— Полагаю, с кулацких времен обрез сохранился, — нахмуренно сказал Кротов.

Антон посмотрел на Тропынина:

— Расскажи, Сергей Павлович, как ты эту штуку нашел.

— Просто, товарищ капитан. Радиатор у моего самосвала немножко подтекает. Первым рейсом зерно сдал — возвращаюсь из райцентра. Думаю, надо водички подлить, чтобы не запарился двигатель. Остановился у Крутихи, где всегда воду беру. Спускаюсь под мостик, а там кто-то передо мной черпал, муть поднял. Прошел метра два к камышу. Присматриваю, где бы поглубже место найти, чтобы без мути воды набрать. Вижу, будто в прогалине между камышами приклад ружья под водой виднеется. Там сантиметров двадцать глубина, не больше. Забрел в речку, достаю — обрез! Сразу — в кабину, и к вам. Я ж помню, что вчера вы ружьем интересовались…

Внезапно зазвонил телефон. Бригадир, ответив, сразу передал трубку Бирюкову.

— Антон, вот какое дело… — встревоженно заговорил на другом конце провода Слава Голубев. — Барабанов не появлялся у Кости Ляпина.

— А уговор между ними был насчет денег взаймы?

— Был, но Барабанов за деньгами не появился. — Голубев будто вздохнул. — И из райпотребсоюза никто в Серебровку не звонил. Очередь Барабанова на машину подойдет только через месяц.

— Ты, Слава, ничего не напутал? — нахмурясь, спросил Бирюков.

— Путать нечего. От Ляпина я сразу заехал к председателю райпотребсоюза. Он всех опросил, кто с машинами связан. Никто о Барабанове ни сном ни духом не знает. Мигом позвонили на базу в Клещиху. И там Барабанов не появлялся.

— Подожди, Слава, — Бирюков повернулся к бригадиру. — Витольд Михайлович, с кем из райпотребсоюза говорил Барабанов насчет машины?

Гвоздарев встревожился:

— Я сам разговаривал. Позвонила оттуда женщина, назвалась секретаршей. Потом передала трубку как будто бы председателю. Тот мне все рассказал, а я передал Андрею Барабанову, что слышал. Барабанов сразу недостающие деньги занимать стал.

— Сколько денег он с собою повез?

— Четыре тысячи у него в райцентре на сберкнижке лежало, а полторы он в Серебровке занял. Я тысячу дал, да еще, по-моему, у кузнеца Андрей рублей пятьсот перехватил.

— У кузнеца он четыре сотни взял, а еще сотню дед Лукьян Хлудневский ему дал, — уточнил Тропынин.

Бирюков, морщась, потер висок и сказал в трубку:

— Слава, с другого телефона позвони сейчас в сберкассу: взял ли Барабанов со своего счета деньги? Результат сразу мне. Я жду у трубки.

— Жди, сейчас.

Минуты через две снова послышался голос Голубева:

— Барабанов в сберкассе не был.

— Вот что, Слава… — Бирюков опять потер висок. — Немедленно бери Онищенко с Барсом, эксперта-криминалиста… Словом, полностью оперативную группу. И, начиная от речушки Крутиха до серебровской пасеки, прочешите весь березняк глубиной метров на тридцать вправо от дороги. Каждый кустик проверьте. Понял?

— А слева не надо? — спросил Голубев.

— Слева — жнивье, там искать нечего.

Голубев помолчал, потом заметил:

— Понятно.

Положив трубку, Бирюков поймал внимательный взгляд Тропынина:

— А тебе, Сергей Павлович, надо срочно ехать к Крутихе. Подождешь там милицейскую машину и обстоятельно расскажешь и покажешь, где и как ты нашел тот самый обрез. Понял?

— Конечно.

— Поезжай. Опергруппа скоро там будет.

Тропынин, впопыхах запнувшись за порог, гулко простучал в коридоре сапогами. Кротов, посмотрев на Антона, спросил:

— Полагаете, организованное преступление?

— Кажется, Михаил Федорович, очень ловко организованное!

— Каковы ближайшие планы?

— Все зависит от того, что обнаружит оперативная группа между Крутихой и серебровской пасекой.

— Будем ждать их результата?

— Нет, сложа руки сидеть не будем, — Антон посмотрел на бригадира Гвоздарева. — Витольд Михайлович, в Серебровке есть депутат поселкового Совета?

— Я депутат, — ответил Гвоздарев.

