В силу упомянутого выше обстоятельства двадцатилетняя Лера Николаева ушла очень далеко от той серенькой пигалицы, которой могла бы быть, если бы не отцовские деньги. Платиновая блондинка, внешность которой немало способствовала повышению благосостояния светил отечественной и зарубежной пластической хирургии, она была постоянной клиенткой самых дорогих бутиков, массажных салонов, косметических центров и прочих заведений, созданных исключительно для того, чтобы откачивать из карманов состоятельных господ излишки денежной массы.
За месяц до своего двадцать первого дня рождения Лера Николаева почувствовала себя основательно уставшей от жизни, которую, как ей казалось, она успела познать во всех ее ипостасях. Постоянных занятий она, разумеется, не имела, если не считать занятием прожигание денег в ночных клубах. В семнадцать лет она решила было сделать карьеру эстрадной певицы. Отцовские деньги без проблем открыли перед ней двери в шоу-бизнес, но буквально через полтора месяца Лера сама их закрыла – нет, не закрыла, а шикарно, с треском захлопнула, – поскольку оказалось, что даже открывание рта под фонограмму требует определенных усилий.
Учиться за рубежом Лера не хотела: она была не сильна в языках и не имела ни малейшего желания изучать что бы то ни было, кроме глянцевых журналов и каталогов. Отец с грандиозным скандалом и ценой немалых финансовых затрат устроил ее на первый курс МГУ, но уже со второго она ушла, даже не потрудившись забрать документы: родитель умер от рака, с которым втайне от дочери боролся на протяжении нескольких лет. Матери у Леры не было давно – она развелась с отцом, когда девочке едва исполнилось пять лет, уехала за границу, и след ее потерялся. Поплакав для приличия, наследница огромного капитала ринулась навстречу радостям жизни, которые сулила наконец-то обретенная свобода. Увы, здесь ее поджидало разочарование: заранее зная о приближении смерти, отец с помощью лучших московских адвокатов составил завещание, согласно которому Лера получала право распоряжаться капиталом лишь по достижении ею двадцати одного года. До тех пор ей назначалось солидное денежное содержание. Завещание было составлено таким образом, что оспорить его не получилось не только у Леры, но и у многочисленных родственников и партнеров, кинувшихся на лакомый кусок со всех сторон. Добыча оказалась стервятникам не по зубам; помимо всего прочего, выяснилось, что отец загодя распродал бизнес и поместил деньги в швейцарский банк, откуда их было не так-то просто выцарапать.
Лера сочла себя несправедливо обиженной, и это помогло ей побороть остатки скорби, которую она не столько испытывала, сколько изображала по поводу смерти отца. Теперь же, когда до ее двадцать первого дня рождения оставался ровно месяц, Лера Николаева буквально сгорала от нетерпения, как будто причитавшийся ей громадный капитал – назвать его суммой как-то не поворачивался язык – должен был спасти ее от голодной смерти, которая уже стояла на пороге, погромыхивая костями и помахивая ржавой косой. Все, кто имел честь быть с ней знакомым (с Лерой, разумеется, а не со смертью), не сомневались, что оставленного отцом состояния хватит ей ненадолго – если, конечно, его не приберет к рукам предприимчивый и неглупый мужчина. То обстоятельство, что в довесок к состоянию предприимчивому мужчине предстояло получить взбалмошную и глупую жену, с лихвой окупалось размерами капитала. В преддверии знаменательной даты охотники за приданым, которые и раньше не обходили Николаеву вниманием, заметно активизировались; они вились вокруг, как мухи над вареньем, и Лера на этом основании окончательно укрепилась во мнении, что она неотразима.
– Что ты все плачешь, – манерным голоском втолковывала она своей ближайшей подруге Вере Зубаревой, жеманно стряхивая пепел с тонкой дамской сигареты в чистую хрустальную пепельницу, – нет мужиков, нет мужиков… Что значит «нет мужиков»? Вон их сколько!
Вера обвела взглядом полупустой зал дорогого ресторана, куда девушки заехали позавтракать. Несмотря на то что было уже начало шестого пополудни, это был именно завтрак – то есть первая трапеза за день, который у обеих начинался далеко за полдень, а заканчивался лишь под утро, а то и утром, иногда поздним.
