Пролог, который отсылает читателя чуть не в самый конец книги
Почётный гражданин Рима, сенатор, герой Галльских войн Марцелл Флавий кормил хлебными крошками коричневых голубей. Они во множестве расплодились на верхнем ярусе колоннады огромной белоснежной виллы, расположенной в глубине оливковых рощ за северной окраиной города. По широкому добродушному лицу гуляла улыбка. Внезапно он глубоко задумался, но пухлые влажные губы опять растянулись в узкую полоску, потом прошептали что-то невразумительное. Впрочем, гвардейцы никогда не приближались к нему и подслушать ничего не могли. Он взял последнюю горсть крошек из сумы, подвешенной на меч потрескавшегося Марса, швырнул её в ближайшего голубя и хлопнул в ладоши. Голубь не отлетел, описал круг и принялся жадно склёвывать корм. Двое солдат бросились в глубину сада. Там, над портиком в тени вековых дубов и лавров прятался низкий замшелый грот. Открыли потайную дверь в углублении, встали на караул. Марцелл Флавий, кряхтя и по-прежнему улыбаясь, начал долгий спуск в сырую пещеру. Он не мог понять, почему его, наследника Тита Веспасиана, римского императора 70-х годов, считали покровителем христиан, тех самых иудеев-сикариев, повстанцев и террористов, врагов Рима. Христиане отрицали божественность императоров, его прямых предков, их родовых богов, богов самого Рима Юпитера, Юнону, Марса. Теперь же, после Константина, сделавшего христианство официальным культом, Сенат предлагает ему пост Понтифика, настаивая, что в Риме разгорается религиозная смута, и было бы глупо восстанавливать против себя большую часть гражданского общества. Скользкие ступени сделали поворот, здесь в глубокой норе жила Ламия. Заслышав стон, Марцелл наклонился к жерлу пещеры и произнес несколько ласковых слов. Стон прекратился, и сенатор медленно продолжил путь вниз.
У железной решётки стояли прикованные к стене самые настоящие некроманты. Молча они справились с мощным затвором, с поклоном отворили клеть. Под низким потолком неярко горело пламя в плетёных железных корзинах. Когда гегемон вошёл, пламя вспыхнуло, озарив дюжину мужчин и женщин в лохмотьях. Они лежали вдоль стен на почерневшей зловонной соломе, кто-то читал молитву, кто-то молчал. В центре узилища возвышалась окаменевшая фигура трёхметрового Василиска с завязанными глазами. Он был закован в цепи и вынужден был согнуться чуть не пополам, упираясь петушиным гребнем в потолок. Ониксовое жабье тело поблёскивало желтизной ауреуса, из клюва капала такая же янтарно-малахитовая слизь.
– Ты, – тихо сказал Марцелл и ткнул коротким толстым пальцем в ближайшего пленника. Тот ничего не ответил, но отполз к Василиску, положил голову на когтистую лапу.
– Твой черёд, – сказал Марцелл и указал на молящегося у дальней стены. Он встал, поднял остро заточенную палку, приблизился к жертве и медленно вдавил её в живот несчастного. Человек даже не застонал, только на лбу мгновенно проступил пот, из закушенной губы брызнула кровь.
– Слишком быстро, – сказал Марцелл и, глубоко задышав, спросил: – Где прячется старшина общины?
Пытуемый не ответил. Марцелл кивнул головой, прикрыл веки и выдавил из себя:
– Продолжай.
Христианин вынул палку, переставил её чуть выше и с силой вдавил опять.
– Ответь сенатору, иудей, прежде чем отправиться к Тартару и сыну его Тифону.
В ответ на молчание Марцелл тихо сказал «Продолжай» и краем туники отёр свои алые губы. Несчастный палач с трудом вдавливал палку всё глубже. Казнённый молчал, потом неожиданно поднял дрожащую руку ко лбу, уронил её и перестал дышать.
– Слишком быстро, – сказал Марцелл и повернулся к выходу.
У входа в дом сенатор ополоснул лицо холодной водой из большой каменной чаши. Проследовал в спальную комнату. Перед широким настилом на львиных лапах прямо на мраморном полу стояли кувшин с вином, чаша, полная фруктов. Он жадно выпил, наполнив до краёв тонкую глиняную чашу. Скинул алую тунику, белую льняную рубаху и, не снимая калиги, тяжело повалился на ложе.
– Я очень устал, – мрачно сказал сенатор.
