– Плохое место, – прошептал Миико, чье лицо поменяло цвет с зеленого на белый.

Я подумал, что даже для мнительного Миико такой чрезмерный страх это уже слишком. И в то же время… он был прав. Здесь хотелось притаиться. Прижаться к серой земле, едва прикрытой редкой травой. Затаить дыхание. Сделать вид, что тебя и вовсе не существует. Криво улыбаясь от неловкости, я нагнал Отума, уже добравшегося до 132-го шоссе. Шоссе круто поднималось к темному проему туннеля. Я присмотрелся, но и с этой стороны туннеля не заметил следов обрушения.

Ругнувшись, Отум поднял что-то с асфальта. Поднес к лицу, понюхал.

– Обертка, – сказал он с напряжением, и его губы сжались в прямую линию. Он брезгливо держал обертку за краешек.

Мне вдруг стало смешно.

– Обертка… и чего?

– Ничего. Запах шоколада еще не выветрился.

– Ты ненавидишь запах шоколада?

– Дебил. Это означает, что кто-то был здесь недавно. Возможно, все еще здесь.

Моя ухмылочка погасла.

– Кто-то здесь? – переспросил Миико неживым голосом.

– Эй, а что? – осведомился я неестественно бодрым тоном. – Отум, если ты знаешь о том, как пробраться сюда, почему этого не могут знать другие? Подумаешь, кто-то бродит поблизости. Может, обертка вообще сверху прилетела.

– Да, конечно, – терпеливо произнес Отум. – Нет лучшего занятия, чем перебрасывать фантики через десятиметровые насыпи. Это вообще возможно?

Я смерил расстояние и подумал, что Отум прав. Фантик слишком легкий, чтобы метнуть его так высоко.

– Ну и что, если здесь есть кто-то?

– Касательно нас – ничего, – коротко ответил Отум. – Но у них могут возникнуть неприятности, если они встретятся со мной. Чего встали? – добавил он грубо.

И мы пошли по 132-му.

Не знаю, сколько лет прошло с тех пор, как этот участок дороги перекрыли, но асфальт успел прийти в полную негодность, местами искрошившись в труху. Пространства хватало, но я все равно не мог избавиться от давящего осознания, что нахожусь на дне ямы. Затянувшие небо серые облака опускались все ниже и наконец накрыли нас, словно лист грязной мокрой бумаги. Взять бы да включить свет – глаза уже устали от сумрака. Вернется ли в этот унылый мир солнце когда-нибудь? Сейчас казалось, что никогда. Преодолев значительное расстояние в полном неведении, куда идешь и зачем, начинаешь испытывать раздраженное уныние. Должно быть, то же чувствует лабораторная крыса, когда ее гоняют по кругу, снова и снова, что для наблюдателей, возможно, имеет смысл, а для нее совершенно пустое.

– Отум, – спросил я так спокойно, как только мог, – почему ты опасаешься преследования?

– Потому что меня ищут.

– За то, что ты сделал с тем человеком? Я помню твой телефонный разговор возле кафешки.

– Нет, он не рискнет затевать против меня дело, – не задумываясь, бросил Отум. Затем добавил: – Или же сейчас не в том состоянии, чтобы преследовать меня. Так или эдак. Мне безразлично.

– Если ты совершил преступление, Отум, мне бы хотелось, чтобы ты был наказан.

– Ооох, конечно, – рассмеялся Отум. – Слово «справедливость» вытатуировано у меня на предплечье.

– Я не твой сообщник, учти.

– Вижу, – саркастично ответил Отум.

Сарказм был уместен. Что бы я ни утверждал, пока я вел себя как сообщник, и так как поступки лгать не могут, враньем были мои слова. Отум знал что-то во мне, чего не знал я сам, и эту часть меня мог контролировать. Я поднял взгляд к мутному небу, ощущая себя настолько неуютно, как только может ощущать бездомный человек, бредущий в неизвестность по пустынной дороге.

– Все-таки, Отум, кто ты?

– Только бродяга, де-е-тка, – противно протянул Отум.

– Брехня. Видел я настоящих бродяг. Ты не похож на них. Я плохо разбираюсь в одежде, но даже я замечаю, что та, что на тебе, не дешевка: аккуратные швы, качественная ткань. Не те грошовые тряпки, что носим мы с Миико. Твоя обувь выглядит добротной, такую на барахолке не купишь. И в магазине ты расплатился свежими купюрами большого номинала.

