– Всем занять свои рабочие места, – срывающимся голосом скомандовал Шелковников. Руки у него тряслись.

– Не ссы, Сережа, – хлопнул его по плечу Мартин. – Не все так ужасно. А, молодец, мужик, – неожиданно похвалил он Квашнина. – Хватка есть. С воришкой он разделается быстро. Недолго тому осталось.

В операционном зале, где сотрудники ждали указаний шефа, наступила гробовая тишина. Для кого-то из них, действительно, повеяло могильным холодом. Запустился обратный отсчет, потому что, высадив из машины местных, Квашнин повернулся к человечку-крысе:

– Что скажешь, Ленчик?

– Дело на три дня, Василий Дмитриевич, – уверенно сказал тот.

– А ты не торопись, – улыбнулся Квашнин. – Я хочу развлечься.

На следующий день по Чацку поползли слухи. Обсуждали вчерашний банкет. Пышные свадьбы и помпезные юбилеи в городе случались, но еще ни разу не было такого в понедельник. Чтобы человек сорок гуляли ночь напролет в лучшем Чацком ресторане в самом начале рабочей недели. В тихом, провинциальном, забитом Чацке так было не принято. Поэтому наутро город взорвался сплетнями. О банкете говорили на улицах, в магазинах, на рынке у автовокзала, который в городе назывался «Пятачок» и работал без выходных, судачили по телефону.

Мол, руководство банка разошлось уже к полуночи, включая и самого Квашнина. Но поскольку банкет был щедро оплачен, рядовые сотрудники засиделись до утра, невзирая на то, что наступил вторник и всем к девяти было на работу. Потому что многим грозило работу эту потерять. После проверки все ожидали масштабную чистку. Показатели в «Счастливом» были не очень, но все сходило с рук, пока Чацкий филиал не привлек внимание головного офиса, и вопрос о краже из ячеек не обсудили на внеочередном заседании Правления. Теперь вместе с вором полетят и головы тех, кто просто работал не так хорошо, как руководству хотелось бы. Так отчего не гульнуть напоследок?

Бобров ушел одним из первых, чуть ли не вместе с Шелковниковым и Мартином. Андрею невыносимо было смотреть, как Нина через силу улыбается сидящему рядом Квашнину, чья огромная рука то и дело соскальзывает со стола на ее бедро, и Нина изо всех сил держится, чтобы не напиться. Она еще не привыкла к своеобразной внешности Василия Дмитриевича, а говорить им было не о чем. Нине оставалось только слушать. Она не смела, встать и уйти, Квашнин ее подавлял. Сразу предложил ей стать «хозяйкой бала» и произнес тост за Нинину неземную красоту. Тост был хорош, Квашнин оказался прекрасным оратором. Весь вечер он развлекал Нину рассказами об отдыхе миллионеров, небрежно, роняя: «Сан-Тропе», «шли на яхте на Санторини», «А в Ницце прошлым летом было прохладно», «на Сейшелах красиво, но не так, как на Мальдивах». Словно зная, чем Нину можно поразить. И ведь угадал! Она жадно ловила каждое слово.

Бобров не хотел знать, чем все это закончится. Уступит Нина Квашнину сразу, или в ней еще борются лучшие чувства с худшими? Бобров-то понимал, что если Василий Дмитриевич очень уж быстро добьется своего, Нину он с собой в Москву не возьмет. Отсюда и напор: Ницца, Сан-Тропе… Кинул блесенку, на авось. Проверить, насколько рыбка глупа. И как велики ее аппетиты. Если глупа, так ей не место в окружении Квашнина. Недельный роман, щедрый подарок при расставании, а дальше, девочка, как знаешь. В лучшем случае, я не уволю твоего отца, если он, конечно, не имеет отношение к кражам. Папа твой спокойно доработает до пенсии, я дам соответствующие распоряжения. А уж если причастен…

Бобров при этой мысли холодел. Если вор – Зиненко, участь его домочадцев незавидна. Это позор, Чацк – город маленький. Прощай вечера в саду, прощай, Нинина корона первой красавицы. Чацк уже обсуждает ее роман с Квашниным. Все уверены, что Нина уступит. И какая ты после этого мисс? Ты шлюха. После этого только в Москву, с Квашниным, или просто исчезнуть. Вот почему Бобров боялся, что Нина погибнет. Она сама не понимает, какую опасную игру затеяла. Нина девочка еще, и к тому же провинциалка. Бобров с жалостью думал, что когда придется ее спасать, он не сможет преодолеть брезгливость. Его всегда будет преследовать эта картина: голая Нина лежит под тушей, усыпанной веснушками, и стискивает зубы, чтобы не кричать от ужаса. А туша урчит от наслаждения, лапает заветные родинки, и извергает в Нину свое семя. Тихий плач в душевой кабине, не дай бог услышит Квашнин. И жалкий взгляд поутру, когда он недвусмысленно намекнет, что девушке пора. И протянет деньги.

