– Ты, Володя, спроси у родителей – позволят они тебе пойти гулять с нами? Мы вернемся около трех часов.

Володя сбегал домой, быстро вернулся и сказал, что отца не было дома, но мама позволила и даже обрадовалась, что он пойдет с ними гулять…

Так начались их совместные прогулки. Арсений Васильевич на неделе придумывал маршруты, вспоминал рассказанное женой и то, что он читал, и с удовольствием показывал детям город. Володе все нравилось, все удивляло, и, вопреки опасениям Арсения Васильевича, он нисколько им не мешал. Нина тихонечко рассказала ему о смерти матери и о том, что отец часто водит ее по тем местам, где сам гулял с мамой, и Володя тактично замолкал или отходил в сторону, если Арсений Васильевич упоминал имя жены. А его искренняя радость и восторг от узнавания города были так приятны Нине и ее отцу, что они звали его с собой каждое воскресенье. Иногда Володя не мог пойти гулять, и тогда он обязательно забегал к ним в понедельник и жадно слушал об их приключениях – там они видели интересный дом, а потом прошли мимо дома, где жил Пушкин, а во дворе деревянного дома Нина видела пеструю смешную собаку, на Васильевском острове они купили у торговки по пирожку, но Нинины пирожки куда вкуснее… Арсений Васильевич смотрел на мальчишку и, не выдержав, обещал, что в следующий раз они сходят туда же и, может быть, даже снова увидят пеструю собаку.

Третий год уже шла война. О войне говорили всюду. На улицах висели сводки, газетчики кричали о потерях – наших и германских. Гуляя по городу, Смирновы и Володя часто останавливались рядом с вывешенными газетами. Если там были списки убитых или картины с поля боя, Нина зажмуривалась и быстро проходила мимо:

– Не буду это смотреть.

Арсений Васильевич соглашался:

– Ни к чему.

И дома о войне они почти не говорили. У Володи было наоборот – отец следил за военными действиями и рассказывал домашним, Дуняша сетовала на растущие цены, Эля говорила о том, что старшие девочки в их гимназии вяжут варежки для наших солдат, и приставала к родителям:

– А когда мне можно будет пойти сестрой милосердия?

Отец категорично сказал, что никогда, и мама его поддержала. Расстроенная Элька ушла из комнаты. Володя задумался, потом спросил:

– Папа, почему ты не воюешь?

Мама нахмурилась. Отец пожал плечами:

– Потому что я гражданский инженер, и мое место тут. А тебе что, хотелось бы, чтобы я ушел на войну?

– Нет, – искренне сказал Володя, – совсем нет. Как бы мы без тебя?

Отец улыбнулся:

– Какой ты еще маленький, Володя. Шпионов не ловишь?

– Нет, – обиделся Володя.

Шпионов действительно ловили – вся гимназия была захвачена этой, как говорил Альберг, чушью. Возвращаясь домой, мальчишки внимательно разглядывали прохожих, и если видели «подозрительных», то провожали их до дома, до квартиры, потом дежурили около подъездов. Преследуемых это раздражало, они пытались отогнать детей, но те не уходили, бежали следом, прятались по подворотням, оттуда свистели. Альберг как-то наблюдал такую сцену на улице – пожилой мужчина близоруко оглядывался, не понимая, почему за ним идут дети, выскакивают из подворотни, подходят с глупыми вопросами. Придя домой, инженер потребовал к себе сына и стал выяснять, не занимается ли тот подобной ерундой. Володя открещивался как мог, масла в огонь подлила сестра – сказала, что Володе такое и в голову не придет, он вообще играет только с девочками. Володя обиделся насмерть, нагрубил отцу, сестре, остался без ужина и какое-то время ненавидел шпионов великой ненавистью.

Шпионов он на самом деле никогда не ловил и вообще войной интересовался мало.

Отец как-то пришел, сказал, что эта зараза со шпионами пришла на завод – рабочий из литейного цеха, как оказалось, присматривал за своими товарищами по поручению полиции, начитался газет, начал видеть шпионов во всех подряд, побежал в полицию, на заводе идет расследование…

– Главная мерзость людская – шпионы и доносчики, – сказал отец, – отвратительно – доносить на своих же, следить, вынюхивать… Противно! Руки бы такому не подал.

