– Прекрати, – сказала я. – Перестань мне звонить.

Я протянула руку и перевернула телефон на сиденье. Подняв глаза, я услышала пронзительный сигнал. Но времени не оставалось. Из-за спущенного колеса столкновение не было лобовым – та машина закрутила мою. В итоге получилась задняя посадка в заросшую канаву под дождем.

В воздухе висел дым. Все подушки безопасности были раскрыты. Оказывается, мне было любопытно, как они выглядят, когда срабатывают, – я никогда об этом не думала. Шок. Мой сигнал застрял на одной ноте, которая звучала как низкий вой дикой птицы. Лобовое стекло было в паутине трещин, и сквозь них я видела языки пламени, поднимающиеся от двигателя.

Вылезай. Вылезай из-под подушек безопасности, посмотри сквозь черный дым. Посмотри, что ты наделала.

Мне удалось открыть дверь, но нога не слушалась. Она прогнулась подо мной, явно сломанная, и я упала лицом в грязь, пахнущую бензином. Меня пронзила боль, какую я никогда раньше не чувствовала. Она ничем не напоминала боль спортсмена, боль, которую можно успокоить с помощью льда и с которой потом – как вы прекрасно знаете – справится ваше молодое тело. Эта боль молнией прошла сквозь мою ногу – вывих, разрыв, жуткого вида порез. Боль горела, как огонь, под моей кожей.

Я закричала, мои локти уперлись в землю. Я потянулась к другой машине левой рукой и увидела, что два пальца тянутся в неправильном направлении, как ветви деревьев после шторма. Я доберусь туда.

Это шок.

Я уже слышала сирену.

Я не могла заглянуть в заднюю часть машины из-за неудобного угла наклона. Я видела только ленивые серые облака, медленно и размеренно плывущие по небу, и равнодушный дождь. Я задыхалась, мой крик превратился в громкий шепот.

– Вы в порядке? – попыталась произнести я. Конечно, нет.

Дверь со стороны водителя распахнулась, и из нее вылетела мать, зовущая своего сына.

От асфальта шел пар, обжигая мне ноги. Посреди дороги я услышала визг тормозов и еще один сигнал. Я выплюнула что-то изо рта. Обломки зубов. Кровь капала с моей нижней губы и растекалась по пятнистому асфальту. Мой взгляд сфокусировался на осколке стекла, который поймал луч солнца, когда сирена превратилась в крик, такой выразительный и громкий, что мне захотелось отвернуться от него.

– Боже мой, – сказал кто-то. – Да я никогда… – произнес еще чей-то голос.

Третий человек стащил меня с дороги.

– У нее может быть переломан позвоночник, – предупредил первый голос. – Не передвигайте ее слишком быстро.

У меня может быть переломан позвоночник. Боже мой, пожалуйста, не дай мне навредить этому ребенку. Никому не дай навредить. Пожалуйста, не дай мне причинить никому боль. Только не боль.

– Она без сознания, – сказал кто-то. – Точно без сознания.

Я помню эти слова.

Еще до того, как я проснулась, я поняла, что нахожусь в больнице – запахи стерильности, инфекции и мочи были безошибочно узнаваемы. Открыв глаза, я увидела поднос в ногах моей кровати, на котором стояли накрытая тарелка и чашка с изогнутой соломинкой.

Я попыталась сесть, но мешала капельница, приклеенная к руке. Я вздрогнула от укола, когда игла вонзилась в кожу. В коридоре полицейский разговаривал с медсестрой. Я не слышала, что именно он говорил, но ее глаза были прищурены. Даже злы. Когда медсестра оглянулась, я закрыла глаза. Я услышала, как щелкнула дверь, и затем раздался голос полицейского:

– Эмили? Мне показалось, вы на секунду проснулись. Вы с нами?

Я знала, почему он здесь – вовсе не для того, чтобы защитить меня. Я могла совершить нечто ужасное. Непростительное.

– Здравствуйте, – сказала я.

Мужчина улыбнулся. Он был блондином лет тридцати.

– Привет. Я офицер Чэпмен. Я из полиции.

– Что же случилось?.. – спросила я. Мой голос сорвался на последнем слове. Я сглотнула и попыталась снова. – Что случилось до того, как я… попала сюда? – Я не смотрела в его глаза, мой взгляд останавливался либо над его головой, либо где-то рядом.

