Развернувшись, он прямо через середину зала, под устремленными на него со всех сторон взглядами – изумленными, заинтересованными, презрительными и одним лишь Вовкиным – восхищенным, направился к Ольге, не глядя по сторонам, а глядя только на неё одну. Он шел словно по прямой линии, образованной их соединившимися взглядами, и улыбался – только ей одной. И пока он шел, солист склонился к микрофону и его голос, усиленный динамиками, разнесся по залу:
– Следующая песня посвящается Ольге Лаврентьевой, самой красивой девушке в мире!
Глава
IX
1978 год, СССР.
И когда прозвучали эти слова, он увидел, как вспыхнули её глаза и ответная улыбка озарила её лицо. Она верила, что будет так, она знала, что он всем им покажет! «Ничё се, – услышала она Ленкин голос, а мальчонка-то крут не по годам!», но не обратила на это никакого внимания, прикованная взглядом к его глазам.
Прозвучали первые аккорды и над залом поплыли слова популярного медляка:
Там, где клён шумит над речной волной,
Говорили мы о любви с тобой…31
Егор остановился перед Ольгой, улыбнулся так широко, как только смог, и произнес:
– Потанцуем?
Та, будто опомнившись от нахлынувшего на неё наваждения, как-то вздрогнула сразу всем телом, оглянулась на подруг и вновь, на этот раз – удивленно уставилась на него, словно не узнавая ещё недавно скованного мальчишку и сомневаясь – он ли это, но протянутую руку приняла, и Егор вывел её прямо в центр зала. Прямо в самый центр и никак иначе. Потому что это их музыка, их вечер, их танец, их жизнь. Все остальные – просто зрители. Пусть все видят, пусть все смотрят и завидуют. Пусть обсуждают или пусть валят отсюда на хрен, пусть вообще делают всё, что хотят. Для него сейчас их нет, никого нет, есть только она одна – самая совершенная во времени и пространстве. Есть красивая музыка и красивые слова, есть её блестящие глаза, есть кружащий голову запах волос и тепло ее руки, что ещё надо для счастья? – Абсолютно ничего, ибо и без того всего в избытке.
Напомню, это был всего лишь второй танец этого вечера. В это время народ обычно ещё в большинстве своем топчется по углам, только приглядываясь и строя планы. Поэтому, так уж вышло, они оказались одни посреди огромного зала и абсолютно все глаза устремились на их пару.
***
И Ольге вдруг показалось, что они танцуют не посреди этого школьного зала, а посреди целого мира и весь этот мир с удивлением и восхищением смотрит на них. Зажглись и немного ослепили невидимые никому, кроме неё одной, гигантские софиты, а на сцену, вместо их откровенно слабенького школьного ансамбля, вышли – она это видела словно во сне и одновременно наяву – музыканты группы «Eagles». И после волнующего гитарного вступления под мерцающим звёздами небом прозвучали слова известной всему миру и, конечно, её самой любимой, песни «Hotel California»:
On a dark desert highway
Cool wind in my hair…32
Голова у Ольги закружилась, и она поплыла среди звезд вместе с этим волнующим голосом на волне гитарного перебора, стараясь лишь покрепче держаться за Егора, потому что было всё же немножко страшно лететь среди этих мерцающих огненных шаров, и ещё, потому что ощущение его близости оставалось единственной привязкой к реальности. А восторг переполнял всё её тело – от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах, пронзая мягкими молниями где-то внизу живота. Так, что она вдруг физически почувствовала приближение жаркой волны на пике чувственности, хотя и не понимала ещё, что это такое. И только это непонимание и удерживало её на самой грани, заставляя балансировать и балансировать на пике наслаждения, не срываясь в пропасть безумия, когда ты, падая в эту пропасть, кричишь во всё горло, и в этом крике есть всё – от пылающего восторга до горького сожаления о том, что восторг не вечен. Так могла бы она описать свои чувства, если бы была в состоянии их понять. Но иногда именно непонимание добавляет остроты нашим переживаниям счастья.
