– А-а, Палыч о своём… лишь бы всё сошло, – один из геологов, крепкий мужчина, приподнялся с пенька, на котором сидел, – а сколько нам тут ещё ковыряться? – пока не посинеем все от холода? Скоро уж мороз, а твоё начальство, Палыч, и ухом не повело, что мы остаёмся без провианта. Чего жрать-то будем, если завтра подвода не придёт!?

– Палыча разделаем на жаркое, – раздались насмешливые голоса, – сначала ляжки ему отпилим, потом бока нарежем… жирка над костром натопим… вот будет пир!

– Э-эх, непутёвые, – глухо ворчал незнамо где уже подвыпивший старик, – куда вам до Палыча?! Ему на вас… хм, наплевать, если хотите… Палыч не в таких переделках бывал! Потом сами попросите… поди-ка договорись без него. Но… Палыч гордый!

– Ладно, чего слушать старого болтуна, – народ не на шутку разошёлся, – тут и правда положение…

– Снаряжать кого-то на базу надо, чтоб разведал там всё и привёз самое нужное…

– М-да, хоть на первое время, а там уж потерпим до следующей подводы.

Палыч и вправду бывал необходим… как воздух, особенно для курящих, а в партии дымили все. Дымили в основном «Беломором» и посмеивались над Палычем, который все крутил самокрутки. «Табачок-то, – говорил он, – свой… и получше ваших папирос, небось…

Не самого низкого достатка и понаехавшие из столиц геологи могли себе позволить папиросы и… насмешки над стариком. Но, как это водится, приходило время, и всё привычное кончалось, кончались и папиросы. Кончались, конечно, не вовремя, когда до приезда следующей подводы ещё ждать и ждать. Сжав зубы, сначала делали круги, места себе не находя, вокруг ухмылявшегося Палыча. Тот молчал, мол, сами всё поймут. И спустя короткое время, кто-то помоложе не выдерживал: «Ну ладно, старик, чего есть, от щедрот твоих отдели, а? Отсыпь табачку на закруточку…»

Палыч медлил, тянул время, посмеивался в бороду, а в конце концов не отказывал. И вот первый из страдальцев, наконец, сделав затяжку, растягивал рот в блаженной улыбке. «Ну что? – подливал масла в огонь Палыч. – Полегчало? То-то, брат, знай наших, свой-то, он завсегда в кармане, а фабричного надолго не припасёшь!»

Потупив взор, следом за первым потянулись другие. «Э-эх, Палыч, твоя взяла, не дай помереть, курить страсть как хочется!» Тот с расстановкой, не спеша, набивал каждому его закрутку и наставлял: «Зна-а-вай, брат, наших, говаривал ещё дед мой, царство ему небесное, «первые будут последними», вот так вот…»

Геологи, смущаясь и ворча, тянулись к старику, но больше над ним не смеялись, а если кто из молодых начинал язвить по поводу его «козьей ножки», одним красноречивым взглядом затыкали тому рот. Зелен, мол, ещё рассуждать, потерпи с наше – когда курево кончится, тогда поймёшь, что такое самокрутка…

Вот и теперь, когда подводы не было много дней, Палычевы самокрутки о-ох как пригодились, спасибо старику за мудрость и терпение. Что ж, на ошибках учатся, если, конечно, вновь «не ставить ногу на те же грабли». Ну а с Палычевым «занзибером» соединилась отдельная история. Впрочем, «как две капли воды» похожая на историю с самокруткой.

Где он держал свой «занзибер» и чем разводил, одному ему было ведомо. А теперь, вокруг костра, просто так не высидишь – тянет хоть немного пригубить живительного напитка, чтобы разговор поддержать. Не тут-то было, все запасы давно уничтожены, а подводы – нет как нет. Анекдоты все сказаны-пересказаны, бывалые истории по третьему кругу набили уже оскомину. Ребята сначала загрустили, а потом, не замечая, начали поддевать друг друга.

Вроде мирно и без затей, а вдруг, нет-нет и проскочит у одного что-то недоброе, другой ответит, третий попытается разнять и сам получит как следует. «Пока ещё на словах, – заметил тогда про себя Николай, – но до рукоприкладства может дойти довольно скоро. Надо бы к Палычу подкатить – где он «занзибер» свой прячет, пусть разведёт для ребят хоть по чарке, а то ведь передерутся по трезвянке. Или чего хуже учинят…»

– Палыч, – тихо позвал Николай, отодвинувшись от костра, – Палыч…

– Чего, – встрепенулся тот, словно застигнутый врасплох, – я чего? Ребята разгорячились, хоть бы кто поумней был – дури-то у каждого!

