Он шёл в направлении, подсказанном видением, в сторону еды и тепла. Но никакой уверенности в правде увиденного у него не было. Просто лучше сделать и пожалеть, чем погрязнуть в сожалениях, ничего не делая, – врачебный принцип «не навреди» сам к себе он применял как-то так. Босиком он не ходил примерно столько же, сколько не писал под себя, и необходимость смотреть под ноги перераспределяла его внимание невыгодным образом. Незадачливый следопыт стал добычей, когда неловко стоя на полусогнутой ноге, стряхивал какое-то насекомое с другой.

– Ядрёна копоть! – только и успел сказать Стрельцов, взмывая в небо в сетке-ловушке, словно на аттракционе «Рогатка» в парке на набережной. – Что у вас за манера людей подвешивать?

– Рузки? Эй, ты рузки? – вдруг услышал он высокий и одновременно глубокий голос.

– Русский, русский. Может, опустишь сеточку, на земле беседовать удобнее.

– Жутник. Жутишь. Рузки юмор я лублу.

– Не могу сейчас ответить взаимностью, извини, брат. Отпускай, Лумумба хренова.

– Не рругайзя. Я слючайно. Лумумба нет. Училзя в инзтитуте звязи. Каг ты зюда попал?

– Я бы и сам хотел знать.

Нового знакомого Игоря звали вполне по-европейски, Жозе Эдуардо. Отчего он поехал учиться не в Сорбонну, а в Самару, Стрельцов спрашивать не стал. Охотник не возражал, чтобы добыча называла его Эдиком, и вполне дружелюбно изложил всю историю с географией. То есть, какой нынче год и в каком государстве они находятся. При этом он не отрывал взгляда от рисунков на голых руках Игоря.

– Нравится боди-арт, Эдик? Понимаешь смысл этих каляк-маляк?

– Они тольго на ругах или есть ещё?

Игорь распахнул саван. Жозе Эдуардо внимательно изучил творение неизвестного художника XXI века. Его брови перемещались во всех направлениях, отражая состояния «Да ладно!», «Не может быть!», «Что за фигня?», «Да ты крут, мужик!».

– Ну что, узнал почерк автора?

– Возможно, это коллегтив авторов, Игорр.

– И что значит эта роспись?

– Нуууу…я тут не взё понимаю. Ты прошёл порог и тебя провёл Катуко. Скорее взего, тут защитные зимболы. От злых сил.

Глинобитные дома в деревне располагались по кругу, и, словно бусины в чётках, соединялись между собой заборами из жердей.

– У дедушки возле дома тоже такое прясло было, он к нему коней привязывал, – Стрельцов пустился в ностальгию, но Эдик жестом велел ему замолчать. Они расположились на некотором расстоянии от деревни, с подветренной стороны, чтобы не привлекать внимание собак. Ветер доносил запах костра и печёной рыбы, детский плач и отдельные возгласы, в которых нельзя было разобрать даже интонации. Но даже на таком, безопасном с точки зрения Игоря, расстоянии, его новый знакомый тревожно вслушивался и вглядывался, стараясь не проявлять признаков жизни. Порой казалось, он вовсе перестал дышать. Вскоре Жозе Эдуардо жестом предложил Стрельцову подкрасться ближе к домикам, из-за которых можно было хоть что-то разглядеть. Жители деревни сели ужинать вокруг костра, собаки мельтешили рядом с ними, и озираться в поисках шпионов всем им было недосуг. Мужчины, которых «видел» Стрельцов, находились тут же. Один из них взял еды от общего стола и положил в небольшую корзинку вместе с тыквенной бутылью. Потом зашёл в одну из хижин и вышел оттуда в самом настоящем защитном комбинезоне, в каких входили в лабораторию у Игоря на работе. Мужчина отнёс куда-то еду, а по возвращении бросил в огонь и спецодежду, и корзинку с бутылкой.

– Взё, уходим, – потянул Жозе-Эдуардо Стрельцова за саван, – опазно.

Они отошли километра на два, когда Эдик перестал предостерегающе выпучивать глаза. Ещё через пару километров он выдохнул и заговорил первым:

– Котуко – шаман в этой деревне. Он хороший шаман, в деревне не умирают. В других много умирают, но не хотят селить больных отдельно и сжигать их трупы.

– Из-за похоронных обычаев? Я смотрел по телевизору. Ужасные пережитки.

