Добро пожаловать в Альту. В этом месте повышенной влажности люди вдыхают вместе с воздухом воду, а их кожа постепенно набухает, становясь похожей на старую замшу. Побывав здесь, у вас не останется сомнений, что ад действительно существует.

Густ Лаос снял сапог и ударил им по стене конюшни, вытряхнув грязь. В последнее время добираться до дома становилось все труднее. Ему выкручивало пальцы на ногах так, что приходилось время от времени останавливаться. Сейчас он устало смотрел на серое небо, дрожащей рукой отводя со лба мокрые волосы. Это был мужчина тридцати девяти лет, приличного роста и крепкого телосложения. Но сейчас, в это простуженное лето, крупные мышцы не давали особых преимуществ. В грязи невозможно было двигаться. Густ втиснул ногу в старый сапог и, перекинув через левое плечо мешок с бутылями пресной воды, медленно поковылял к дому: небольшому двухэтажному зданию, которое Густ простроил из лиственницы пятнадцать лет назад.

На первом этаже уже горел тусклый свет. Густ принюхался. Пахло теплой сухой древесиной, значит жена уже затопила печь. Он открыл калитку и вошел в ограду, оглядывая привычную обстановку. Крыльцо совсем покосилось. Желательно начать ремонт хотя бы этой осенью. Густ знал свои обязанности, но жизнь в этих краях никого не выпускала из замкнутого круга. Войдя, он опрокинул тяжелый мешок напротив двери.

– Лора! – крикнул Густ, – быстрее беги сюда.

Жена поспешно спустилась со второго этажа и, тревожно взглянув в его сторону, достала из старого шкафа широкую белую рубаху. Немного сутулясь, она держала её своими тонкими пальчиками. Казалось, ей это стоило больших усилий – держать такую легкую вещь. Волосы у неё были мягкие и короткие. Их длины хватало только, чтобы закрыть шею.

– Тащи мешки в кладовую, – приказал Густ, выхватив у жены рубаху.

Лора кивнула. Она аккуратно вытащила несколько бутылей с водой и поспешила в сени. Ей пришлось проделать это несколько раз, прежде чем опустели все мешки. Вскоре Лора вернулась, пряча за спиной небольшую бутыль. Она уже направлялась на второй этаж, как внезапно Густ схватил её за руку.

– Нам нужно поговорить.

Женщина сделала резкое движение головой, отвернувшись. Она прикусила нижнюю губу, пытаясь унять дрожь. Её трясло от усталости.

– Я целый день на ногах, Густ. Позволь мне пройти к нашему сыну, – она пыталась говорить уверенно и твёрдо. Густ заметил это усилие. Он сел на старую табуретку, поспешно согнав с лица ухмылку.

– Я хочу еще раз все обсудить. – Взгляд Густа смягчился, он опустил глаза.

Жена молчала, поглядывая на лестницу, ведущую на второй этаж.

– Объясни, почему ты вечно убегаешь? Ты все время с ним, постоянно у него под боком. И даже сейчас, когда я только пришел домой после тяжелого дня, ты спешишь к нему, – Густ махнул рукой вверх, пытаясь подыскать слово, – к этому…щенку, который даже с кровати сползти не может.

– Не надо, – Лора с усилием подняла голову, пытаясь смахнуть волосы, прилипшие к влажным от слёз щекам. Она продолжила надломленным голосом: – Не подумай, будто я тебя в чем-то обвиняю, Густ. Но у меня такое чувство… такое съедающее противное чувство, будто ты нарочно изображаешь умирающего, чтобы настроить Юргена против меня.

Густ поднял густые брови, выпрями грудь.

– Я почти полжизни потерял по дороге. И для чего? Чтобы половину того, что принес, отдать ему? – Густ попытался выхватить бутыль из рук жены. Сейчас её тонкие пальчики не казались слабыми. Она вцепилась в бутыль и не отпускала, даже когда Густ дернул её своими ручищами.

– Будь проклято это место! – гневно продолжил Густ. – Вода льется с небес, а я иду за ней к самому дьяволу. – Он отпустил руку и, швырнув мокрую одежду возле печи, завалился на кровать.

– Прости нас, Густ, – прошептала Лора, слегка склонив голову, чтобы не смотреть в глаза мужу. Она еще несколько раз шепотом произнесла «прости» и поспешно стала подниматься на второй этаж.

