– Пардон, – сказал Илларион Забродов. – Придется вам, товарищ генерал, шинельку на вешалку самостоятельно пристроить. А меня, как видите, труба зовет.

– Надеюсь, это не труба Страшного суда, – проворчал ему в спину Мещеряков, скидывая пальто.

Свист на кухне оборвался, и стало слышно, как Забродов заливает кипяток в заварочный чайник.

– Мрачновато шутите, товарищ генерал-майор, – прокричал он оттуда. – Что случилось? Жизнь дала трещину?

– Угу. Денег осталось два чемодана, – закончил расхожую шутку Мещеряков и, без видимой необходимости расправив на вешалке свое пальто, присоединился к хозяйничавшему на кухне Иллариону.

Придвинутый к окну стол уже был накрыт для чаепития. Забродов торжественно водрузил по центру пузатый заварочный чайник и прикрыл его сверху сложенным в несколько раз чистым полотенцем.

– Ловко у тебя получается, – заметил Мещеряков. – Точнехонько к моему приезду подгадал.

– Телепатия, – самым обыденным тоном сообщил Забродов. – Шестое чувство. Или, выражаясь более привычным тебе языком, интуиция. Ну, чего ты уставился? – улыбнулся он, поймав на себе пытливый, исподлобья, взгляд Андрея, который явно не мог взять в толк, говорит он серьезно или снова издевается. – Можно подумать, рассчитать время, которое понадобится тебе на дорогу, – такая уж сложная штука. К тому же тут и рассчитывать-то ничего не надо. Ты сколько лет ко мне ездишь? И из дому ездишь, и из управления… Тут и не захочешь, а запомнишь, сколько ты сюда добираешься.

– А пробки? – возразил Мещеряков.

– А телевизор? – немедленно парировал Забродов. – А также FM-радио, не говоря уж о глобальной сети Интернет. Они взяли себе за правило с утра пораньше предупреждать москвичей о пробках – где, когда, какого размера и на какой срок. А ты что, не в курсе? Смотри, Андрей, от прогресса отставать нельзя. Начнешь опаздывать на совещания в верхах, того и гляди, из генералов выгонят!

– Да ну тебя, – отмахнулся генерал. – Тоже мне, человек-хронометр!

– Тебе не угодишь. Телепатия тебя не устраивает, простой хронометраж тоже не по нутру… Скажи лучше, где тебя носило столько времени!

Мещеряков побарабанил по столу кончиками пальцев, всем своим видом выражая сомнение в том, стоит ли делиться с Забродовым, теперь уже штатским человеком, информацией, носящей строго секретный характер. Это тоже было что-то вроде дежурной шутки: всякий раз, когда разговор заходил о служебных делах, Мещеряков не упускал случая хотя бы выражением лица попрекнуть Иллариона его уходом из армии. Шуткой подобные упреки считались только потому, что Забродов реагировал соответственно. Другой бы на его месте обиделся, а Илларион только ухмылялся, демонстрируя отменную крепость нервов и устойчивость закаленной в учебных лагерях психики. Все серьезные разговоры на эту тему остались далеко в прошлом, и генерал Мещеряков продолжал подпускать шпильки насчет секретности по инерции, в силу многолетней привычки.

– Ну-у, – протянул он, – как тебе сказать… Вот ты говоришь – телевизор. Ты вообще-то новости смотришь хотя бы иногда?

– Ба! – обрадовался Забродов. – Так ты все это время был в плену у сомалийских пиратов? Какой же выкуп за тебя заплатили?

– Трепло, – с достоинством произнес Мещеряков.

– Нет, серьезно, – не унимался Забродов. – Интересно же знать, почем нынче генералы!

– Меня пока не оценивали, – признался Мещеряков. – И потом, сомалийцы на розничную торговлю не размениваются, а предпочитают опт – желательно крупный. Да и я не капитан торгового судна и даже не военно-морской адмирал. Я, Илларион Алексеевич, человек сугубо сухопутный и в Сомали отродясь не бывал.

– А где бывал?

– Новости, Илларион, – тоном преподавателя, задающего тупому студенту наводящий вопрос, напомнил Мещеряков, – новости!

Забродов быстро прикинул, сколько дней отсутствовал Андрей, и сопоставил календарные даты с тем, о чем чаще всего болтали в телевизионных выпусках новостей в последнее время. Ему вспомнилось одно сообщение, которое, промелькнув в новостях, больше не повторялось – по крайней мере, он повторений не видел и не слышал, хотя дельце было куда более занятное, чем бесчинства сомалийских пиратов.

