— Посмотри, какую классную апликуху я нашла! Можно фотографировать живот каждую неделю, а потом после родов они собирают все фотографии вместе и делают клип, как растёт живот. Чёрт, раньше бы найти! Правда, туда можно загрузить и имеющиеся фотки, я немного фотографировала себя через зеркало. А ты что там ищешь?

Я тоже нашла спасение в телефоне, загрузив Треккер беременности. Вот, у нас же всегда есть отличная безболезненная тема для разговоров!

— Послушай, они тебе каждый день будут показывать информацию о том, как растёт плод. Вот, например, сейчас твой малыш размером с цукини, и у него уже есть брови и ресницы, и даже волосы на голове стали расти. Слушай, а у тебя самой тоже стало больше волос, тебе не кажется?

— Я уже читала, что волосы в беременность перестают выпадать, но потом все посыпятся, так что завидовать нечему.

— Да я не завидую, я просто…

Ну вот, и тут беседы не получилось… Я откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза, чтобы не видеть, как Аманда наглаживает свой живот. Мне стало до жути обидно, что его она будет любить только лишь потому, что он есть, а не за то, что он именно такой, каким она хочет его видеть. Зубы ныли, обезболивающее почему-то не действовало. Или это ныли совсем не зубы?

Глава двадцать третья "Материнство"

В этот четверг, уже третий год подряд, мы с университетскими друзьями собирались посетить феерическое рождественское погружение в быт старого города Вифлеема. Его устраивали в середине декабря прихожане баптистской церкви, превращая огромную парковку в картонный город, лучше любых кинодекораций — с каменной стеной, городской площадью, окружённой лавками ремесленников, с гостиницами и пастушьими загонами и главное — с любимыми рождественскими песнями и настоящими героями Нового Завета. Только за пятнадцать минут до выхода из дома Аманда напрочь отказалась идти с ребятами, не объяснив мне толком причину. Сослалась на головную боль, а сама потом полвечера читала Фейсбук и переписывалась с кем-то. Ну и ладно, чего мне лезть туда, куда меня не приглашают, поэтому я покорно проглотила пилюлю недоверия. Конечно, я могла пойти без неё, но в душе успела поверить в её слова и боялась оставить одну — вдруг ей станет совсем плохо.

Середина декабря — зима не только по календарю, но и по погоде, особенно вечерами. Пусть снег у нас выпадает только в горах, но воздух становится очень холодным, и температура опускается аж до сорока градусов по Фаренгейту, а с утра можно даже увидеть на зелёной травке иней. Мы почувствовали приближение зимы во время прогулок с Лесси, когда стали прятать руки в карманы. Пришлось достать из шкафа перчатки, потому что моя многострадальная кожа и без холода начала покрываться коркой. Я из последних сил доделывала итоговые работы по живописи и рисунку, чтобы потом дать пальцам отдохнуть от графита и красок хотя бы до февраля.

Поиск перчаток привёл к ревизии зимнего гардероба, в ходе которой выяснилось, что Аманда не влезла в свои зимние ботинки. Всегда тонкая нога вдруг стала широкой, хотя внешне я не заметила изменений. Однако Аманда сказала, что ботинки стали давить не только в подъёме, но и в пальцах. Мы срочно отправились в спортивный магазин за новыми непромокаемыми ботинками и заодно купили рождественские шапки: она — колпак Санты, а я шапку-снеговика. Каждое Рождество приходится покупать нового, потому что я не могу удержаться от откручивания морковки, которая болтается перед глазами, как бы высоко я не задирала шапку, и всё равно ещё в детстве я решила не менять снеговика на колпак.

Когда Аманда в первый раз надела куртку, та не застегнулась на животе, который за последнюю неделю заметно вырос. Но с третьей попытки молния сошлась, только уж больно смешно топорщилась на пупке.

— Нет, в Неваду я в ней не поеду, — заявила Аманда перед самым выходом на шоу. — С утра пойдём в магазин, и я куплю себе большего размера и подлиннее. А сейчас надену под неё свитер и не буду застёгивать.