Вера, как и ее подруга, была сиротой. Ее отец был генералом и служил в Генштабе; дав дочери возможность узнать красивую жизнь столичного бомонда, он, в отличие от отца Леры Николаевой, не оставил ей достаточного количества денег для полноценного поддержания того образа жизни, к которому она уже успела привыкнуть и который казался ей единственно приемлемым. Нужда, пусть даже относительная, быстро учит уму-разуму; после смерти отца Вера Зубарева стремительно поумнела, превратившись в профессиональную охотницу за богатыми женихами. Сюсюкающие разглагольствования подруги Вера старалась пропускать мимо ушей. Лера была для нее пропуском в мир, где можно встретить и заарканить стоящую затраченных усилий добычу. Оставшись один на один со своими скромными финансами, которые не соответствовали ее запросам, Вера стала тенью богатой подруги и повсюду следовала за ней, как рыба-прилипала, присосавшаяся к брюху белой акулы, подбирая пропущенные покровительницей крошки и выжидая удобного момента, чтобы одним мощным усилием изменить жизнь к лучшему. Она не сомневалась, что такой случай рано или поздно представится: в кругу знакомых Леры Николаевой встречались молодые (и не очень молодые) люди, у которых хватало ума и вкуса, чтобы оценить неназойливый шарм Веры Зубаревой, особенно хорошо заметный на фоне крикливой, эпатажной глупости ее богатой подруги. «Лера и Вера», – говорили о них; Вера была подругой, компаньонкой, наперсницей – словом, чем-то вроде аксессуара, призванного подчеркнуть богатство и независимость Леры. Лера была уверена, что на фоне Веры блистает, как бриллиант на фоне черного бархата; Вера придерживалась примерно такого же мнения, только бриллиантом, естественно, являлась она сама, а бархатной подушечкой – Лера.
– Только пальцем помани – толпами сбегутся, – продолжала поучать Лера, нимало не заботясь о том, что ее высокий голос слышен даже в самых дальних уголках обеденного зала. – Конечно, надо соответствовать. В порядок себя привести, чтобы нигде ничего лишнего не висело… Для начала смени визажиста. Это просто кошмар, что у тебя на голове!
Вера Зубарева терпеливо улыбнулась. Визажист у нее был тот же, что у Леры, и одевалась она в тех же магазинах, что и подруга. Правда, ей, в отличие от богатой наследницы покойного банкира Николаева, это стоило нечеловеческих усилий и требовало воистину дьявольской изворотливости. Но пока она справлялась и собиралась справляться впредь, чтобы, когда пробьет час, не ударить в грязь лицом. Лера этого, естественно, не замечала, как не замечала того, что платье ее подруги сшито по лекалам того же кутюрье, что и ее собственное. Она вообще редко давала себе труд замечать окружающих, а каждую глупость, которая приходила ей в голову, немедленно произносила во всеуслышание и так безапелляционно, словно являлась хранительницей истины в последней инстанции.
– А тот, вчерашний, был ничего, – нейтральным тоном заметила Вера, оставив в стороне скользкую тему визажиста.
Спорить с Лерой и даже просто высказывать мнение, отличное от нее, было бесполезно: она постоянно пребывала в готовности с пеной у рта отстаивать любую, пусть самую нелепую, точку зрения, если эта точка зрения принадлежала ей. Поэтому Вера поспешила перевести разговор на мужчин: здесь, по крайней мере, Лере можно было поддакивать, ничего не опасаясь и не слишком унижая при этом собственное достоинство.
– Ничего, – кивнула Лера. – То-то, что ничего! В смысле, ничего хорошего. Такой же, как все. Самый обыкновенный кобель.
– Если он тебе не нужен, могу забрать, – шутливым тоном, который плохо маскировал ее хищные намерения, предложила Вера.
– Да на здоровье, – милостиво разрешила Лера. – Не понимаю только, на что он тебе сдался.
Подошедший официант принял заказ и удалился, сопровождаемый напутствием Леры: «И пошевеливайся!» Спешить он, однако, не стал: в таких местах, как это, официанты никогда не торопятся, давая клиентам время как следует проголодаться. Пока он ходил за заказанной бутылкой бургундского, девушки успели обсудить недавнее происшествие с Ксенией Собчак, которая попала в автомобильную аварию, потому что, выпив за ужином, не придумала ничего умнее, как приставать к водителю своего новенького «бентли», обошедшегося ей, если верить желтой прессе, в триста тысяч евро. Подруги сошлись во мнении, что Ксюша – просто лошадь и что так ей и надо, после чего перешли к обсуждению иных столь же важных и насущных новостей и проблем.
