– И что? – спросил тот.

Сильм улыбнулся.

– Я услышал ответ, – значительно сказал он.

– Какой же? – прищурился Гриб.

– Он был… – Сильм сделал паузу. – Он сказал… Забей! – выкрикнул он. – Забей! Иди нахрен!

И, захохотав, пропал из окна.

– Девочки! – донеслось из дома. – Я снова в боевом состоянии!

– Придурок, – прошептал Гриб, отходя.

Жилище Вотуна могло похвастаться вкопанным у крыльца столбом с многочисленными затесами (Вотун считал дни) и выкрашенными синей краской наличниками. Во всяком случае, с другими избами и захочешь – не спутаешь. Не выясненным, впрочем, оставалось следующее: сам Вотун красил наличники, выпросив эмали у Зыби, или просто занял уже такой дом?

Грядок Вотун не держал, и то, что наросло у него на земле перед домом и дальше, было совершеннейшим дичком: и трава, и неженки, и – неожиданно – редкие кустики альбики. Гриб не удержался и сорвал несколько ягод с куста.

Кислые-е! Он припрятал пяток в нагрудном кармашке для Меки. Надо будет порадовать. У него даже правый глаз зажмурился от какой-то нереальной кислоты.

Дверь в дом была заперта.

– Вотун! Вотун! – Гриб стукнул в крепкие доски.

Ответа не было. Как бы не помер искатель смысла.

– Вотун! Это Гриб!

Гриб стукнул еще раз и, приподнявшись, заглянул в высокое окно. Ни черта видно не было. Свет. Пыль. Серая стена с проемом напротив. Может, Вотун как раз на «связи». Чего тогда звать? Хотя больному, наверное, сеанс сейчас вообще не в жилу. Лежит Вотун, весь зеленый из себя, каменеет, а в него то ли вливают, то ли откачивают. Тоже пытаются достучаться, если поразмыслить.

Гриб, помедлив, сел на ступеньку крыльца. Ладно, ждем минут десять-пятнадцать. Больше ни один сеанс не длится. Он задумался, а что потом, если Вотун не объявится на повторный стук? Придется бить стекло, лезть внутрь. Вроде и не принято здесь помирать, а, глядишь, все в первый раз случается.

И пальцы на овец однажды падают.

Пересчитав зарубки на видимой ему стороне столба (двадцать девять), Гриб уже поднялся постучать еще, как окно, в которое он заглядывал, хлопнуло створкой.

– Кто тут?

Голос у Вотуна был слабый и сиплый, посвистывал. Выглядел Вотун тоже так себе. Зелень на впалых щеках, зелень на лбу, зелень текла из носа, копилась над верхней губой зелеными усами. Кажется, темные волосы тоже нет-нет и отливали зеленым.

Гриб сделал шаг от крыльца.

– Это я, Гриб.

Вотун приоткрыл заплывшие глаза.

– А-а, приветствую, Гриб, – сказал он и с шумом шмыгнул носом, закрыв лицо ладонью. – Неприятность со мной, видишь, приключилась.

– Вижу, – сказал Гриб.

– Ты, в общем, не подходи.

– Не подхожу.

– Ага, есть предположения, что болезнь может быть заразна.

Вотун согнулся, выпав из поля зрения, и высморкался. Когда он возник вновь, зелени на его лице только прибавилось.

– Это от чего? – спросил Гриб.

– Думаю, от альбики, – сказал Вотун.

– От а…

Гриб хватанул воздух ртом, а Вотун разразился скрипучим, с перебулькиваниями, смехом.

– Что, сожрал несколько ягод? – спросил он. – Не бойся, шучу я. Все, понимаешь, угоститься лезут. Не от альбики, неженка мне попалась, видимо, перезревшая. Я, дурак, бухнул старые запасы, не глядя, на сковороду.

– Понятно.

– Погоди, – сказал Вотун, – сейчас за записями схожу. Ты же не просто так пришел?

– Нет.

– Я так и подумал.

Сморкаясь и кряхтя, Вотун скрылся, и прежде, чем он появился вновь, Гриб успел прикатить себе чурбачок и поставить его почти под самым окном.

– Все, готов писать, – обозначая себя, Вотун стукнул костяшками пальцев по подоконнику.

Гриб поднял голову.

– Слушай, Вотун, – сказал он, – почему ты себе жену не заведешь?

Вотун сердито фыркнул.

– Это твое дело?

– Нет, просто интересно. Она бы хоть ухаживала за тобой.

– Я сам могу…

Вотун оглушительно чихнул, и крошечные зеленые капли испятнали стекло.