– С неделю назад, – сказал он, – на границе с Южной Осетией подвергся обстрелу кортеж, в котором ехали сразу два президента – Грузии и Польши…

– Ну, – подтверждая, что он на правильном пути, подтолкнул его Мещеряков.

– Судя по загадочному выражению твоей генеральской физиономии, – продолжал Илларион, – а также по тому, что ни одна из машин кортежа от этого обстрела не пострадала, это сделал ты. Хана тебе, Андрюха! За такую стрельбу тебя точно из генералов коленкой под зад попросят!

– Вот осел, – вздохнул Мещеряков. – Верно говорят: горбатого могила исправит.

– Ну вот, уже и обиделся, – ухмыльнулся Забродов. – Говорил бы толком, а то наводишь тень на плетень, конспиратор!

– Это была провокация, – заявил генерал.

– Это я слышал по телевизору. Конечно, провокация, иначе там бы никто костей не собрал. Я только не понял, с чьей стороны.

– Болван! Стоит только задуматься, кому это выгодно, как станет ясно, кто это сделал.

– Да, – согласился Илларион, – пожалуй, тебе от этого выгоды никакой.

– С тобой невозможно разговаривать, – констатировал Мещеряков. – И ждать от тебя нечего, кроме пустого зубоскальства.

– А я не хочу быть серьезным, обсуждая такие темы, – сообщил Илларион. – Уровень информированности у меня нынче, как у рядового российского пенсионера, то есть, считай, нулевой, да и вникать в подробности этой подковерной возни не хочется. «Где ты ничего не можешь, там ты ничего не должен желать», – так, кажется, говорили древние, и я целиком разделяю их мнение.

Он встал с табурета, заглянул в заварочный чайник, удовлетворенно кивнул и принялся разливать чай по чашкам. Невольно залюбовавшись уверенными движениями его сильных, умелых рук, Андрей Мещеряков уже не впервые пожалел о том, что там, где он пропадал последние две недели, не было рядом Забродова.

– Жалко, – не сдержавшись, высказал он вслух свои мысли, – что там не было тебя. Тогда бы эти черти от нас точно не ушли. Я, конечно, имею в виду стрелков, а не президентов, – уточнил он на всякий случай.

Забродов пожал плечами, усаживаясь на свое место.

– Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что это комплимент, – сказал он. – Меня там не было, но там почти наверняка были мои ученики. Или ученики моих учеников. И если они не смогли сделать то, что смог бы я, пенсионер, значит, я был скверным инструктором и грош мне цена. В утешение тебе, а заодно и себе могу сказать только одно: не забывай, на той стороне моих учеников тоже хватает.

Мещеряков вздохнул.

– Да уж, наплодили мы в свое время…

– Головорезов, – подсказал Илларион. – Ничего не поделаешь, такова специфика нашей работы. Американцы до сих пор не знают, как отбиться от террористов, которых сами обучили, у нас та же история наблюдается… Пей чай, Андрюха, и не отчаивайся. Коньячку тебе туда плеснуть?

Мещеряков на минуту задумался.

– Ни перед чем ты не остановишься, – печально произнес он, – стремясь к заветной цели: сделать меня алкоголиком. Ладно, черт с тобой, лей… Хотя должен тебе заметить, что в свете последних событий я стал относиться к выпивке с определенной долей опаски.

– Ага, – сказал Илларион, снимая с полки бутылку коньяка и щедрой рукой доливая доверху генеральскую чашку, – посмотрел-таки сюжетец!

– Посмотрел, – согласился генерал, с благодарным кивком придвигая к себе чашку. – Сам по себе этот репортаж ни о чем не говорит…

– Ну, еще бы! – перебил его Илларион. – Представляю, сколько владелец ресторана отвалил съемочной группе за то, чтобы они не упоминали в эфире название его заведения!

– Думаю, немало, – снова кивнул Мещеряков. – Но ты прав, ситуация сложилась странная: два места, отстоящих друг от друга на полторы сотни верст, и в обоих фигурирует по бутылке вина и по паре человек, которые умерли мгновенно и безболезненно, едва успев отпить из бокала. Конечно, на свете случаются еще и не такие совпадения, но привычка списывать все на совпадение – путь к большим неприятностям.