– Хочу, – обрадовано выдохнула она, осторожно оглядевшись: ведь не в избушке же ей придется мыться.

Артур заметил это ее оглядывание и развеселился.

– Ага, – сказал он, – вон там за печкой есть ванная комната! Санузел, как говорят у вас в городе.

Он подал лежащее на лавке мыло – небольшой кусочек и не слишком чистое полотенце, взял ее за локоть и вывел на крыльцо.

– Видишь, наклоненную осину, иди прямо на нее, и чуть дальше найдешь родничок. Вода такая мягкая, что этого кусочка тебе вполне хватит, чтобы вымыть твои волосы – они все в песке – и как следует умыться самой. Искупаться пока не получится, но завтра мы натопим баню – у нас по четвергам банный день, как и положено добропорядочным христианам.

Было непонятно, он говорит серьезно о христианах, или у него юмор такой.

А если не юмор? Если они какие-то новоявленные староверы… Сектанты… Она совсем запуталась в определениях и махнула рукой, решив не думать. Будь, что будет. Всё равно от этих мыслей никакого толка. Только накручивает себя зазря. Если должно случиться что-то плохое, оно и так случится.

Эльвира без труда нашла родничок, из которого первым делом напилась – рядом на камешке лежала солдатская жестяная кружка.

Вода оказалась удивительно вкусной, так что она выпила даже две кружки. А потом пошла по пути ручейка и вышла к небольшому озерцу, разделась, поневоле оглянувшись. Отсюда ей было видно крыльцо, но на него никто не выходил.

Она с удовольствием погрузилась в воду – просто легла, как в ванну. Озерцо было неглубоким, а когда полежала, испытывая невыразимое удовольствие и даже покой, не спеша вымыла волосы.

Конечно, после «земляничного» мылаони не блестели и не ложились пышной волной, но, подсушив их, как могла, Эльвира заплела их в косу и почувствовала удовольствие.

Правда, ненадолго. Ей пришлось отвечать себе на вопрос: что будет дальше? Ведь она могла бы сейчас взять и уйти. Оставить возле озерца полотенце и обмылок, и поминай, как звали.

Но тут же пришло понимание: единственное, что она может сделать в этом своем побеге, заблудиться и уже никогда не выйти к людям.

«Подумай, как следует! – разволновался её внутренний голос. – Представь на минутку, что может тебя ждать в этой избушке? Два молодых мужика, изголодавшихся по женщине. Тебе предстоят унижения, каковых ты прежде никогда не испытывала. А тут – сколько они говорили? – сто десять километров, и ты можешь выйти к людям. Потом, лес – это всё же не пустыня. Главное, вода рядом… А несколько дней можно и поголодать. Вспомни Веру Головко».

Вера Головко, самая толстая девушка на курсе, влюбившись в парня с параллельного потока, голодала двадцать один день! И в конце концов превратилась в самую красивую девушку университета. По крайней мере, титул «Мисс Университет» она получила. И попала в устный сборник университетских легенд. Ее имя стало нарицательным. И если какая-нибудь девушка вдруг начинала сомневаться в своей привлекательности, ей говорили: «Вспомни Веру Головко!»

Если идти, к примеру, тридцать километров в день, чтобы дойти до Троицкого понадобиться всего четыре дня!

Но более циничный инстинкт самосохранения замечал, что вряд ли те, что живут в избушке, опустятся до убийства, а значит, это всё равно лучше, чем пускаться в заведомо опасную авантюру. Человеку, совершенно не умеющему ориентироваться на местности. Вспомнились книги, в которых описывались страдания людей, заблудившихся в незнакомом лесу. Они часами – да что там, сутками! – могли ходить по кругу, так никогда и не выйдя к людям.

В конце концов, их же всего двое! Почти матриархат, при котором у женщин могло быть и четверо мужей, и пятеро. Но, подумав так, Эльвира устыдилась. Ещё бы гаремы вспомнила. Или публичные дома. Всё аморальноенеискушенного человека должно пугать.

Она даже как наяву услышала голос свекрови:

– Бесстыдница! А мы-то к ней с добром. Такую свадьбу устроили…

Но вспоминание о свадьбе тут же привело к мысли о Вадиме: где он, что с ним, неужели Эльвира осталась одна, и её некому защитить… Именно в такой последовательности о нём и думалось, а вовсе не о том, жив ли её муж вообще?

