Фантазм (от греч. – призрак, воображение, представление) – нарушение памяти, когда события, которые придумал или вообразил человек, кажутся ему произошедшими на самом деле. Разновидность парамнезии.
Парамнезия – нарушения и расстройства памяти, выражающиеся в ложных воспоминаниях; в которых может происходить смешение прошлого и настоящего, а также реальных и вымышленных событий.
Все совпадения с историческими лицами нашей реальности являются совершенно случайными.
«Я не уверен, надо ли вам это знать, но я уверен, что должен это рассказать».
Стивен Кинг «Колдун и кристалл».
Глава
I
1941 год, СССР.
Шел второй месяц Великой Отечественной войны. Самой страшной войны за всю историю Российского государства, как бы оно ни называлось в разные исторические периоды своего существования. Пока ещё было не очевидно, что война будет настолько разрушительной. Пока ещё все надеялись на лучшее. Но немцы пёрли и пёрли вперед, как тараном сметая Красную Армию, прославленную во множестве предвоенных фильмов, стихов, книг, воспетую в десятках песен, с удовольствием распеваемых советским народом, верящим, что первая в мире истинно народная армия является и самой сильной армией в мире. Позади уже были победы, которые подпитывали это чувство превосходства и гордости. Это, конечно, убедительное поражение японцев в необъявленной войне у реки Халхин-Гол на территории Монголии. А так же победа в «Зимней войне» с Финляндией, не настолько убедительная, гораздо более кровавая для СССР, но, как известно, победителей не судят. Победители сами судят всех и сами устанавливают, кто виноват, а кто прав. При этом, понятно, что главными злодеями всегда объявляется именно побежденная сторона. Что, впрочем, вполне укладывается в народные представления о том, что, в конце концов добро побеждает всегда. А если победители представляют силы добра, то, конечно же, побеждённые олицетворяют собой зло. Простая до наивности схема, совершенно не очевидная, но главное, вполне рабочая.
Однако, несмотря на народные чаяния и навеянные важнейшим из искусств1 представления, «непобедимая и легендарная» Рабоче-Крестьянская Красная Армия оказалось совершенно не способна противопоставить стальному тевтонскому катку хоть что-то сравнимое по классу и опыту. Десятки тысяч красноармейцев уже оказались в плену и, таким образом, были выведены из игры, что было чрезвычайно обидным для генералов, которые так на них рассчитывали! Тысячи убитых давно перекрыли все запланированные теми же генералами «допустимые потери», что опять же не могло их радовать, ведь, погибая не вовремя, не в соответствие с планами командования, бойцы, тем самым эти планы нарушали. К сожалению, нарушителей уже никак нельзя было привлечь к ответственности. Вместо них потеть приходилось самим генералам собственными толстыми телесами, затянутыми в плотные мундиры цвета хаки, в кабинетах других генералов с более убедительным количеством звезд в петлицах. Что поделать, реальность вообще редко, если не сказать – никогда, не интересуется теми планами, которые составляют люди. У нее свои планы, никак не связанные с желанием копошащихся на планете ее обитателей. Недаром же говорят в народе: хочешь насмешить Бога, расскажи Ему о своих планах. Впрочем, государству, от Бога официально отказавшемуся, даже рассказать было некому. Олицетворением советского бога тогда был сам товарищ Сталин, хоть и любивший иногда пошутить, но над срывами государственных планов смеяться отказывающийся наотрез.
А в это же самое время природа, словно желая хоть как-то компенсировать затеянную людьми свою любимую игру в войнушку, цвела всем разнообразием своей флоры и пела соловьями, жаворонками и другими, не столь известными широким массам, пичугами. Прочая фауна так же активно размножалась и была занята делами насущными, не обращая внимания на чужие проблемы. Да и какая, собственно, разница, коли и немцам и русским одинаково нравится соловьиная трель?