– Я не о том, – сбивчиво шептал Николай, – выручай Палыч… тут до беды… пока нет подводы… подерутся, хм… а то и порешат друг друга сгоряча.

– Э-э-х, правда, начальник, не унять будет.

До того незадолго и вправду началось. Один из рабочих, что был повыше и посильней других, сидел молча, пока остальные перекидывались между собой словами, похохатывая и огрызаясь на колючие шутки. На него поглядывали с некоторой опаской и не трогали своими замечаниями. Одно за другим – им уже наскучило между собой и как-то невзначай всё же прорвалось, как это бывает, противное зловредное словечко.

– Твоя краля-то небось ждёт не дождётся, а тебя всё нет и нет, – обращаясь к нему, выстрелил вдруг самый шустрый на язык.

– Забыла поди уже, как выглядишь? – хохотнул из темноты Ильгиз-проводник.

– Может перепутала на танцах в сельском клубе, не разобрала, кто прижал её в темноте, – развеселились вокруг костра.

– Э-эх… вернёшься ты к «разбитому корыту», – все увлеклись коварной темой, в темноте не заметив, что адресат их насмешек тяжело задышал и покрылся испариной. – Да и кто разберёт, чего там у них бы-ы-ло…

– Ха-ха-ха, – самый языкатый громко засмеялся, – ясно чего «бы-ы-ло», тут и разбирать нечего…

Крупный парень, не говоря ни слова, круто встал и попытался было схватить за рукав шустрого болтуна, метнувшегося от него в темноту. Неудача ещё больше разозлила его, все кругом недобро засмеялись. Парень ухватил большой полуобгоревший сук из костра и бросился в темноту за своим обидчиком. Все напряжённо всматривались во тьму, но, кроме большого парня с горящей головней в руках, метавшегося по зарослям, никого не видели. Болтун вовремя скрылся, однако обстановку надо было как-то разрядить.

– Ва-а-ах, горячие какие, – быстро забормотал Ильгиз, – не натворили бы чего… оправдайся потом перед начальством в конторе!

– Тут у нас кое-чего нашлось, – Николай к тому времени уже вернулся от палатки вместе Палычем и его «занзибером», – несите-ка воды и кружки!

– Ха, смотрите-ка, у начальника есть запас на самый крайний случай!

– Вот и наступил крайний, – ворчал довольный собой Палыч, – а то передерётесь с голодухи, пока подвода не пришла…

– Как раз кстати распотрошить твои запасы, старик!

– Хорош там по кустам гоняться, давайте сюда, – кричал в темноту Николай.

– Прав начальник, – Палыч уже разливал по кружкам, – «занзиберчику» глотните, вот и помиритесь, петухи!

Вспоминая давно бывшее, Николай невольно улыбнулся, но тут же посмотрел на стоявшего рядом мичмана, как бы тот не заметил его улыбки. Мичман думал о своём и не обратил внимания на геолога. Так и стояли, глядя вдаль и вспоминая о том, что было скрыто в дальних уголках памяти. У каждого находилось не очень много всего, что могло бы радовать. Больше было разного – такого, от чего веяло беспросветной и унылой тоской.

Завеса дождя между тем рассеялась, и немного посветлело на душе. Стало чуть спокойней и захотелось переброситься с кем-то хоть парой слов. Друг к другу они не стали бы обращаться, потому что оба простояли тут добрых два часа и словно уже обо всём переговорили. Чем удивишь или о чём спросишь того, кто рядом с тобой давно качался под дождём и ветром, проникая в твои суматошные воспоминания как их полноправный участник и свидетель. Нет-нет, нужно кого-нибудь третьего…

И третий не заставил себя ждать. На палубе возник долговязый тип в высоких кожаных ботинках и прорезиненной накидке поверх застёгнутого на все пуговицы пальто. Своей кожаной широкополой шляпой он напоминал то ли художника, то ли репортёра, а некоторые сочли бы его посланником в какой-нибудь позабытой среди песков банановой республике. Странная фигура в не менее странном одеянии… как он попал на военный катер и чего ему было надобно на севере Сахалина? – подобные вопросы напрашивались сами. Но, пока двое наших героев увлеклись своими воспоминаниями, некому было их задать. Теперь, когда воспоминания отошли, настало время переключиться и узнать, кто же был наш третий герой и что занесло его в эти негостеприимные края.