Бобров содрогался и прогонял видение прочь.

Утром во вторник он лежал в постели и прокручивал события вчерашнего дня. Внутренний барометр распространял по всему телу Боброва могильный холод. Бобров почти уже не справлялся с эмоциями. Вот-вот грянет…

Они появились в банке вскоре после полудня: Квашнин и человечек, похожий на крысу. Прошли в кабинет Шелковникова, вызвали туда Протопопова. Через полчаса выставили и Протопопова и самого Шелковникова из директорского кабинета, и заперлись там вдвоем. Бобров понял, что Квашнин с «поваром» изучают записи с видеокамер. Работали они плотно, до шести. Обед им принесли в кабинет, и «повару» тоже.

«Кто?» – холодел Бобров. Нервничали все. Кроме, пожалуй, оборотня Мартина, который мог «ускользать в будущее», и в случае чего, его бы там никто не нашел. Ни его, ни деньги. Зато Свежевский был сам не свой. Ему велели быть на работе, несмотря на то, что на нем висела организация банкета. Свежевский не расставался с телефоном, но в то же время боялся покидать надолго свое рабочее место. Квашнин был непредсказуем. В пять он вызвал к себе главного бухгалтера. Через полчаса Протопопова. Потом… Григория Зиненко! В шесть, наконец, кошмар закончился, потому что из директорского кабинета вышел Квашнин и к банковскому крыльцу тут же подали «Майбах».

И только Бобров отметил, что «повар» остался изучать записи с видеокамер. Похоже, до чего-то они там, в директорском кабинете додумались, потому что на банкете Квашнин сказал:

– Никому не позволено порочить репутацию банка. Меры будут приняты самые жесткие. Мало того, что вор вернет все до копейки. Он получит срок, после того, как дело будет передано в суд, и срок этот будет максимальным. Я лично об этом позабочусь. А до суда будет максимальный прессинг. Так что я предлагаю явку с повинной. В этом случае прессинга не будет, будет просто тюремное заключение, на общих основаниях. И возможность выйти по УДО. Предложение я делаю только один раз, прошу это отметить. Я знаю, что вор здесь, в этом зале, – он взял паузу и обвел глазами присутствующих.

Все помертвели. Бобров и сам не знал, как бы он поступил, будучи вором. Встал бы и сказал «это я»? Потому что Квашнин давил, мало того, откровенно запугивал. Но вор не поддался, и не сделал признание тут же, в банкетном зале. Бобров подумал, что вор мало того умен, у него еще и железные нервы. Как потом оказалось, Бобров ошибся, но в этот момент он, как и все, неверно оценил ситуацию.

– Ну, как угодно, – пожал жирными покатыми плечами Квашнин и сел на свое место, рядом с Ниной. Уже по-хозяйски положил свою лапищу на ее бедро и легонько сжал пальцы. Бобров заметил, как Нина вздрогнула.

Квашнин с видом знатока ощупывал ее тело, словно прикидывая: сколько дать? Когда Нина встала, Бобров отвел глаза. Она вышла, видимо, в дамскую комнату, и следом из банкетного зала вышел Квашнин.

Вернулись они быстро, первой, сверкая глазами, шла раскрасневшаяся, растрепанная Нина. Вечернее платье висело на одной бретельке, вторая оторвалась. Нина вся дрожала, и вид у нее был обиженный. Бобров понял: не договорились. Хотя у дверей дамской комнаты предусмотрительно встала охрана. Никто бы Квашнину не помешал. Не посмел. Но, видимо, рассказ о приключениях на Лазурном берегу не сработал, Нина хотела чего-то более существенного.

Квашнин вскоре уехал в гостиницу, один, в своем черном «Майбахе». Бобров, проходя мимо поникшей Нины, услышал, как Свежевский с гадкой усмешкой сказал ей: