня, я веду себя, как почтительная племянница.
- Знаешь ли, моя милая, мне кажется, что письма у Сэмпсона, доверительно сказала баронесса.
- Признаюсь, такая мысль приходила в голову и мне.
- И ты собираешься отправиться домой в почтовой коляске, чтобы выманить у него письма? Далила! Что же, мне они ни к чему, и я надеюсь, ты сумеешь их заполучить. Когда ты думаешь ехать? Чем скорее, тем лучше, говоришь ты? Мы светские женщины, Мария. Мы бранимся только в пылу гнева. Нам не нравится общество друг друга, и мы расстаемся, сохраняя прекрасные отношения. Не поехать ли нам к леди Ярмут? У. нее сегодня прием. Перемена обстановки превосходное средство от легких нервических припадков, которым ты подвержена, а карты развеивают тягостные мысли лучше всяких докторов.
Леди Мария согласилась поехать на карточный вечер леди Ярмут и, одевшись первой, дожидалась тетушку в гостиной. Госпожа Бернштейн, спускаясь туда, заметила, что дверь в спальню Марии не притворена. "Она носит письма с собой", - подумала старуха. Каждая уселась в свой портшез, и они отправились развлекаться, продолжая выказывать друг другу очаровательную нежность и учтивость, как это умеют женщины после - и даже в разгаре - самых ожесточенных ссор.
Когда они вернулись ночью от графини и леди Мария, удалившись в спальню, позвонила в колокольчик, на ее зов явилась миссис Бретт, горничная госпожи Бернштейн. Миссис Бетти, вынуждена была со стыдом объяснить миссис Бретт, сейчас в таком виде, что не может показаться на глаза ее милости. Миссис Бетти кутила и веселилась в обществе черного камердинера мистера Уорингтона, лакея лорда Бамборо и других джентльменов и дам того же круга, и вино - миссис Бретт содрогнулась при этих словах - ударило в голову негодяйке. Угодно миледи, чтобы миссис Бретт помогла ей раздеться? Миледи сказала, что разденется сама, и разрешила миссис Бретт удалиться. "Письма у нее в корсете", - решила госпожа Бернштейн. А ведь на лестнице они пожелали друг другу доброй ночи самым сердечным образом.
Когда на следующее утро миссис Бетти покинула примыкавший к спальне леди Марий чуланчик, где она спала, и предстала перед своей госпожой, та сурово ее выбранила. Бетти в раскаянии созналась в слабости к ромовому пуншу, который мистер Гамбо варит с необыкновенным искусством. Она смиренно выслушала выговор и. исполнив свои обязанности, удалилась.
Надо сказать, что Бетти, одна из каслвудских служанок, покоренных чарами мистера Гамбо, была очень хорошенькой синеглазой девушкой, и мистер Кейс, доверенный слуга госпожи Бернштейн, также обратил на нее благосклонный взор. Поэтому между господином Гамбо и господином Кейсом вспыхнула ревнивая вражда, нередко переходившая в открытые ссоры, и Гамбо, человек по натуре чрезвычайно мирный, предпочитал держаться подальше от челяди госпожи де Бернштейн с тех пор, как дворецкий баронессы поклялся переломать ему все кости и даже убить его, если он и впредь осмелится ухаживать за миссис Бетти.
Однако в тот вечер, когда был сварен ромовый пунш, хотя мистер Кейс застиг Гамбо и Бетти, когда они шептались в дверях на холодном сквозняке, и Гамбо побелел бы от страха, будь он на то способен, дворецкий обошелся с ним очень любезно. Именно он первым заговорил о пунше, который был затем сварен и распит в комнатке миссис Бетти и в который Гамбо вложил все свое уменье. Мистер Кейс весьма лестно отозвался о пении Гамбо. Вопреки своим трезвым привычкам он то и дело пускал чашу вкруговую, и наконец бедняжка Бетти впала в то состояние, которое навлекло на нее справедливый гнев ее госпожи.
Что до мистера Кейса, который квартировал на стороне, то пунш так расстроил его здоровье, что он весь следующий день провел в постели и только перед ужином собрался наконец с силами и смог приступить к исполнению своих обязанностей. Его хозяйка добродушно попеняла ему, заметив, что подобного греха за ним прежде не водилось.
- Да неужели, Кейс! А я готов был поклясться, что утром видел, как вы во весь опор скакали по лондонской дороге, - сказал мистер Уорингтон, ужинавший у своих родственниц.
- Я? Господи, сударь, да я пластом лежал и думал, что голова у меня вот-вот расколется. В шесть часов я немножко поел и выпил стаканчик слабого пива и теперь совсем оправился. Ну, уж этот Гамбо, не при вашей чести будь сказано. Чтобы я еще когда-нибудь выпил хоть глоток его пунша!
И честный мажордом принялся наполнять рюмки ужинающих, как того требовал его долг.
После ужина госпожа Бернштейн была очень ласкова с племянником и племянницей. Она рекомендовала Марии подкрепляющие напитки на случай, если у нее опять начнутся обмороки, столь часто ей досаждающие. Баронесса настаивала, чтобы леди Мария посоветовалась с ее лондонским врачом, - она может послать ему с Гарри описание своего недуга. С Гарри? Да. Гарри по поручению тетушки на два дня уезжает в Лондон.
