- Нам нельзя отлучатся, - извиняющимся тоном говорит семинарист, - вызывают в алфавитном порядке. Если не зайдешь, то всё, неуд, а пересдача не скоро будет!

  - А давно начали экзаменацию? Возможно, я опоздал? Я по фамилии, всегда первый ходил!- упавшим голосом произносит о. Онисий.

  - Давненько уже! - сообщает семинарист, сожалея о том, что таким известием огорчает о. Онисия. Затем, помявшись, юноша спрашивает у меня, - как вы думаете, мне заходить на комиссию с распущенными волосами, или собранными?

  - А какое отношение имеют волосы к возможному принятию сана?- удивляюсь я, глядя на его длинную, ниже лопаток, косичку.

  - Имеют! Митрополит прогнал ребят, которые использовали черную резинку для волос. По его мнению, это недостойно мужчины, так ходят женщины. А другим сделал замечание, что с распущенными волосами они выглядят не благоговейно! - говорит семинарист.

  - Тогда как же ходить? - недоумеваю я.

  - Спрятав ту часть косички, что ниже шеи, под воротник подрясника! - объясняет семинарист, - но в подряснике на территории епархии нам не разрешают, его надевать можно только в семинарии. И теперь, из-за открытых волос, я чувствую себя неловко перед встречей с митрополитом!

   Пока я думаю, что посоветовать, мне задает вопрос младший семинарист:

  - А у меня, зубы не выглядят коричневатыми?

  - Что, зубы тоже надо прятать в подрясник? - не сдержавшись, язвлю я.

  - Владыко считает, что коричневые зубы бывают у тех, кто тайно курит! Это великий грех, курящих не рукополагают! - с сожалением говорит семинарист.

   Мне кажутся странными мысли семинаристов перед столь важным событием в жизни. Вместо того чтобы переживать, является ли профессиональное служение Богу их призванием, они болтают о мелочах!

  - А в Греции православные священники, и даже некоторые монахи, курят! И я их не порицаю! - говорит слушавший нас о. Онисий. По его голосу я понимаю, что ему очень нехорошо, и он сообщает свое мнение, чтобы отвлечься.

  - Пожалуй, я схожу за пирожком для батюшки, - говорю я семинаристам, - приглядите за ним, пока вас не вызвали?

   Семинаристы согласно кивают головами.

   За время моего отсутствия коридор пустеет. Я вижу, что вместо моих собеседников, семинаристов, около о. Онисия стоит наш дьякон, и угощает его печением.

  - Пирожки будете? - предлагаю я.

  - А, давай! - соглашается о. Димитриан. Он передает пирожок о. Онисию, а другой берет сам.

  - Семинаристы где? - интересуюсь я.

  - Прошли уже, счастливые, убежали! - говорит о. Димитриан.

  - Так быстро? - удивляюсь я.

  - Все зависит от того, какой вопрос задаст митрополит. Им задали входные молитвы, любой ребенок из священнической семьи знает! - отвечает дьякон.

  - А какой трудный вопрос? - спрашиваю я.

  - Ну, хотя бы... чин проскомидии! Комиссия сразу понимает, что митрополит хочет завалить кандидата, и начинается...- отвечает дьякон, нервничая. Забывшись, он собирается сунуть надкусанный пирожок в карман подрясника. Я удерживаю его руку, и интересуюсь:

  - Что начинается?

  - Только что пытался сдать на дьякона выпускник Богословского университета! - для примера объясняет мне о. Димитриан, - человек фантастической памяти! Он знал абсолютно все! Мало того, показывал феноменальное владение речью: комиссия задавала ему вопрос с подковыркой, он им в таком же духе отвечал. Под конец, устав от соревнования умов, митрополит прямо сказал соискателю, что, кроме выпускников духовной семинарии, он никого рукополагать не будет. Тогда богослов спросил: ему что, идти, сдавать экзамены в семинарию? Это же спустится на ступеньку ниже, и потерять годы! Для чего тогда существует столь известное на всю страну православное учебное заведение, в котором он учился? Кого оно выпускает? А митрополит ему в ответ сказал, что он лично решает, кого зачислят в семинарию, а кого нет, и дерзких не берет. Ему они без надобности, в семинарии главное - не знания, а послушание! Знания портят человека, и это видно епархиальному совету невооруженным взглядом!

  - Да уж! - восклицаю я, впечатленный рассказанной историей, и спрашиваю дьякона, - а вам когда идти?