Впрочем, если уж говорить о природе, она явно планировала свое собственное контрнаступление на территории СССР. О чем пока неведомо было уже привычно радующимся победам германского оружия Фрицам и Гансам, легендарным героям и победителям Польши, Дании, Норвегии, Бельгии, Нидерландов, Люксембурга и Франции, не считая остальной европейской мелочи, которые с веселым гоготом купались нагишом в многочисленных прудах и речках новых территорий Тысячелетнего Рейха, смущая своим видом непривычных к такому ню местных деревенских баб.
Лето 1941-го года выдалось необычайно жарким, что, по народным поверьям, предвещало очень холодную зиму. Синоптики сегодня утверждают, что это неверная примета, впрочем, те же самые синоптики вынужденно признают, что зима 1941 – 42 года на Европейской территории России была самой холодной за весь XX век. Но это то, о чём пока известно только нам, далеким потомкам, и о чём вовсе не думали в то время победители Европы, планировавшие закончить очередную войну к осени. Они еще не были знакомы с русским генералом по фамилии (или имени?) Мороз, который под Москвой в одиночку, как твердят записные русофобы, сломает все их планы. Пусть мы с вами знаем, что далеко и даже совсем не в одиночку, однако поможет СССР он очень крепко.
Но зачем, скажите, думать о плохом и совершенно неизвестном, когда солнце светит, птицы поют, враг бежит, а куры и яйки в деревенских курятниках столь же вкусны, сколь и бесплатны? И бравые солдаты Вермахта фотографировались на фоне подбитых советских танков и колонн пленных дикарей, широко улыбаясь прямо в самые лучшие в мире цейсовские объективы, чтобы послать эти фотографии своим белокурым Мартам и Гретхен. Белокурые, в свою очередь, верили, что женихи скоро вернутся, загруженные экзотическими подарками, и шили красивые платья, чтобы встретить их в своем, женском всеоружии.
***
Советские военнопленные, голодные, грязные и смертельно уставшие, в большинстве своём сломленные морально, уныло плелись длинными колоннами, глотая пыль и слезы бессилия. Плелись под охраной тоже очень уставших и грязных от всепроникающей пыли солдат из далекой Германии, которые, тем не менее, смотрелись куда более бодро, по-хозяйски оглядывая всё вокруг. Пленные по большей части шли молча, угрюмо глядя себе под ноги, лишь иногда перекидываясь друг с другом скудными фразами:
– Как думаешь, Василий, куда нас ведут?
– Да кто ж их знает, Петро? Думаю, что куда-нибудь да приведут.
– Эх, пожрать бы! Два дня ничего не жрамши… Как думаешь, покормят?
– Ну, ежели не расстреляют, то, должно, покормят.
– Не, таперича уже не расстреляют, – встрял в разговор обросший светлой щетиной дядька средних лет со старшинской «пилой» в петлицах – не иначе, сверхсрочник.
– Правда, ты точно знаешь? – с надеждой обернулся к нему Петро.
– Ну, посуди сам, – обстоятельно заговорил дядька, – пошто им нас цельный день куда-то вести, ежели бы хотели расстрелять? Давно бы построили в шеренги, да прошлись из пулеметов, всех и делов-то. А так, выходит, что жить пока будем. А раз мы им живые нужны, значит, и покормят. Это, брат, называется – логика, слышал?
– А на что мы им нужны, как считаешь? – не унимался дотошный Петро, не до конца удовлетворённый ссылкой на логику.
– Ну, как на что? – пожал плечами собеседник. – Мало ли какой работы есть, где дармовые работники пригодятся, что за кусок хлеба пахать будут? Вот и рассуди, что невыгодно им нас убивать.
– Комиссаров с жидами, может, и шлёпнут, конечно, – помолчав, задумчиво добавил он.
– А жидов-то за что? – встрял в разговор, доселе помалкивающий и прислушивающийся Василий.
– Дык их всегда бьют, при любой заварухе, на всякий случай, наверное. К тому же, почитай, все наши комиссары жиды и есть, – дядька вновь помолчал, пожевал треснувшими от жажды губами и неуверенно добавил, – ну, может, и не все, но большинство точно. А германцы жидов отчего-то особенно сильно не любят. Видать, досадили они им чем-то очень, как увидят жида – хошь мужика, хошь бабу, хошь дитё малое – тут же стреляют на месте.