Из боковой комнаты тут же выбежали две совершенно юные темноволосые девушки в коротких кожаных жилетах нараспашку. Когда они умащяли благовониями белое волосатое тело Флавия, он не возражал, вспоминая заседание Сената, где его сначала уговаривали, потом стращали и даже принесли клетку с Цербером. В конце концов, он так и не согласился занять пост высшего иерарха христианской церкви.
Когда девушки робко попытались возбудить его, он прогнал их, вспомнив аудиенцию у императора. Гонорий принуждал его немедленно приступить к строительству очередной христианской базилики. Он даже позвал шута, который больно поколотил его дубинкой. Всё это было не просто недоразумение или неведомый ему политический расчёт, это был каприз: возвышение через унижение.
Через месяц Марцелл решил проверить, как строится церковь. Стены главного нефа уже стояли, и Марцелл Флавий удовлетворённо посмотрел в сторону стоящих на коленях рабов и вольноотпущенников. Все склонили головы и смотрели в землю. Но один осмелился быстро, тайком перекрестить его. Сенатор повернулся к охраннику, протянул руку. Воин вложил в неё короткий широкий гладиус. Сенатор медленно подошёл к человеку, стоящему на коленях, не смеющему поднять взгляд. Бить мечом было не с руки.
– Ляг на спину, – спокойным голосом сказал Марцелл. Когда тот исполнил приказание, сенатор нагнулся и провёл острым лезвием по животу. Человек испугался, вскочил на ноги и, подхватив кишки, бросился наутёк.
Когда Базилика была почти готова, император Гонорий ещё раз лично представил её строителя Сенату и рекомендовал Марцелла на должность христианского суверена. Правда, сувереном Святого Престола объявил себя святой Сириций. Но как истинный адепт святого Петра, апостола и первого Папы христианской общины Рима, он был также наивен и ещё не понимал, что в его чашу уже добавили яд.
Марцелл публично обвинил святого Сириция в связях с Химерой, существом порождённым хаосом, и на следующий день суверен после скромного постного обеда скончался в ужасных муках.
Под именем святого Анастасия пост Понтифика займёт Марцелл Флавий. Но уже два года спустя, в 401 году от Рождества Христова, при его полном попустительстве и немощи слабоумного императора Гонория германцы впервые в истории захватят и разграбят северные города Римской империи. Но на смену Анастасию уже спешил другой человек. Епископ, принявший имя святого Иннокентия, займёт Престол Святой Церкви и за пятнадцать коротких лет обратит в новую веру многих герцогов и князей Европы.
Часть 1. Марта, Вагнер и универ
Тогда он не проявлял особую гражданскую сознательность или что-то там ещё. Шкуру спасал. На одной из пьяных вечеринок подрался с лучшим другом из-за девчонки, засунул её в автомобиль и на выезде со двора влетел в огромное дерево. Как это обычно бывает, виновник остался цел-невредим, а Марта надолго слегла в больницу с множественными ушибами внутренних органов.
Машину сделал быстро, с Серёгой помирился, в конце концов. Только родители Марты простить его не смогли, и впереди явственно обозначился небольшой, но реальный срок. Адвокат, честный прощелыга, откровенно признался, что взятку он не возьмёт, потому что ни он, ни прокурор ничего забелить не смогут. Посоветовал "единственно верный" выход из положения – срочно сдаваться в военкомат.
Год службы только казался бесконечным. Теперь же, после трёх дней пробуждения по утрам с улыбкой, Захар понял, что это был всего лишь один мелкий эпизод из его короткой жизни. Настолько мелкий, что даже подготовка к поездке на дачу к Серёге, занявшая каких-то три дня, казалась куда как длинней. Однако, хлопоты: надо всех организовать, хорошо закупиться, чтобы накрыть приличную поляну. В мирной реальности второй половины XXI века не принято отмечать дембель с размахом. Но тут случай особый, да и компания у Захара ещё со школьных времён считалась разгульной сверх всякой меры. Решили уехать подальше, в «таёжную глубинку», как любил говорить про свой заброшенный родительский дом сам Сергей. Где-то в районе Талдома в бору на берегу холодной речки оставалось не больше десятка ещё обитаемых домов. Если судить по рассказам Серёги, они вообще могут не вернуться оттуда в мир телефонов, настолько там классно и по-хорошему дико. И люди совсем другие. По его словам, рыбу тамошние аборигены ловят в полноводной реке, прямо из окна выбрасывая сеть. Само собой, для шашлыка выбор предоставлялся самый разнообразный. Можно кабанчика стрельнуть, а то и лосятины раздобыть у тех же аборигенов. Места хоть и безлюдные, но райские, можно сказать, только вместо праведников населены переодетыми грешниками.