– Вот видишь, она идёт, – говорили между тем в избушке. – Куда ей бежать-то? На сто верст вокруг – никакого жилья.

– Во-первых, не вокруг, а с этой стороны, а во-вторых, еще не факт, что она к этому жилью без нас не выйдет! Но что-то в ней есть. Как бы ни была она испуганно, а не гнётся. Вон как голову гордо несёт.

– Несет! От страха закаменела. А, может, не надо её зря пугать? Тоже выдумал глупость с этим подарком. Чтобы что-то подарить, надо этим обладать.

– Смотри, это ей не ляпни. Девочка-то домашняя, под родительским крылышком воспитанная. Вздумала провести свой медовый месяц на родине. Небось, страшно этим гордилась… Вот дуреха! Да любая на её месте куда-нибудь на Мальдивы подалась, а эта…

– Ты-то откуда об этом знаешь? Неужели она сказала?

– Сказала. Да и так можно догадаться, что не врёт. Ты кольцо на её правой руке видел? Обручальное. Новенькое. Дорогое. Золото с платиной и бриллиантами. Она даже не подумала его перед своим путешествием снять. И муженек наверняка молодой, изэтих новых русских.

– Такого понятия уже нет.

– И куда, интересно, оно делось? Ты, Жендос, из образа не собираешься выходить? Напоминаю. Мой брат- не слишком развитой мужичок…

– А почему бы тебе не побыть не слишком развитым, – слегка обиделся тот.

– Я уже засветился, хоть и не по полной. Такой нахватавшийся вершков наглец, уверенный в собственной неотразимости… Давай поиграем, а? Иначе я уже с тоски выть начну.

– Ладно, в угоду тебе побуду дебилом.

– Нет, Женька, переигрывать, тоже не стоит. Не дебилом, а человеком леса, хмурым и неразговорчивым.

– Влипну я когда-нибудь с тобой, Артурчик. Спасибо, хоть имя мне собственное оставил. А как моё фамилиё?

– Понятное дело, Иванов! Вдруг она такая продвинутая, что твою фамилию слышала?

– Я не понимаю, чего вообще тебе пришло в голову её пугать? Нормальная девчонка, глазки умненькие, не наглая, даже деликатная…

– Ну и что? Тем интереснее над нею приколоться. Я давно хотел поэкспериментировать, как долго интеллигентный человек может оставаться интеллигентным? А что, посмотрим, надолго ли девочку хватит… Пусть узнает, почем фунт лиха, а то до сего времени, небось, всё на блюдечке с голубой каемочкой получала!

– Вместо того, чтобы выглядеть перед красивой девчонкой джентльменом, каким-нибудь Робин Гудом, предлагаешь быть хамом. Долгое сидение в лесу повлияло на тебя самым странным образом…

Артур обернулся к входящей Эльвире и шутовски поклонился.

– С легким паром, госпожа!

Эльвира едва не споткнулась о порог. Такие перепады в поведении мужчины сбивали её с толку. То над нею открыто смеялся, и она не могла понять, почему? Теперь юродствует: госпожа! Чем она его раздражала? Может, у него свои понятия о женской красоте? Или… или мода на «голубых» докатилась и в эту глушь, и никакие они не братья, а муж с женой?

А как еще можно было объяснить такое странное отношение к красивой девушке? Изводить её, вместо того, чтобы за нею ухаживать.

Слышал бы Артур её мысли! Однако, о чём они только что говорили? Думали, Эльвира не увидит их переглядываний? И вообще, собираются её в этой избушке кормить?

Она нарочно думала именно так: как будто жившие здесь мужчины были должны относиться к ней по-джентльменски хотя бы из жалости. Эльвира не возражала, чтобы её пожалели. Ведь у неё несколько часов назад начался медовый месяц…И двое суток назад была свадьба…

Мужчины не хотели ничего этого знать! Как они на Эльвиру смотрели? Как на лёгкую добычу! На женщину, для них доступную, потому что у неё просто нет другого выхода? В таком случае, они не будут с нею церемониться. Вот за что это Эльвире, за что?

Ей так стало себя жалко, что она заплакала. Но не громко, а незаметно, про себя, осторожно стирая катящиеся по щекам слезы.