— Прекрасно. Возьмем сейчас понятых и в вашем присутствии поищем у Екашева самогонный аппарат. Быть может, при этом посерьезней что-либо найдем.

Тропынин подъехал к Крутихе почти одновременно с оперативной группой. Рассказав во всех подробностях и показав, как увидел и достал из воды возле камышей обрез старой винтовки, он с интересом стал наблюдать за оперативниками. Те что-то измеряли, записывали, фотографировали. Через мост прошли на другой берег и опять начали измерять, записывать, фотографировать. Тропынин поднялся на насыпь и с любопытством смотрел на овчарку, которую держал за поводок пожилой милицейский сержант. Не вытерпев, спросил:

— Много жуликов поймал?

— Девять задержаний на границе и здесь двадцать четыре, — ответил сержант.

— Ого! А чего демобилизовался с границы?

— По ранению, — сержант погладил на левом боку собаки широкий заросший шрам. — Видишь, пуля прошла.

Тропынин присвистнул. Восхищенно порассматривав Барса, он зашагал к своему самосвалу. Поднявшись на подножку, крикнул разговаривающим на мостике оперативникам:

— Эй, начальство! Мне некогда с вами прохлаждаться. Зерно возить надо…

Щупленький старший лейтенант милиции махнул рукой — поезжай, дескать. Самосвал лихо развернулся и запылил от Крутихи в сторону Серебровки. Резво спускавшийся с пригорка встречный «Москвичек» испуганно вильнул и, осторожно проехав мимо стоящих на мостике оперативников, покатил к райцентру.

Зеркальная гладь воды у мостика желтела редкими пятаками опавших листьев. На одном из них растерянно елозила божья коровка с черными крапинками на глянцевито-красной спинке. Метрах в шести, раскачивая спелыми метелками, шелестел густо затянувший речушку белесый камыш, за которым скрывалась прогалина, где Тропынин наткнулся на старый винтовочный обрез. Несколько тоненьких камышинок надломленно склонили макушки. Приглядываясь к ним, эксперт-криминалист Семенов сделал шаг в сторону по мосту:

— Можно предположить, что вот отсюда бросили обрез в речку.

Слава Голубев, не отрывая взгляда от камыша, подошел к Семенову. Прищурясь, подтвердил:

— Точно. Макушки надломлены, похоже, прямо по траектории падения.

Следователь Лимакин сделал пометку в раскрытом блокноте. Судмедэксперт Медников, с сожалением заглядывая в пустую сигаретную пачку, недовольно проговорил:

— Меня зачем сюда привезли? Траекторию высчитывать, так я вам насчитаю…

— Сейчас, Боря, лес начнем прочесывать, — ответил Голубев.

— Нашли чесуна, — Медников, смяв пачку, бросил ее в речку: — Петь, дай закурить, кончились свои-то.

Лимакин протянул «Приму».

— Без фильтра куришь, — как бы упрекнул его судмедэксперт.

Следователь улыбнулся:

— Ты, Боря, как тот «нищий с претензией». Заходит, значит, в хлебный, и к продавцу: «У вас батоны есть?» — «Есть». — «Свежие?» — «Свежие. — „С изюмом?“ — „С изюмом“. — „Подайте милостыню, Христа ради“.

— Все равно я анекдотов знаю больше! — прикуривая, усмехнулся Медников и повернулся к проводнику служебной собаки: — Онищенко! Пойдем погоняем с Барсом зайцев, Голубев нам даст свой пистолет.

— Застрелишься!

— Не застрелюсь. Спроси у Славы, как я в прошлом году по спору долбанул из ружья его фуражку.

Голубев погрозил кулаком:

— Молчи, стрелок! На ствол поймал фуражку!

— У нас уговор был — не на земле стрелять!

Все засмеялись. Лимакин сложил блокнот, эксперт-криминалист, подойдя к машине, стал укладывать в чемоданчик свой фотоаппарат.

Осмотр березника начали от реки. Шли цепью — метрах в шести друг от друга: Слава Голубев у придорожного кювета, правее него Медников, дальше — криминалист, следователь, а в самой глубине леса Онищенко с Барсом. По шоссе медленно двигался милицейский „газик“, никого не выпуская из виду.

Освещенные сентябрьским солнцем березки тревожно лопотали на ветру. В глубине колков было сумрачно и тихо. Густую траву покрывали матовые пятна утреннего инея, от земли тянуло сырой свежестью. Разноголосые пташки перекликались с сороками. Далеко впереди, будто накликая беду, каркала одинокая ворона.