На втором этаже стояло несколько старых стеллажей, треснувший стол и лежал десяток деревянных брусков, подготовленных для ремонта. В левом углу располагалась кровать Юргена Лаоса, подпертая с двух сторон бочками. От бочек несло той особенной затхлостью и пылью, которая могла быть только летом. В них складывали зимнюю одежду. Точнее, её прессовали вместе с остальным тряпьём, которым порой случалось затыкать щели между бревнами: из этих щелей веяло страшным холодом. Иными словами, бочки трогали только в зимнее время, из-за чего в комнате постоянно присутствовал влажный запах. Юрген не замечал его, потому что редко покидал комнату. Он мог выйти раза три за неделю и вернувшись не испытывал отвращения. Для него это было тем же, что надеть старую заношенную рубашку, запаха которой давно не замечаешь.

– Юрген, – позвала Лора, – я уже здесь, мальчик мой. Уже здесь.

Юрген, трясясь всем телом, лежал на кровати. Его лицо было повернуто к стенке. Казалось, он что-то тихо бормотал, похожее на «не нужно». Лора присела на край кровати.

– Попей водички, и легче станет. Слышишь, Юрген?

Она легонько тронула его за плечо. Юрген помотал головой, поворачиваясь красным лицом к матери. С его щек скатилось несколько капель пота, и он полушепотом произнес: «Я в аду, матушка».

– В аду? – переспросила Лора удивленно. – Это тебе Густ сказал? Не стоит его слушать, Юрген, не стоит.

– Почему же? Он и так мне редко что-то говорит. – Юрген слегка усмехнулся, перевел взгляд на бутыль воды и сморщился. – Мне это не поможет. Меня трясет, п-понимаете? И мне страшно. Очень-очень страшно.

Лора сжала губы и, глубоко вдохнув, строгим голосом приказала: «Пей быстро». Юрген смиренно открыл бутыль.

– Шестнадцать лет, – серьезно произнесла она, – ты борешься с этим шестнадцать лет, и до сих пор жив. Другой бы не вынес этого, Юрген. Значит, Река не заберет тебя раньше срока. Пока ты не выполнишь то, что должен. – Она тронула медальон на его нежной шее.

Юрген опустошил бутыль и грустно посмотрел в сторону матери. В его голове навязчиво крутилась одна мысль: «Она снова плакала». Мальчик перевел взгляд на медальон и начал теребить серебряную цепочку, разглядывая необычные символы, напоминающие переплетённых змей. Юрген поднял глаза на мать.

– Никогда не понимал, зачем вы заставляете носить его.

Юрген сжал кулак, стараясь унять дрожь, и сквозь зубы добавил:

– Разве медальон мне помогает с этим бороться? Разве он?

Лора молчала. Она смотрела на Юргена: мальчик был совсем красным, как ревун. Она уже видела людей, болевших чем-то подобным. Все они умирали через два-три дня. Сначала по телу рассыпались красные точки, затем кожа приобретала зеленоватый оттенок. Но Юрген был жив. У него не было никаких красных точек, разве что издалека он выглядел как одна большая красная точка. И запах от него шел вполне приемлемый.

Юрген подал голос, напоминая матери, что она всё еще здесь, и что он ждет от нее ответов:

– Я знаю, отец не хочет, чтобы вы рассказывали мне о традициях Альты. Не волнуйтесь, все останется в тайне. Я ему ничего не скажу.

Лора встрепенулась. Ей показалось, что голос прозвучал откуда-то издалека. Она продолжала смотреть на Юргена еще несколько секунд, проговаривая про себя бодрящие «сейчас-сейчас, да-да». Затем наконец начала рассказ.

– Согласно легенде, еще во времена становления нашего народа, из реки, что ведет в священный лес, вышел человек. И река эта повторяла каждое его движение: один только взмах руки поднимал волны до небес. Жители посчитали этого человека настоящим Божеством. И у Божества был небольшой медальон на шее, совсем как у тебя.

– И что же медальон давал этому человеку?

Лора на секунду остановилась, подбирая слова.

– Дорогу в место, где нет ни боли, ни голода, ни страха. Там, где вечно сияет свет и нет ни туч, ни грязи под ногами. Жители верили, что именно медальон связывал Божество и священный лес, позволяя входить в него и выходить за его пределы. Другим вход туда был закрыт. Ведь кто бы в лес ни ступал – не возвращался. Никогда… – Лора покачала головой, вспоминая, как десять лет назад двоих детей семьи Ланго унесло течением Реки прямиком в священный лес. Больше люди не решались подступать к лесу.