- Ты в экстрасенсы записалась, что ли? - Буркнул я. - Мысли читать научилась?

  - Тут и без чтения мыслей все понятно, - откликнулась Ксеня. - Ну, а дальше-то что было?

  - А дальше всё просто и страшно. Аглая-Ольга ужасно переживала гибель Воронова, хотела даже руки на себя наложить, но в итоге примирилась и с этой потерей. Стала жить, надеясь встретить когда-нибудь человека, которого сможет полюбить. Но и тут судьба сыграла злую шутку. После общения с Чудским все мужчины казались ей невероятно глупыми. Да и её собственный опыт предыдущей жизни накладывал отпечаток. Ольга начала вести почти затворническую жизнь, одно время даже подумывала уйти в монастырь. Но началась русско-японская война, затем в столице прокатилась волна беспорядков, закончившихся Кровавым воскресеньем. Ольга поняла, что мир на пороге большой войны. Что будет множество смертей, что появится множество сирот. И тогда она решила ещё раз попытать счастья. Как она мне говорила: если мужа не найду, так хоть для сиротки матерью стану. Летом тысяча девятьсот шестого года Ольга Хвостова спустилась в пещеру и стала отроковицей Анастасией Павловной Макаровой. О чём потом очень сильно сожалела...

  - Почему?

  - Потому, Серёжа, что началась самая страшная полоса в истории России. Первая мировая война забрала приёмных родителей Насти. Октябрьский переворот лишил молодую девушку всех накоплений и средств к существованию. В гражданскую войну Анастасия Макарова оказалась на стороне белых, была сестрой милосердия. Большевики ей этого не простили, отправили в концлагерь...

  - Как в концлагерь? Разве большевики были как фашисты?

  - Знаешь, Наташа, я тогда тоже не поверил. Нам ведь всегда твердили, что концентрационные лагеря - это изобретение гитлеровской Германии. Как оказалось, нет. Справедливости ради надо сказать, что первыми лагеря концентрации начали строить англичане, большевики лишь переняли передовой опыт, если можно так сказать. Зато строили лагеря с размахом, к концу Гражданской войны было построено больше сотни концлагерей.

  - Диктатура пролетариата, - вздохнул Славик.

  - Да уж. Только пролетариат даже не догадывался, что в очень скором времени сам окажется по ту сторону колючей проволоки. В двадцать третьем году Анастасию освободили. Не было за ней никаких преступлений, кроме благородного происхождения. Хотя и за это вполне могли расстрелять... Вернулась домой. Впрочем, дома-то как раз и не было - приёмные родители Анастасии владели одним из домов на Николаевском, после революции дом реквизировали. С трудом устроилась в бывший Николаевский госпиталь, который большевики переименовали в больницу имени Третьего Интернационала. Там же при больнице и жила. Анастасия была на хорошем счету, хоть и считали её высокомерной и недоступной. Несколько раз вызывали на так называемые "чистки", на которых классово неблагополучные элементы должны были очиститься от своих буржуазных предрассудков. А в тридцать втором году Макарову арестовали и отправили перековываться в Белбалтлаг, на строительство Беломорского канала. Выжила она там просто чудом. На Беломорканале в тридцать третьем году самолично видела пароход с писателями, которым велено было написать о передовом опыте строительства и о том, как героические чекисты перевоспитывают врагов народа. Что канал построен на костях заключенных писать, конечно, не стали.

  Освободили Анастасию Павловну в тридцать пятом, амнистировали за ударный труд. Снова вернулась в родной город. Попробовала вновь устроиться на работу в больницу, не взяли. Но подсказали обратиться на железнодорожный вокзал: там открыли собственную поликлинику, нужны были люди с опытом работы в медицине. Начальник отдела кадров оказался из "бывших", закрыл глаза на дворянское происхождение и лагеря. Оформили фельдшером, дали койку в общежитии. Там и проработала вплоть до сорок первого года. Несколько раз могли снова посадить по доносу чрезмерно бдительных коллег, но пронесло. А потом война. Один из поездов спешно переоборудовали в санитарный, Анастасия Павловна на этом поезде медсестрой до самой Победы служила... И чуть было опять не угодила в лагерь, когда одного особиста из операционного вагона вышвырнула. И снова пронесло, начальник поезда заступился.

  После войны вернулась в город, в поликлинику железнодорожную. Там учли заслуги, вытребовали у города комнатушку в коммуналке. Тот самый чуланчик, в который она меня привела. Сказали, что для одинокой женщины, которой шестой десяток пошёл, этой комнатушки вполне достаточно. Макарова не стала унижаться и просить другую жилплощадь. В конце концов, всегда была возможность снова изменить свою жизнь. Вот только стоит ли оно того? Анастасия не знала. Решила: будь что будет, на всё воля Божья.

  Так доработала Анастасия Павловна до пенсии. Но из больницы не ушла, осталась работать в регистратуре. А в середине шестидесятых судьба выкинула очередной фортель.

  В шестьдесят первом году отмечали сто сороковую годовщину со дня рождения Некрасова. Всё-таки классик, почти революционный поэт, которого в школе изучают. И кто-то вдруг вспомнил про гастроли Полины Виардо в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году. А Некрасов, как известно, был от Полины без ума и ездил за нею по всему свету. Но вот был ли он вместе с Виардо в нашем городе или нет? Никто не знал. Точнее, знал один человек - Анастасия, но не могла же она сказать, что лично присутствовала на приёме в честь Виардо и что Некрасова там не было!

  Всё решил случай. В одной из петербургских библиотек обнаружился фотоальбом семейства Неклюдовых. Хозяйка альбома, Елена Степановна Сафонова, в девичестве Неклюдова, тихо скончалась на рубеже веков, а наследники спешно покинули страну во время Февральской революции. Альбом реквизировали вместе со всем оставшимся имуществом. И, хоть он не представлял исторической ценности, но всё же альбом решили сохранить. Когда же заговорили о гастролях Виардо, один сотрудник вспомнил, что в альбоме Неклюдовых есть фотография, сделанная как раз в это время. Фотографию спешно вытащили из архива и изучили. Не обнаружив там Некрасова, историки потеряли интерес к альбому и хотели было вновь отправить в хранилище, но тут взмолился наш местный музей, упрашивая отдать альбом для экспозиции. Несколько лет чиновникам понадобилось, чтобы утрясти все формальности. А в шестьдесят пятом году в музее открылась выставка фотографий города и горожан в девятнадцатом веке. Основой для выставки послужил альбом Неклюдовых, да в местных архивах ещё набрали материалов. Одной из первых посетительниц выставки была Анастасия Павловна. Как она мне рассказывала, именно после этой выставки её прозвали графской невестой. Увидев на фотографиях своих родителей, сестру и саму себя, Аглая-Анастасия не смогла сдержать слёз. Ни в лагерях не плакала, ни когда в санитарном поезде у неё на руках молодые мальчишки умирали. А тут прорвало. Стоявшие рядом заметили, кто-то узнал бывшую дворянку. Ну и пустили слушок, будто Анастасия Макарова до революции была графу обещана...