Я запрыгнула в угги, захватила перчатки и нацепила на шею шарф, потому что знала, что меня затрясёт от холода при виде полуобнажённых парней, несущих на плечах царские носилки. Насколько же сильна их вера, раз они могут по три часа находиться на улице почти без одежды аж четыре дня представлений! Я же через полчаса начинаю хлюпать носом и не понимаю тех, кто принципиально не носит в Калифорнии шапки — как у них не мёрзнут уши? Или это не принципы, а просто лень бросить в машину куртку? Днём у нас светит солнышко и даже в тонком джемпере тепло, но с заходом солнца начинает трясти и в пуховике! Только дети могут бегать зимой в футболке, не чувствуя холода и не заболевая. А я уже с начала представления мечтала погреться у костра вместе с волхвами. Их замечательная песня не грела, и я окоченела, стоя на одном месте!

После песни про звезду, взошедшую на востоке, под звуки бубнов в пляс пустились обвешанные звенящими монетками восточные женщины. Боже ж ты мой, как красиво они двигались! Я целых три месяца училась танцу живота, но мои движения, как были нервными, так и остались. Я даже прикусила губу от обиды, ведь эти прихожанки, кто старше, а кто и младше меня, явно не танцевали всю жизнь, но сумели вжиться в роли, а я, выходит, полная бестолочь и бездарность, потому что даже в йогическую позу «дерева» не могу встать не шатаясь!

Пока я хлюпала носом от обиды и холода, Аманда получала несказанное удовольствие от зажигательных ритмов. Её живот, словно мячик, перекатывался под свитером в такт бубнам. Я так залюбовалась им, что не заметила, как на смену танцовщицам пришёл обнаженный по пояс жонглёр с зажжёнными факелами.

— Ты чувствуешь первобытную силу огня? — шепнула мне в ухо Аманда.

Я не чувствовала силу огня, мне было холодно и страшно за жонглёра.

— Пойдём к пастухам. Там уже дают горячий шоколад, — сказала Аманда, заметив конвульсии моих плеч.

Я кивнула и первой побежала вперёд, мимо разлёгшегося в ожидании волхва верблюда — за три года я так и не запомнила, какого именно — Каспара, Мельхиора или Балтазара. Я так спешила, что зацепилась за столбик оградительной верёвки, но Аманда успела схватить меня за локоть.

— Гляди, там верблюжонок!

Аманда протащила меня за рукав в первый ряд, чуть ли не расталкивая малышню. Женщина, отвечающая за животных, рассказывала, что верблюжонку всего два месяца, потому пришлось взять его сюда вместе с мамой. Аманда, следом за ребёнком, перегнулась через верёвочное заграждение и потрогала бок верблюжонка. Верблюдица лежала на траве и мерно двигала челюстями, то и дело поворачивая голову в сторону ребят, а я гадала — плюнет или нет. На первом курсе по рисунку у нас был пленэр в зоопарке. Мы делали быстрые наброски животных. Я тогда целый час проторчала перед верблюжьим вольером в надежде увидеть, как корабли пустыни плюются, но не увидела.

— Обалдеть! — обернулась ко мне Аманда. — Как он мог из неё вылезти!

— Как-как, просто, — как-то даже зло ответила я, из-за холода не разделяя её детской радости от близости к верблюду. — Там четыре копыта сначала появляются, а потом остальное тело, и он сразу встаёт на ноги.

— Откуда ты знаешь про роды верблюда?

— А я не знаю, но думаю, что они ничем не отличаются от родов лошади, а их я видела в приюте.

— Бедная…

— Да ничего страшного. Ну, неприятно было немного смотреть, но всё равно интересно.

— Я про верблюдицу! — ударила меня по локтю Аманда. — Как она жива-то после этого остаётся.

— Ну, за тысячи лет не вымерли ни лошади, ни верблюды, ни коровы. Правда, видела я корову через неделю после родов на молочной ферме в Вермонте. Она встать не могла, лежала.

— Хватит всякие мерзости рассказывать!

— Сама начала… К тому же, твой без копыт родится и не ногами вперёд!

— А откуда ты знаешь! Врач сказал, что он ещё не опустился головой в таз.

— Это было месяц назад, а в понедельник он уже нащупает голову. Уверена! — добавила я бодро, чтобы Аманда не впала в очередной ступор из-за своих вечных беременных страхов.