– Валяйте, – раздраженно бросила Николь.
– Разве Гор Кальбфлейш не курит? – удивленно спросил Старк.
– Нет, – ответила Николь.
– Он также не удостаивает своим вниманием и ваши музыкальные вечера, верно? Это, по-моему, недобрый знак. Вспомните Шекспира, «Юлия Цезаря».
Кажется, так: «Я не доверяю ему, потому что нет места музыке в душе его».
Вспомнили? «Нет места музыке в душе его». Разве это не является абсолютно точной характеристикой нынешнего Дер Альте? Я никогда, к несчастью своему, с ним не встречался. А вот иметь дело с вами, миссис Тибо, одно удовольствие, поверьте мне.
У Эмиля Старка были серые необычайно смышленые глаза.
– Спасибо, – простонала Николь, в душе больше всего желая, чтобы он поскорее ушел.
Она ощущала, что он овладел всеми нитями их беседы, и это вызывало у нее досаду и беспокойство.
– Видите ли, – продолжил он, – для нас, израильтян, всегда затруднительно вести какие-либо дела с немцами, поэтому я не сомневаюсь в том, что испытывал бы определенную неловкость и во взаимоотношениях с герром Кальбфлейшем.
Он выдохнул густое облако сигарного дыма; запах его был ей настолько отвратителен, что она, не стесняясь премьера, сморщила свой нос, а он спокойно продолжал:
– Он очень напоминает самого первого Дер Альте, герра Аденауэра, кажется так его звали, насколько мне помнятся учебные исторические фильмы, которых я насмотрелся еще мальчиком в школе. Интересно отметить, что он правил куда более длительный промежуток времени, чем продолжался весь период существования Третьего Рейха… который, как полагали, должен был просуществовать тысячу лет.
– Да, – рассеянно согласилась Николь.
– А ведь это вполне осуществимо, если мы скажем ему необходимую для этого помощь, прибегнув к использованию аппаратуры фон Лессинджера. Он отвел глаза в сторону.
– Вы так считаете? И тем не менее, вы все еще хотите…
– Я думаю, – сказал Эмиль Старк, – что если Третьему Рейху предоставить в распоряжение те виды оружия, которых ему недоставало, он мог бы протянуть еще лет пять – хотя и это представляется весьма мало вероятным. Он обречен на гибель самой своей внутренней природой: в нацистской партии совершенно отсутствовал механизм наследования Фюреру.
Поэтому Германия распадется на части, превратится в скопище крохотных, злобно враждующих друг с другом государств, как это уже было до Бисмарка.
Мое правительство убеждено в этом, миссис Тибо. Помните, как Гесс представлял Гитлера на одном из грандиозных партийных митингов? «Гитлер ист Дойчланд» – «Гитлер есть Германия». Он был совершенно прав. Отсюда вытекал вопрос – что будет после Гитлера? Потоп. И Гитлер прекрасно это понимал. По сути, не исключена даже возможность того, что Гитлер преднамеренно вел свою страну к поражению. Но это весьма замысловатая гипотеза, основанная на психоанализе его характера. Я лично нахожу ее слишком уж фантастично, чтобы в нее поверить.
– Если доставить сюда Германа Геринга из его эпохи, – задумчиво произнесла Никель, – сюда, к нам, вы захотите сесть с ним за один стол и принять участие в переговорах?
– Да, – ответил Старк. – Я даже настаиваю на этом.
– Вы?… – она высокомерно взглянула на него. – Настаиваете?
Старк кивнул.
– Впрочем, это не удивительно, – заявила Никель. – Наверное, вы считаете духовным воплощением всемирного еврейства или какой-либо подобной мистической организации.
– Я являюсь официальным представителем государства Израиль, возразил Старк, – по сути, его наивысшим должностным лицом.
– Это правда, – спросила Никель, – что ваша страна намерена в самом ближайшем будущем осуществить рекогносцировочный полет на Марс?
– Вовсе не рекогносцировочный полет, – возразил Старк. – Транспортную операцию, целью которой является организация там первого нашего кибуца, разумеется, в его современном виде. Марс, так сказать, весь подобен огромной пустыне Нехеб. Когда-нибудь мы на нем будем выращивать апельсины.
