– Вы пока молоденькие, еще рано на любовь гадать. Не беспокойтесь, девчонки, все у вас будет хорошо, и любовь будет, и удача…

Выкурив сигарету, Изка вдруг спросила:

– Нин, как думаешь, а может этот Мишка стать чьей-нибудь любовью? Твоей или моей?

Я прищурилась и внимательно посмотрела на подругу. Изка тронула кончик носа средним пальцем, она всегда так делала, когда думала о чем-то важном. Я пожала плечами.

– Откуда ж мне знать? Я не Сашка-грек. Гадать не умею.

– Но он тебе понравился, так ведь? – Изка уставилась на меня в упор.

– Ну понравился, – нехотя ответила я.

– Сильно? – не унималась Изка.

Я поняла, что данная тема очень ее интересует. Свой нос в чужие дела Изка совать особо не любила.

– Не знаю, – зачем-то соврала я.

– Не знаешь?

Почему-то мне показалось, что Мишка моя добыча, а Изка хочет его отнять. Если начну его расхваливать – добавлю ему привлекательности, и тогда Изка может, нутром чую, может влюбить его в себя. Я стала сравнивать себя с ней: рост у нас одинаковый, только я стройнее, зато у Изки большая грудь и крутые бедра, у меня светлые волосы, у Изки – темно-каштановые, у меня зеленые глаза, у Изки глаза переспелой вишни. Изка была стопроцентная еврейка, у меня отец русский, от кого я и унаследовала светлые волосы. Внешне мы были абсолютно не похожими, да и на многие вещи смотрели под разным углом зрения. Тем не менее, это не мешало нам дружить, мы интуитивно дополняли друг друга, всегда находили общие темы как для споров, так и для хулиганских выходок.

– Изка, а тебе, как я вижу, Мишка тоже понравился?

– Да, понравился.

От такого прямого и уверенного ответа в моей душе шевельнулось что-то тяжелое, и мне стало не по себе.

– И что делать будем, не знаешь? – спросила я и прикрыла рукой глаза от солнца, чтобы получше разглядеть лицо подруги.

– А ничего! Пусть сам выбирает! – подмигнула мне Изка, и расхохоталась своим красивым смехом.

Перед самым уходом мы наткнулись на Аркашку. Его разбитая губа после утреннего сражения опухла и кровоточила, правый глаз заплыл, но держался он как всегда уверенно и нагловато. Увидев нас, принарядившихся, Аркашка ухмыльнулся и, растягивая слова, произнес:

– И куды такие крали направляются? Конвоир вам, часом, не нужен?

Изка отмахнулась:

– Брось, Аркадий, какие мы тебе крали? Ты лучше не бузи сегодня. Вон, дверь сломали!

– Фраеру морскому лучше донеси, шоб с якоря не снимался.

– Ладно, мы ушли.

– На Молдованку сегодня не суйтесь, – вслед бросил нам Аркашка.

– Почему же? – спросили мы с Изкой хором.

– Сегодня там представление будет.

– Спасибо, что предупредил.

Только мы вышли за порог дома, Изка, сузив глаза, тихо процедила:

– И когда ж вас всех пересажают.

Фотограф Ося Фельдсман встретил нас радушно. В его конуре было чисто, и где только возможно и уместно лежали вязанные салфетки. Воротничок у Оси, кстати, тоже был вязаным. Выражение его добродушного лица было всегда как-будто немного удивленным, а движения суетливыми. Застывал Ося лишь тогда, когда смотрел в объектив. Фотографироваться он предложил нам стоя. Посовещавшись, мы решили, что это он хорошо придумал и долго примерялись, кто и где встанет. Было решено, что я встану слева от объектива, Изка справа. Как только Ося скомандовал замереть, мы прыснули от смеха и долго не могли успокоиться. Пришлось делать второй снимок.