– Да. Котуко не любят, говорят, он нарушает обычаи.

– Кажется, я начинаю догадываться, зачем меня сюда притащили. Но чем я могу помочь без лаборатории?

– Шаману не нужна ла-бо-ррьяатория.

– А что ему нужно?

– Ничего. Это он нужен. Нужен Духу. Нужен людям.

– Угу. У нас тоже так любят разглагольствовать, когда врачам зарплату не хочется платить. Как он помогает людям, кроме того, что нарушает обычаи?

– Дух помогает через шаман.

Стрельцов понял, что от связиста толку не добьёшься.

– Ок, как попросить Дух, чтобы послал покушать? Очень уж я проголодался.

– Мы идём ко моей маме. Она нас покормит.

Тем временем Катуко сидел в своей хижине и смотрел в плошку с водой.

– Молодец русский, – думал он. – Я не ошибся, что привёз его к нам. Он слышит своё сердце.

Мама Эдика была худенькой невысокой женщиной неопределённого возраста. Её тельце цвета ириски было завёрнуто в пёстрый хэбэшный фантик. Она сдержанно кивнула гостю, а потом произнесла фразу, обращённую к сыну, которая на любом языке понятна без перевода:

– Вечно ты опаздываешь к обеду и тащишь с помойки всякую дрянь у всех дети как дети иди мой руки горе моё.

Эдик предложил новому знакомому лёгкие штаны, которые в России почему-то зовут гавайскими, майку и сланцы. Пока Игорь переодевался, у матери с сыном произошёл разговор.

– Зачем ты вмешался в жизнь отмеченного? Зачем привёл домой?

– Мама, разве я не должен ему содействовать? У него на груди и спине знаки Катуко, это значит, что ему должен помогать всякий ради блага нашего народа.

– Катуко настроил людей против себя. И эти знаки могут не помочь, а навредить.

– Что-то случилось? – спросил вошедший Игорь.

– Мама раз-зказала новости. Ничего особенного. Давай кушать.

Несколько дней предписанной Арсению тишины прошли в простой домашней работе и прогулках по зимнему лесу. Он снимал всё подряд на телефон и был тревожно счастлив. Алла так и не сказала, какая помощь ей требуется от него, была тихая и словно всматривалась куда-то в будущее. А ему было хорошо и страшно, что в любую минуту его попросят уехать.

Однажды утром Алла обратилась к нему с неожиданным вопросом:

– Послушайте, Арсений, вы сильны в географии?

– «Яндекс» в помощь…

– Не хотят мне тут помогать ни Яндекс, ни Гугл. Одна-одинёшенька, никто не придёт и про Африку не расскажет, – шутливо заныла Алла. – Сеть слабая. Одна фотография грузится два часа. Нужна информация по той части Африки, где реки текут и деревья растут.

– А…ну…можем поехать ко мне, у меня скоростной…

– Вы в порядке? Такое чувство, что не совсем проснулись.

Арсений смущённо улыбнулся, почесал ногой ногу:

– Да, есть немного. С вашим другом, тем, что на фото, во сне разговаривал.

– Это мой брат Игорь. Просыпайтесь уже и пока не рассказывайте о вашей беседе. Расскажите лучше, что вам известно о нарушителях границы за последнее время? Афроэстонцы были?

– Гы-гы. Негры всегда были. Со статистикой не знаком, но периодически слухи доходят, что кого-нибудь задержали. Вот пару недель назад одного из речки достали, в одних шортах. С воспалением лёгких в районной больнице лежит. Все ходячие больные вместе с санитарками в его палату на экскурсии наведываются. Говорят, действительно, лиловый, как в песне.

– Да хоть зелёный. Нам с ним надо пообщаться.

– Он не понимает по-русски. Или притворяется.

– А это не имеет значения. Нужно кино поглядеть, которое у него в голове.

– Вы меня пугаете. Я как-то книжку читал, где один герой информацию из головы другого перегружал. Я думал, это фантастика.

– Конечно, фантастика. Его охраняют, наверное? Как к нему попасть?

– Видимо, приключений таки не миновать, – Арсений поводил глазами по потолку, – а у меня есть вариант. Да. Знакомая работает медсестрой в больнице. Поговорить?

– Вы ещё спрашиваете?

Через полчаса новоиспечённые друзья по приключениям уже разговаривали с Верой Капустиной, которая из чувства долга перед мамой Сенечки согласилась устроить им интервью с перебежчиком.