– Удачливый народец, – бросила сквозь зубы Никель.
– Пардон? – Старк приложил ладонь к уху – он не расслышал ее слов.
– Вам везет. У вас есть сила воображения. А чем мы располагаем у себя в США?… – овна призадумалась. – Это нормы. Стандарты. Нам свойственен очень приземленный образ мышления. Черт бы вас побрал, Старк – вы совсем меня расстроили, даже не знаю, почему.
– Вам следовало бы посетить Израиль, – предложил Старк. – Вам там будет очень интересно. Например…
– Например, я могла бы там перейти в иудейскую веру, – усмехнулась Никель. – И принять имя Ребенка. Послушайте-ка, Старк, что-то я совсем заговорилась с вами. Мне очень не нравится вся эта затея, изложенная в докладе Вольфа, – как я полагаю, такое широкомасштабное вмешательство в прошлое слишком рискованно, даже если это и может привести к спасению шести миллионов жизней ни в чем неповинных людей. Вспомните-ка, что случилось, когда мы делали попытки послать специального убийцу в прошлое, чтобы он уничтожил Адольфа Гитлера в самом начале его политической карьеры: кто-то или что-то мешало нам всякий раз, когда мы пытались это сделать, а попыток таких мы предприняли целых семь! Я знаю – в этом я даже уверена – что нам препятствовали агенты из будущего, из той эпохи, что последует за нашей. Если кто-то один способен порезвиться, используя систему фон Лессинджера, то на это способны и двое. Бомба в пивном зале, бомба в агитсамолете…
– Не такая попытка, – сказал Старк, – будет с восторгом встречена неонацистскими элементами. Они будут рады оказывать вам всяческое содействие.
– И этим вы хотите поднять мое настроение? – с горечью в голосе произнесла Никель. – Вы должны были бы лучше других понять, насколько это дурное предзнаменование.
Какое– то время Старк ничего не говорил. Он только курил свою филиппинскую сигару ручной работы и угрюмо посматривал на собеседницу.
– Мне, пожалуй, сейчас самое время откланяться, миссис Тибо, наконец сказал он. – Возможно, вы правы. Мне бы хотелось поразмыслить над этим, а также посовещаться с другими членами моего кабинета. Мы еще с вами встретимся сегодня вечером на концерте в Белом Доме. Там будут исполняться Бах или Гендель? Я очень люблю обоих этих композиторов.
– Сегодня у нас будет программа специально для израильского премьера, – сообщила Никель. – Мендельсон, Малер, Блох, Копленд. Ну как?
Она улыбнулась, и Старк улыбнулся ей в ответ.
– У вас есть лишний экземпляр доклада генерала Вольфа, который я мог бы взять с собой?
– Нет. – Она отрицательно покачала головой. – Это «Гехаймнис» совершенно секретно.
Старк поднял бровь. Улыбка сошла с его лица.
– Даже Кальбфлейшу не видать его, – подчеркнула Никель.
А ведь в ее намерения не входило выпячивать свое положение, и Эмиль Старк, без сомнения, догадывался об этом. Профессиональная проницательность была одним из его неотъемлемых качеств.
Николь прошла к своему письменному столу и расположилась за ним.
Ожидая, пока он уйдет, она стала просматривать папку с различными краткими сообщениями, которые подготовила для нее секретарша Леонора. Среди ничего особенно интересного не было, внимание Никель привлекло только одна информация.
В ней говорилось, что разведчице талантов для Белого Дома Джанет Раймер так и не удалось уговорить великого, но патологически неуравновешенного пианиста-телекинетика Ричарда Конгросяна принять участие в сегодняшнем концерте, так как он внезапно покинул свою летнюю резиденцию в Дженнере и добровольно отправился в один из санаториев для прохождения курса электрошоковой терапии. И об этом никто не должен был знать.
Конгросян был известен не только своей мастерской интерпретацией Брамса и Шопена, но и своеобразным, быстрым и очень сильным умом. Пропади все пропадом, с горечью отметила про себя Никель. Что ж, это полностью перечеркивает все, что намечалось на сегодняшний вечер; я вполне могу заваливаться в постель сразу же после обеда.
С любопытством взирая на нее, Эмиль Старк продолжал попыхивать сигарой.