Ашурран приблизила лицо к прутьям решетки и сказала с коварством кошки:

— Один в поле не воин, и на войне не решает ничего один человек. Людей тысячи тысяч, что по сравнению с этим моя жизнь! Никакого значения она не имеет, кроме как насытить месть твоего брата.

Были эти слова как нож острый для Фаэливрина, и при мысли, что Ашурран грозит смерть, дыхание его прерывалось. Однако слова ее заронили в нем сомнения, что казнь необходима. И то верно, отчего бы не оставить Ашурран навсегда в Линдалаи, раз уж не хотят отпустить ее на свободу! Ослепленный любовью, не подозревал он, что Ашурран ответственна за сожжение Гаэл Адоннэ, и в битве Аланн Браголлах множество Древних положила, и еще опаснее станет, если ее освободить. Не в первый и не в последний раз любовь послужила причиной предательства, и лукавый соблазн пересилил долг и моральную стойкость.

Взял тогда юноша Фаэливрин воды из чудесного ручья в Великом лесу, навевающей мгновенный сон, продолжающийся несколько часов, и поднес ее стражам, охранявшим Ашурран, когда стемнело. Хоть Древние и не нуждаются в сне и могут ночью так же заниматься своими делами, предпочитают они в ночные часы уединение в своих жилищах, и города их становятся тихи и пустынны. Воспользовавшись этим, привел Фаэливрин коня, нагруженного припасами, и выпустил Ашурран из клетки.

В тот же миг схватила она юношу в объятия и стала целовать, не в силах оторваться от его нежных губ, и Фаэливрин трепетал в ее объятиях от страха и смущения, но еще больше — от ответного желания. И сказала ему Ашурран:

— Никуда я не поеду без тебя, мой серебряный эльф, роза лесов, лилия долин, и лучше мне умереть, чем разлучиться с тобой!

Не смог противиться ей юноша Фаэливрин, потеряв голову от любви, и сел с ней на одного коня, склонив ей голову на плечо, и она не выпускала его из рук ни на мгновение, как величайшую драгоценность. Фаэливрин помог ей запутать следы и направил коня на север, кружным путем, чтобы не нагнали их преследователи. И предавались они торопливым ласкам прямо в седле, а когда спешились для отдыха, стала им брачным ложем охапка сухих листьев под сводами Великого леса.

Познали они близость друг друга, и показалась она слаще меда, пьянее вина, и не могли они губы с губами разомкнуть, как умирающий от жажды не может оторваться от ручья. Отдал ей Фаэливрин свое кольцо, и по обычаю Древних достаточно было этого, чтобы стать ее мужем; у нее же не было кольца, чтобы дать ему, и сняла она простое железное колечко, служившее застежкой на одежде, и надела ему на мизинец.

— Когда придем мы в земли людей, осыплю я тебя золотом и самоцветами, — обещала она.

Но чем ближе были земли людей, тем печальнее делался юноша.

— Связаны мы незримой нить с великим лесом, будто пуповиной, и оттого называем его Грейна Тиаллэ — "лоно матери", и оттого неспособны долго прожить за его пределами. Зачахну я и умру, и даже твоя любовь меня не спасет.

Как ни уговаривала его Ашурран, он стоял на своем. И стала она думать о том, чтобы увезти его силой — однако боялась, что недолго он проживет, покинув Великий лес.

Когда вдали показались синие предгорья и седые вершины Хаэлгиры, острый взор Ашурран различил будто бы купола и башни среди нагромождения далеких скал.

— Это Нэт Сэйлин, город эльфийских королей древности, — рассказал Фаэливрин. — Высечен он был в скале, с превеликим искусством, неприступный для любого неприятеля. Много внутри него огромных залов и комнат, но сотни лет он уже заброшен и служит жилищем только совам и орлам.

Все ближе были земли людей, но вместе с тем приближалась и погоня, и прикладывая ухо к земле, все печальнее становился юноша Фаэливрин. Сказал он:

— Следует мне вернуться, пока не поздно. Может быть, удовольствуются этим мои сородичи и не станут преследовать тебя. Я же совершил ужасное преступление против моего народа и должен понести наказание.

Пыталась Ашурран его увещевать, но был он непреклонен в своем решении. Когда поняла она, что не сможет переубедить его или силой увести, пролила она слезы, не стыдясь и не скрываясь. И смерть казалась ей желаннее, чем разлука с Фаэливрином. Юноша молил:

— Слышна уже поступь погони, и жестокий мой брат едет с ней, от него тебе не приходится ждать пощады, ко мне же он будет милосерднее прочих. Не делай напрасной мою жертву, не отягощай мою душу страхом за твою жизнь, беги к своим родичам, и пусть воспоминания о кратком нашем счастье послужат нам утешением в разлуке.