Тем временем наступил вечер, и мы помчались с Изкой на Соборку. Сегодня Валерка обещал танцы в доме одного его друга и нам хотелось прибыть туда первыми, чтобы произвести впечатления на парней. Несколько недель подряд мы разучивали твист, громко напевая невероятно модные в ту пору мелодии. Молодежь сходила с ума от твиста и рок-н-ролла. В парках и на танцплощадках такие танцы не приветствовались, их исполняли только самые смелые и то под надзором милиции и дружинников. Но в подворотнях, отдельных комнатах и домиках, было все иначе. Иностранные пластинки, добытые непростым путем, были самым ценным приобретением, как, собственно, и приёмник «Спидола», чьи возможности нам казались безграничными, давали нам возможность услышать музыку и песни далеких враждебных стран. Парни и девчонки, сбиваясь в стайки, с упоением танцевали фантастические ритмы и заучивали слова «заморских» песен. Тогда нам всем казалось, что невозможно придумать еще что-то лучше, чем твист и рок-н-ролл, и что всегда в моде будут дамские перчатки, сводящие с ума девчонок: длинные и короткие, нейлоновые и замшевые, атласные и кожаные! Это был шик! Перчатки были для нас, неопытных модниц, заветной мечтой. Однажды мы с Изкой увидели белые лайковые перчатки на руках у Анечки по кличке Маевка. Анечка шла по улице в этих самых белых длинных перчатках. Не являясь эталоном красоты: немного полновата, нос картошкой, в перчатках Анечка превратилась в королеву. Я просила маму сшить нам с Изкой такие же, но получила категорический отказ. Она сказала, что не время еще выходить в подобных нарядах.

Валерка, Олег, Катька и ветка уже были на месте, Машка опаздывала. Светка уже была подшофе. Она что-то громко объясняла Валерке, задорно смеялась. Между затяжками сигареты, как бы невзначай, спросила:

– Валер, а Мишка будет?

Мы с Изкой уставились на Светку, потом переглянулись. Вот так. А когда мы увидели опоздавшую запыхавшуюся Машку в новом платье лимонного цвета и желтых туфлях на каблучках, стало понятно, что вся наша девичья компания сегодня собралась ради одного человека – Мишки-американца.

Вскоре перед нашими очами предстал сам Мишка, и тут уж ахнули все: цветная рубашка на выпуск, непривычной формы воротник, узкие штаны – Мишка походил на стиляг, которых гоняла милиция в Горсаду. Он был чертовски привлекателен. «Дюже амерыканьский», – прошептала Машка, а мы молча согласились. Правда, он своим новомодным нарядом не кичился, общался со всеми просто, и восхищение им достигло апогея.

В тот вечер мы танцевали, как никогда прежде. Зажигательные танцы захватили нас всех. Никто не мог остаться в стороне. С удивлением я обнаружила, что не только мы с Изкой тренировали пресловутые движения твиста. Машка и Катька не уступали нам в отточенном мастерстве, а Света и вовсе нас утерла нам носы – она еще и подпевала на английском! Наши парни Олег и Валерка отплясывали так, что дух захватывало. Мы хлопали им в ладоши, побуждая их превзойти самих себя. И это было здорово! Вспоминая тот вечер, я почти уверенна, что он состоялся благодаря Мишке, чья персона действовала на всех как игристое вино. Мишка танцевал, пел в полный голос, делал комплименты, кружил девчонок, но все же он казался нам каким-то нездешним. Чужая страна добавила ему шарма, окутала ореолом загадочности, оттого-то все девчонки дружно, не сговариваясь, возвели Мишку на пьедестал и с обожанием взирали на него, как на кумира.

После танцев Изка предложила прогуляться. Помню, мы много смеялись, искрили остротами, слушали чьи-то стихи, пели все вместе песни. Нам было хорошо. Когда настал момент расходиться по домам, мы впервые за долгое время решили проводить всех толпой.

Первыми мы проводили Катьку и Машку. Девчонки жили в одном доме, только на разных этажах. Их дом под номером тринадцать находился возле старого парка, который, говорят, помнил прогулки и Пушкина, и Гоголя, и Чайковского. Возможно и гуляли эти достойнейшие личности под кронами теперь уже узловатых, дряхлых деревьев, а может, и не было ничего из этого, просто кто-то однажды сочинил истории так, для красного словца. К дому-землянке Светы подходить близко не решились из-за ее отца. Изку мы проводили до начала Пушкинской. Адам Натанович, как всегда, уже стоял на боевом посту. Увидев нас, он снял шляпу, прижал ее к груди и слегка кивнул в знак приветствия своей седовласой пушистой головой. Мы крепко обнялись с Изкой, расцеловались и договорились о завтрашней встрече на Ланжероне. Адам Натанович пожелал нам хорошего вечера и поспешил следом за убежавшей вперед Изольдой.