***
А в это же самое время Егор, не переставая удивляться тому, что делает, совершенно естественно и уверенно, как будто отработанным миллион раз движением, обнял Ольгу за талию и мягко притянул хрупкое тело к себе. Она, кажется, немного даже шокированная его поведением, но не оттолкнула, не посмела, но, наоборот, доверчиво прижалась к его груди. И вот они поплыли в обнимку на глазах у всего зала под звуки песни, ставшей хитом. Впрочем, «новый» Егор времени зря не терял. Прижавшись щекой к её щеке, вдыхая и впитывая в себя ее запах, наполняясь им как батарейка энергией, он шептал:
– Я люблю тебя, Оля. Оля! Я тебя всегда любил, очень давно, всю жизнь или даже две жизни. Но боялся подойти к тебе. Ты знаешь, когда кого-то очень сильно любишь, всегда так страшно подходить, потому что боишься услышать отказ. Боишься увидеть презрение и равнодушие в глазах любимой. Уж лучше пребывать в неведении, мечтать и не терять надежды. И сегодня вдруг случилось чудо, ты подошла ко мне сама, первой! Этого не могло быть, но это произошло. Я поначалу сильно растерялся, я не мог поверить в свое счастье. Ты меня извини, пожалуйста, это я от неожиданности повел себя как полный идиот. Я тебя сегодня провожу, хорошо?
Она кивала, молча и очень серьёзно слушала заливавшегося соловьем Егора, прижимаясь, нет – едва касаясь своей щекой его щеки. Она слушала, правда, по её туманящимся глазам было непонятно, слышала ли. Но разве смысл слов важен? – Конечно нет! Важны интонации, важно щекочущее ухо дыхание, а смысл она и так знала – сердцем. Он же, удивляясь, откуда берутся слова, говорил и говорил без остановки. Тот, второй Егор, который восьмиклассник, со страхом сжался где-то в самом углу сознания и смотрел на происходящее так, как смотрят увлекательное кино, не веря, что всё это с ним происходит на самом деле и боясь, что вот сейчас его обнаружат в этом его углу и выгонят, не дав досмотреть.
И весь вечер Егор не отпускал её руки – они то танцевали, то просто стояли рядом, держась друг за друга, словно боясь потеряться в этом огромном и чужом мире – два родных, нашедших друг друга человека. Боясь, что отпустив любимую руку, они упустят и что-то очень важное и неповторимое. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, отказываясь верить, что всё это происходит с ней на самом деле и одновременно понимая, что она без него умрёт. И от этого ей хотелось сразу и смеяться и плакать, все эмоции перепутались и кружили её юную голову словно на некой сказочной карусели.
А ему казалось, что в её глазах он видит отблеск далеких звезд, среди которых они танцуют вечно. И этот земной танец и эта земная музыка всего лишь смутная тень их истинного звездного танца и мелодии самих небесных сфер. Он смотрел в эти глаза и видел (или ему казалось, что видел) в них нечто совершенно невероятное: её словно раздуваемые ветром волосы, в которых мерцали звезды, складывающиеся в бриллиантовый узор Млечного пути. Её улыбку, в которой сияли тысячи солнц и слова, читаемые в движении губ: «я люблю тебя, супруг мой». Он даже прикрыл глаза и чуть помотал головой, чтобы прогнать видение, но оно не уходило, словно настаивая: это я настоящее, всё остальное – только тень, только сон, иллюзия, майя.
***
Так они и танцевали все танцы без исключения, будто погруженные в самих себя, словно объединённые в одно тело и как будто не здесь и не сейчас, а сразу всегда и везде. А уж совершенно заодно, не отрываясь от основного, познакомились с её подругами, а те с Кузьмой, робко топчущимся рядом и, в основном, предпочитающим помалкивать. Ту, которая завела с ним утром разговор, звали Леной, а вторую – Ларисой. И после окончания вечера они всей компанией отправились провожать девушек. Причем, Оля сразу подхватила Егора под руку и больше уже не отпускала. Егор всю дорогу рассказывал анекдоты (и откуда он только их знал столько, сам удивлялся) и разные смешные истории, девчонки с готовностью смеялись и совсем немножко (а может и не немножко) завидовали подруге. Странно, но этот Соколов вовсе не казался им сейчас малолеткой, в которого по какому-то странному недоразумению угораздило втюриться Ольге. Он почему-то сейчас казался даже взрослее и гораздо опытнее их самих, и они никак не могли избавиться от этого навязчивого впечатления. Такой себе когнитивный диссонанс, неожиданно посетивший их этим вечером.