Однако для Ашурран одно лишь было утешение: решила она, что, победив эльфов, потребует в качестве выкупа Фаэливрина, и тогда уже никто не сможет их разлучить. Взять же его с собой сейчас — значит, навлечь на себя гнев его родичей и опасность в землях людей. Вскочила она на коня, хлестнула его изо всех сил и помчалась к опушке Великого леса, не оглядываясь, чтобы не утратить решимости.

Юноша Фаэливрин был схвачен подоспевшими эльфами. К тому времени Ашурран уже превратилась в пятнышко на горизонте. Попытались ее догнать, да где там. Припав к лошадиной шее, нахлестывала она коня и держалась на его спине без седла благодаря выучке, полученной в Арриане. Пускали ей вслед стрелы и даже бок коню оцарапали, но он только прибавил резвости.

В ярости от неудачи обнажили эльфы клинки, чтобы зарубить отступника на месте. Юноша приготовился к смерти, желая ее как избавления от своего позора. Однако Дирфион удержал своих воинов:

— Мой брат юн и неопытен и не достиг еще своего совершеннолетия. Если кто виноват в его преступлении, то только я, давший ему злосчастное поручение. Следовало бы мне получше за ним наблюдать и вовремя пресечь преступные его намерения и порочную его страсть. Кроме того, знания его не раз еще могут нам пригодиться, и выгоднее оставить его в живых, чем убить.

Фаэливрина заточили в темницу, и ужасным было бы это наказание для любого другого эльфа. Однако юноша за годы своего учения привык к одиночеству. И так случилось, что Ашурран будто бы передала ему часть своего огня и жажды жизни, так что он не стремился уже умереть, питая надежду когда-нибудь воссоединиться со своей возлюбленной.

Столица Юнана была тогда красивейшим городом в подлунном мире. Улицы ее были широки и просторны; а чтобы иной домовладелец или купец, кичась богатством, не загораживал проезд роскошным фасадом или замысловатым палисадником, каждый год проезжал королевский вестник по середине улицы, держа поперек седла копье установленной длины. И если копье задевало ворота — приказывали снести ворота, а если дом задевало — сносили дом.

Тот, кто хотел построить дом или иное сооружение, был обязан представить проект в управление короля, и там, рассмотрев его со всем тщанием, его одобряли или отклоняли, в зависимости от того, как сочетался он с принятым в столице архитектурным стилем.

Благодаря этим суровым мерам город отличался изяществом и красотой зданий, правильностью и соразмерностью линий, будто каменное кружево, прилежно сплетенное мастерами. Улицы его, вымощенные гранитными плитами, не знали грязи и слякоти; и сами жители считали своим долгом поддерживать чистоту в домах и во дворах. Тот же, кто, пренебрегая своим долгом, портил вид столичных улиц неухоженным двориком или облупившимся фасадом, платил большой штраф.

Множество красивых домов было в Кассандане, чиновничьих управ, увеселительных заведений, школ, общественных бань и купеческих лавок. Стены их блистали великолепием мрамора и яшмы, нефрита и лазурита, оникса и обсидиана, малахита и родонита. Площади и перекрестки были украшены памятниками и статуями героев прошлого, славных королей, прародителей королевской династии и младших богов — покровителей искусств и ремесел. А поскольку дракон был символом королевской власти, не счесть было в Кассандане каменных изваяний драконов, за что прозвал ее народ Городом Дракона. Четыре дороги, такие широкие, что две повозки могли по ним разъехаться, не задев одна другую, вели на четыре стороны света: на север — к Архизе и Киарану, на юг — к Верлау, Ламассе и прочим вольным городам, на запад — к Аолайго, на восток — к Фаларису и Солху. Кассандану окружала стена из песчаника такая широкая, что по верху ее могла бы проехать повозка. Четверо ворот было в стене, со стальными решетками. Каждые ворота охраняли огромные парные статуи драконов из бронзы. Впоследствии, во время нашествия варваров, когда прекратился подвоз железа из рудников, эти статуи были переплавлены на оружие, однако даже столь отчаянные меры не спасли Кассандану от падения и разграбления. Но во времена Ашурран ничто не предвещало печального будущего, и любой житель столицы рассмеялся бы в ответ на угрозу, что город падет.