– Ну, может, вы и правы. Только вот немного зелёная. А свет тут такой беспощадный.

Не знаю, что она имела в виду: освещение или общество, но я не выдержал и рассмеялся.

– Святые Радуги, это такая ерунда! Посмотрите на меня: вообще как мормышка летальская, и не парюсь! – проклятье, что за фиолетовые фразы проскальзывают в моей речи, когда я волнуюсь! Зато можно без обиняков выразить то, что думаешь.

– Хорошо, что вы воспринимаете это так спокойно, но большинство, к сожалению, придерживается иного мнения. Поэтому некоторые из кожи вон лезут, чтобы казаться на четверть тона теплее. Идеальное средство, конечно, синтетелий от Фармуки, но стоит как космический корабль! Ваш отец, лорд Киновер, вроде бы тоже владеет медицинской корпорацией, не знаете, не работают ли там над чем-нибудь подобным?

– Хм… Вряд ли, компания моего отца специализируется больше на киберпротезах. Если честно, я пока не силён в биологии, – смущённо пояснил я, – так что даже не знаю, что такое синтетелий…

– Да вы что? Этой технологии уже лет двадцать! Впрочем, простите, я упустила из виду, что никто не обязан увлекаться тем же, чем я.

– Всё в порядке! – поспешил заверить её я, – а вы любите биологию?

Лаймия совместила утвердительный кивок с чихом. Похоже, ей всё же было не очень хорошо.

– А я больше люблю математику. И музыку. Не хотите пойти на террасу, там не так душно?

– Да, пожалуй, – с благодарностью ответила она, вставая с кресла, – музыку? Это здорово! Вы играете?

– Да, на фортепиано.

– А я – на скрипке. Надеюсь, в следующем году вы перейдёте в жёлтый класс. Тогда вы могли бы играть с нами.

– Неужто вы в группе Фруктиса? – я прыснул от смеха, вспомнив ванильные завывания этого сноба.

– Разумеется, нет, просто в школьном оркестре. Взял бы он меня!.. Да и, если честно, я не горю желанием стать частью его гаре… Ансамбля, – она бросила на меня испуганный взгляд, решив, что шутка получилась слишком откровенной. Но я просто задумался.

– Как-нибудь я покажу вам музыку, которая вам точно зайдёт, – пообещал я, ещё смутно представляя, что имею в виду.

– К-куда зайдёт? – удивилась Лаймия.

– Оу, извините: синее словечко, – спохватился я, – это значит "очень понравится". Может, даже "вызовет катарсис". Вам лучше?

– Да, гораздо. Всего-то и нужно было – побольше свежего воздуха. Когда-нибудь я вообще мечтаю улететь подальше от всех этих секторов, небоскрёбов, АТ-мобилей, кибкомов…

– Улететь? – я думал, что ослышался, – Вы имеете в виду, на Леталику?

– Именно. Кстати, можете обращаться ко мне на "ты", не такая уж я важная особа.

– Я просто пытался быть вежливым…

– Ага, нелегко это, должно быть, когда влился в низшие касты! – бесцеремонно прервал наш разговор чей-то гнусавый тенорок. А обернулся и увидел Фруктиса, собственной персоной. Тощего, разодетого в пух и прах и причёсанного по последней моде парнишку окружила небольшая толпа приспешников и поклонниц. Она всё продолжала прибывать, и в большинстве своём состояла из учеников нашей Академии. И с чего их, размажь их по спектру, потянуло именно на эту террасу?!

– И вам доброго вечера, лорд Фруктис.

Тот, не обратив внимания на то, что его буквально ткнули носом в собственную бестактность, продолжал гнуть свою линию:

– Ты же тот самый сын лорда Киновера, который якшается с фиолетовыми?

– Я Внекаст, – сдержанно ответил я. Иногда я всё же люблю своё имя за его ироничность. Но идол Академии был слишком увлечён своей ролью, чтобы вникнуть в мой каламбур.

– О, милый мой, боюсь, это не повод для радости и гордости! Всё наше общество, к сожалению или к счастью (нам не дано судить) состоит из каст, а быть вне общества, вне человечества, – это всё равно, что попасть в открытый космос. Бесконечное одиночество, холод (душевный, я имею в виду)… Ну и, разумеется, смерть от удушья в конечном итоге.

Вот это речь! Интересно, как долго он репетировал перед зеркалом?