– Показать тебе что-то по-настоящему большое?

– Твои высокомерные манеры… и слишком чистая речь.

– Ты тоже ротиком неплохо справляешься. Для паренька из провинции.

Игнорируя очередную плоскую шутку, я флегматично пожал плечами.

– Читаю много, только это меня и спасает. Я видел у тебя заметки, написанные на как минимум двух иностранных языках. Ты не таскал бы эти бумажки с собой, если бы не понимал их содержание. Сколько вообще языков ты знаешь?

Отум пробормотал что-то себе под нос.

– Что? – переспросил я.

– Я сказал, отсоси. Это же я могу повторить на еще десяти языках.

Отум меня откровенно провоцировал, но я пока не решил, на что именно. Одно из двух.

– Жаль, что даже на своем родном ты не в состоянии ответить на элементарные вопросы, вместо этого отделываясь тупыми шутками.

– Я говорю на старорованском, роанском, кшаанском и еще пару языков знаю посредственно. Теперь удовлетворен? – конечно, Отум не мог не придать особую интонацию последнему слову.

– Это в какую же школу ты ходишь такую продвинутую?

– Не нахожу желания обсуждать свою жизнь, даже с тобой, хитрая задница. Лучше расскажи мне что-нибудь о себе. Тебе не кажется, что для твоего родного разлагающегося городишки ты гниешь недостаточно быстро?

– Рарех мне не родной город.

Отум выгнул бровь.

– Вот как? Тогда, видимо, тебе досталось чуть меньше того дерьма, что там повсюду. Не чувствовал себя стекляшкой в навозной куче?

– Да, – сказал я. – Иногда. Я всегда знал, что однажды я сбегу.

Отум поскреб длинными ногтями серую полосу грязи на щеке.

– Зачем тебе нужен он? – спросил он вдруг. – Он пророс на той же почве, что и они все.

Я не сразу понял, о ком он. А когда понял, мне было настолько плевать на мнение Отума, что я даже не утрудился ответить, только оглянулся посмотреть, не услышал ли Миико.

Но Миико отстал и сейчас был в метрах тридцати от нас. Замерев на серой разбитой поверхности 132-го, он смотрел в направлении туннеля. Я позвал его, но он не шелохнулся, только торчащие из-под кепки кончики его вьющихся темных волос шевелились от ветра.

В его неподвижности проступало напряжение. Я сделал шаг к нему, еще один, и зашагал быстро.

– Что там, Миико?

Молчание. Уже когда я был готов повторить свой вопрос, Миико ответил мне, с усилием отвлекшись от чего-то.

– Облако, – пробормотал он. – Здесь, – и развел руками.

С ним точно было что-то не так. С тех пор, как мы ушли из Рареха, он постоянно барахтался в своих странных мыслях.

– Облако? – не понял я.

– Да. Стой там, не иди дальше.

Миико пошевелил пальцами.

– Не могу прикоснуться, – жалобно сказал он. – Но оно здесь.

У Миико и вправду крыша поехала? Я приблизился к нему, и внезапно на меня накатил унылый, безнадежный страх. И одновременно боль, резкая, как удар под дых. Я едва удержался, чтобы не согнуться пополам – больше от внезапности ощущения, чем от его интенсивности.

– Ты тоже почувствовал, – произнес Миико полувопросительно-полуутвердительно.

Было как-то нелепо ответить «да», и я сказал, отступая на шаг:

– Может быть. Я не понял.

Между мной и Миико располагалась небольшая лужа. В ней отражались ползущие по небу облака. Мне захотелось развернуться и зашагать прочь от этой «непонятности».

– Оно небольшое, – объяснил Миико. Его голос был лишен удивления, пуст совсем; должно быть, он еще не отошел от треплющего нервы перехода в Долину. – Задевает краем эту лужу. Чуть больше ее. Я наткнулся на него случайно.

– Ерунда какая-то, – пробормотал я.

– Ерунда, – безразлично повторил Миико. – Но чувствуется сразу, да? Что это может быть?

– Откуда я знаю, Мико, – я нахмурился. Спустя пару секунд промелькнувшее чувство забылось. Я подумал, что больше оно не повторится, и немного переместился вперед с целью проверки. И опять во мне отозвалось как-то, что-то, уже не с такой силой. Страх и боль внутри, короткая белая вспышка и ощущение скользкой ладони на щеке. Я отступил, ощущая, как от лица отхлынула кровь.