Все, что я помнила, – вспышка. Скорее даже ощущение сильного толчка, а не образ.

Полицейский посмотрел на меня ласково, но пристально.

Потом я вспомнила – моя рука на руле, онемевшее обожженное водкой горло. Огонь. Моя рука сжала край простыни так сильно, что заболели сломанные ногти.

Может, ничего этого и не было. Мне хотелось так думать. Однако это случилось, ведь иначе я бы не лежала в больнице и не разговаривала с полицейским. Опять.

– Вы попали в аварию. Помните это?

– Боже! Кто-то пострадал? Кто-нибудь из них…

Полицейский покачал головой.

– Вы – единственная раненая.

Я с огромным облегчением опустилась на подушку. Мысль о том, что я могла причинить кому-то боль, была словно удар под дых. Я сейчас совсем не хотела вести себя безрассудно.

Потом я вспомнила, куда ехала. На похороны Паоло. Я закашлялась, и мне стало больно.

– Я все пропустила? Похороны?

Он скорбно кивнул.

Я откинулась на подушку. В желудке было пусто, но меня затошнило.

– Какой сегодня день?

– Сегодня среда, вечер. Вы проспали последние двадцать четыре часа.

За открытыми жалюзи виднелась бетонная сторона парковки, освещенная послеполуденным солнцем.

– Офицер на месте происшествия заподозрил, что вы употребляли алкоголь, поэтому было необходимо взять кровь на анализ.

– Да, понимаю.

– После аварии вы не смогли подписать ордер на арест, да и сейчас вы не совсем в том состоянии, чтобы получить ордер.

– Что значит получить ордер?

– Оказаться в тюрьме.

Я ощутила головокружение, какое бывает, когда стоишь на краю очень, очень высоко и смотришь на бескрайний каньон. Я подняла руки над одеялом. Два пальца на моей левой руке были сломаны.

– Вы еще немного побудете в больнице.

Полицейский выпрямился и потер шею. Похоже, он готовился, прежде чем сообщить мне настолько плохие новости. Тут он снова улыбнулся.

– Я позову вашу медсестру.

Когда он ушел, я откинула одеяло. Моя левая нога ниже колена была в гипсе.

Сердце словно окаменело. Медсестра вернулась и ничего не сказала. Я тоже практически ничего не говорила. Мне нечего было сказать.

На следующее утро, когда на телефоне высветился номер офиса, я сразу поняла, что сейчас произойдет, – еще до того, как услышала голос босса.

– Здравствуйте, Эмили. – Его голос звучал как на записи. – Я хочу пожелать вам удачи в выздоровлении и в решении всех ваших юридических вопросов. К сожалению, сейчас я должен взять на ваше место другого сотрудника.

Босс слышал об аресте. Конечно, он был в курсе – все прознал. Я сказала ему, что понимаю его. Это было действительно так. Разве у него был выбор? К тому времени моя электронная рабочая почта уже была адски перегружена, и я знала, что люди, которые и так завалены работой, вовсю разбираются и с моими делами. Конечно, я не могла держать на него зла, но внутри у меня все оборвалось.

Босс закончил разговор на оптимистичной ноте. Он сказал, что вакансии открываются все время и кто знает, что может случиться через год.

Через год… Боже.

Я закончила разговор и начала бессильно всхлипывать, перевернув телефон экраном вниз. Я снова взглянула в окно, чтобы увидеть клин голубого неба.

Мои дети. Все их истории. Я больше не буду с ними работать. Я закрыла глаза. Я не могла в это поверить. Хотя нет, потеря работы была вполне логичным исходом.

Весь этот вечер мама просидела в кресле в ногах моей кровати. Ее красные очки для чтения балансировали на кончике носа. Мама пришла, чтобы снова увидеть хаос. Чтобы с ним разобраться.

Тихо бормотал телевизор. Она убрала волосы за уши и стала читать журнал. Я притворилась, что смотрю на экран, но на самом деле смотрела на маму. Я впервые задумалась – и это было очень странно, – проживу ли я так же долго, как она. Я знала, что у пациентов с биполярным расстройством продолжительность жизни меньше. Интересно, что я унаследовала от мамы, а что от отца, имя которого я не знала?