– Милый мой, не стоит грести всех под одну гребёнку, кто-то наоборот задыхается в многомиллиардном скоплении людей, ведь они быстро используют весь кислород. Что ж, что касается "душевного холода", доставляемый им дискомфорт, по-моему, сполна компенсируется простором для разума. А любые рамки, разумеется, подразумевают некоторую ограниченность…

– Что?! Кого ты только что назвал ограниченным?! – вскинулся Фруктис, агрессивно тряхнув жабо.

– Прошу простить, просто оговорился. Я хотел сказать "некоторые ограничения", – с ледяной вежливостью поправился я, – впрочем, не я начал эту дискуссию. Внекаст – это моё имя. Рад познакомиться с вами.

Я дружелюбно протянул руку, и его холёная клешенка с отполированными ногтями рефлекторно дёрнулась в ответ. Но в следующую секунду Фруктис спохватился и замаскировал свой жест, поправив и без того идеальную причёску. Поняв, что я не оценил должным образом его великолепие, но и в дебаты вступать не собираюсь, он потерял ко мне интерес и направился к укромной, увитой плющом скамейке в конце открытой террасы. За ним хвостом последовала Аурумия и ещё стайка девиц: красных и оранжевых.

Мы с Лаймией тоже собирались посидеть там, но не стали пытаться обогнать их компанию и пошли в другую сторону.

– Не обижайся на него, Внекаст. Я не знакома с лордом Фруктисом лично, но он, кажется, всегда такой. Так что это всё не со зла.

– Что ты, я и не обижаюсь, – отмахнулся я, – смешной тип.

Хотя я и не воспринял болтовню Фруктиса близко к сердцу, я надеялся, что контактировать с ним в этот вечер больше не придётся. Но мои надежды не оправдались. Уже глубокой ночью (расходиться никто не собирался) нас обоих позвали в главный зал.

– Вне… Лорд Внекаст, мы наслышаны о вашей великолепной игре на фортепиано, – проворковала какая-то леди, настойчиво подводя меня к инструменту, – уверена, с великолепным голосом лорда Фруктиса вы составите очаровательный дуэт!

Уж не знаю, почему она была в этом так уверена, но это тоже делалось из добрых побуждений, да и отказаться было бы невежливо. К чести хозяина дома, инструмент оказался просто отличным. Мне предложили сыграть что-нибудь из классики. Фруктис тут же назвал арию главного героя из одной оперы, написанной лет двести назад. Скорее всего, это тоже была проверка, но благодаря урокам отца я неплохо разбирался в классической музыке, поэтому не ударил лицом в грязь. Я даже добавил к простенькому мотиву кое-что от себя. Если честно, я безумно нервничал, думая, что это всё чья-то шутка, что все буравят взглядом мою спину, ожидая, когда я облажаюсь.

Впрочем, музыка быстро вытеснила все посторонние мысли, и я заиграл свободно и вдохновенно. Во второй раз за вечер мне было действительно приятно находиться здесь, разве что, мяуканье Фрукти немного портило эстетическое удовольствие. Даже Инди, с его преждевременно сломавшимся из-за курения хрипловатым голосом спел бы лучше. Я решил, что добьюсь у директора Академии разрешения для группы Инди играть на высшекастовых инструментах.

У Фруктиса вскоре перестало хватать дыхания, и он сконфуженно замолчал. Я доиграл до конца, отдёрнул руки от клавиш и вскочил с крутящегося стула, словно он вдруг раскалился, и повернулся к благородной публике, готовый отвечать на агрессию, иронизировать, язвить, пропускать мимо ушей… Огромный зал купался в полумраке и блаженном молчании. Послышались отдельные хлопки. Сначала одиночные, размеренные – это аплодировал мой отец. Затем к ним присоединились хлопки Лаймии: быстрые, как трепетание птичьего сердца, доносящиеся из самого тёмного угла. И вот, заглушая бешеный стук крови в ушах, обрушилась лавина аплодисментов и криков "браво".

Я понимал, что это далеко не означает всеобщее признание, тем более, к этому моменту девяносто девять процентов взрослых были далеко не трезвыми. Может, поэтому они так восторженно приняли мою игру.

"Им зашло! Размажь меня по спектру, им зашло!" – перекрывая сомнения, билась в моей голове восторженная ультрамариновая мысль.