– И готовила бы тебе она, – продолжил Гриб.

– И любила бы, – отозвался Вотун. – И задницу вытирала.

– И это тоже, – кивнул Гриб.

– То есть, ты готов вверить свою жизнь непонятному существу из Зыби? – оттолкнув створку, внезапно свесился Вотун.

Гриб подавил в себе желание отклониться. Зелень из Вотунова носа ниткой потянулась вниз, грозя зацепить штанину.

– Я уже вверил, – сказал Гриб, глядя больному в глаза. – У меня – Мека.

– Да, я помню.

Вотун, сморщив лицо и растеряв запал, утянулся обратно.

– А я вот не могу представить, что рядом, в одной постели со мной будет лежать… нечто, – сказал он, словно удивляясь, как кто-то находит это приемлемым. – Кукла. Почти человек. Но не человек.

– Их тоже дергают на «связь», – сказал Гриб.

– И это делает их людьми?

– Возможно, тот, кто заведует «связью», не видит разницы.

– Но я-то вижу, – сказал Вотун. – И давай пока опустим это. Я и так неважно себя чувствую. Что у тебя за новости?

Гриб выпрямился.

– Утром пришел Канчак…

Что умеет Вотун, так это слушать, не перебивая. Он не шмыгал, не чихал, не сморкался, не отпускал реплики и ничего не уточнял, только изредка втягивал сопли в нос да прижимал к зеленым губам рукав потрепанной рубахи. Терпел. Грифель поскрипывал по бумаге, запечатлевая слова.

Гриб обстоятельно рассказал о случае с овцой, о выемке, о стенках загона, о самой овце. Как она лежала, как глубоко была утоплена морда, о своих впечатлениях и выводах. Добавил, что Эппиль внушает ему доверие, но между тем, что видел Эппиль, и тем, что было на самом деле, возможно, имеются большие расхождения.

Когда он иссяк, Вотун встал и беззвучно пропал в глубине дома. Гриб, как завороженный, смотрел на каплю, прочертившую зеленый след и готовящуюся соскользнуть с подоконника на землю. Что-то совсем Вотун, что-то совсем, шелестело в его голове. Надо же, неженки до соплей обожраться.

– Прости, – вывел его из ступора голос Вотуна.

– Да?

– Я все записал. Ты хочешь выслушать мои соображения?

Гриб кивнул.

– Ой, постой, – сказал он, вспомнив, – еще новость. Зепотр новую молитву составил, ночью всем составом читают. Какая-то она у него особенная. А Шагай придумал уже из людей свою машину…

– Подожди, Гриб, – оборвал его Вотун. – Давай с одним делом разберемся, потом и до остального дойдем.

– Ну, если так…

– Не беси.

Сердито взглянув на Гриба, Вотун вытер стекло и подоконник грязной тряпкой. Лицо у него залоснилось от пота.

– Думаю, – сказал он сипло, – не лишне будет начать с самого начала. Это вообще стоит, на мой взгляд, постоянно повторять про себя. Чтобы никаких иллюзий…

Он закашлялся и сплюнул зелень в кулак.

– Я слушаю, Вотун, – сказал Гриб.

Незаметно вздохнуть не вышло.

– Это необходимо, – строго сказал Вотун.

– Я знаю.

– Мы договорились.

– Может, чуть сократим вступительную часть? – предложил Гриб. – Вотун, ты и так больной. Мне тебя жалко.

– Итак…

Собственно, даже с разными, более поздними дополнениями текст был один и тот же. Гриб повторял за Вотуном. Первое: мы помещены в искусственную среду. С этим согласны все, кроме Зепотра, у всех до единого есть ощущения, что это место не является для них родным или знакомым. Второе: где находится это место? Существует три версии. По первой версии, они находятся в родном мире, но на участке, специально созданном (полученном, открытом) для общения с высшим разумом. По второй версии все они похищены и помещены то ли в заключение, то ли в карантин, то ли наблюдаются, как живые экспонаты. У этой версии также имеется подверсия, которую высказал Вотуну Пайс, пока еще был нормален. В ней мы все являемся командой межзвездного корабля, экспедицией, которая по пути, то есть, в глубоком космосе, или уже на месте подверглась аномальному воздействию неизвестной природы. Плюсом подверсии является то, что она объясняет фиксированное количество людей (экипаж) и отсутствие связи с внешним миром. Частично она объясняет и всплывающие у многих в памяти знания и представления, в свете которых межзвездные перелеты не вызывают никакого диссонанса. Не овцеводы мы и не копатели неженки, как можно было бы подумать.