Как-то, придя в гимназию, Володя застал там необыкновенную суету.

– Володька, ты знаешь, что случилось? – прошептал Шурка, его товарищ, – ты помнишь Витьку – из второго класса? Так вот, он убежал на фронт!

Володя повернулся:

– Правда?

– Да. Я сегодня видел – его мать и отец приходили к Штембергу. Мать плакала. А что плакать? Вернется героем…

Уроки шли сумбурно. Ученики перешептывались и почти не слушали учителей, учителя и сами выглядели растерянными.

На последнем уроке в класс вошел сам директор гимназии Штемберг. Обычно спокойный, холодный и отстраненный, в этот раз он выглядел расстроенным и взволнованным. Остановившись перед классом, он отрывисто сказал:

– Сообщите своим родителям, что завтра в шесть вечера я жду их на общее собрание. Подчеркните, что присутствие их крайне желательно. А вас, – Штемберг обернулся к учителю, – я попрошу записать это учащимся в дневники.

Учитель кивнул, и Штемберг вышел.

– Дневники на стол.

На перемене Володя рассматривал запись. Да, там написано, конечно, что собрание общее, но все-таки ему было неуютно. Что скажет отец? Те же чувства испытывали, кажется, и все остальные.

По дороге домой Володя молчал, погруженный в свои мысли, и машинально кивал в ответ на Шуркину болтовню.

– Ну так что, решили?

Володя очнулся:

– Что решили?

– Ты что, не слушал меня? Я же говорю – надо собраться сегодня.

– Куда?

– Как куда? На фронт! И я говорю, надо обязательно сегодня, завтра собрание, Штемберг все расскажет, родители вообще из дома выпускать не будут…

Володя остановился:

– Ты что, с ума сошел? Как – на фронт?

– А что? Германцы на нас валят! Сколько солдат погибает наших! Вон у нашей кухарки сын погиб – знаешь, как она рыдала? А мы маленькие, мы и разведчиками можем быть, и связными… а потом – может, и орден дадут! Представляешь, придем в гимназию с орденами! Володька, слушай. Ты родителям дневник не показывай. Надо собраться. Ничего особо не бери, только оденься потеплее. И завтра с самого утра – ну, как будто в гимназию, встретимся на вокзале. В девять.

Володя покачал головой:

– Ну не знаю…

– Что тут не знать? Ты что, отечество защищать не хочешь? Какой же ты патриот? А я-то думал…

– Да как – защищать? Нас же обратно погонят! Я слышал – мальчишек возвращают. И что тогда дома будет?

– Так и скажи, что струсил!

– Я?

– Ты!

Володя вспыхнул, хотел что-то сказать, но не нашел что. Шурка пренебрежительно посмотрел на него:

– Эх ты, девчонка!

И ушел. Дойдя до угла, он обернулся и крикнул:

– Если не придешь, всем расскажу, что ты просто трус!

Володя растерянно смотрел ему вслед. Потом он повернулся и медленно пошел к дому.

Да, он действительно слышал истории о том, что мальчишки бегут на фронт, но слышал как-то отстраненно и никогда не думал, что это его коснется.

Конечно, иногда о войне мечталось. Наслушавшись разговоров и ложась спать, Володя подолгу фантазировал, как он тоже участвует в войне, служит в разведке, пробирается ночью на позиции врага. Но все это было только в мыслях, на самом деле он никогда не собирался бежать на войну!

Но ведь Шурка расскажет о том, что Володя просто трус.

Родителей дома не было. Володя потолкался по комнатам, зашел на кухню. Дуняша готовила обед:

– Ты, Володенька, кушать хочешь? Покормить тебя?

– Нет, спасибо. Я так зашел. Я, наверное, погулять пойду ненадолго.

– Пойди, Володенька.

Володя прошелся по улице. Мысли путались. Что делать?

На углу Клинского он встретил Арсения Васильевича. Тот быстро шел, погруженный в свои мысли, и не заметил мальчика. Володя поздоровался, и лавочник обернулся:

– Володя! Здравствуй. Гуляешь?

– Да… А Нина дома?

– Нет, они с тетей Лидой в гостиный двор уехали – купить что-то надо, да в кондитерскую потом хотели…. Только вечером вернутся. А ты что такой сумрачный?