Однако отсутствие известий о ней переносилось мною тяжело. В самый разгар учебы или работы меня неожиданно охватывала такая тоска, что хотелось напиться "до поросячьего визга", вместе со "всегда готовым" Игорем Витальевичем. А затем, все равно с кем, подраться, чтобы боль физическая затмила душевные страдания.

   Конечно, я так не поступал. Я находил утешение в том, что часто ходил в Мосфильм, и стоял площади, где впервые увидел её. Память услужливо возвращала мне сцену с танцующими балеринами, и я опять смотрел на высокие, наполненные радостью, прыжки Насти. Ставши от этого счастливым, я шёл той дорогой, по которой мы тогда шли, и шепотом повторял слова нашего разговора. Оказавшись возле Бережковского моста, останавливался на набережной, там, где Настя впервые поцеловала меня, и бросал в реку букет. И долго смотрел, ожидая, пока вода не "заберет" цветы, как это было с ее фотографией.

   Я оформился в театр ночным электриком (сказал сестрам, что ради денег и лучшего контроля над Игорем Витальевичем). А фактически для того, чтобы приходить в верхний репетиционный зал и ложится на пол, доски которого, казалось, хранят тепло её тела. Таким образом я вспоминал Настю: как она двигалась на фоне ночного неба, а затем любила меня здесь.

   Я разыскал на складе реквизита "тот самый" канделябр. Мне хотелось выяснить, что на самом деле произошло, когда Настя "превратилась" в световые нити и " вышла" в открытый космос. Поскольку она уехала в Китай, у меня возникло подозрение, что случившееся как-то связанно с нелегальными ароматическими свечами. Может быть, китайские "товарищи" подарили их Насте, чтобы таким способом расположить к себе нужную им балерину?

   Несмотря на правдоподобность, версия не нравилась мне тем, что ставила под сомнение её чувства. Выходило, что я был лишь подходящей кандидатурой для ее "крутой" прощальной вечеринки. Ведь оставляя мне колечко, она назвала меня не любимым, а "любимым другом"! Есть ли разница? Или нет? Что думать по этому поводу?

   Желая узнать истину, я стал искать остатки ароматических свечей на канделябре. И хоть ничего не нашел, однако узнал, что он ровесник театра. И заметил на нем любопытную гравировку, хорошо различимую только при ярком свете.

   Это была хорошо известная мне "космологическая" тема, та же, что и на напольных часах Марины Юрьевны. Сделанное открытие поразило меня. Я сразу направился к Игорю Витальевичу, справедливо считая, что человек с его эрудицией должен что-то знать о странных рисунках на канделябре, и часах в собственной квартире.

   После длительных и настойчивых расспросов Игорь Витальевич неохотно рассказал, что в балетной среде очень давно существовал культ. Который основывался на представлении, что во время танца душа балерины выходит в астрал, и она танцует уже не на Земле, а вечным существом, в космосе. Якобы самого культа уже нет, но отдельные танцовщицы чего-то такого придерживаются. И то, о чем я спрашиваю, имеет к нему отношение.

   Полученная информация совсем сбила меня с толку. Я стал сомневаться, была ли вообще моя близость с Настей реальной, и насколько мои воспоминания соответствуют действительности. А вдруг я участвовал, сам того не подозревая, в мистическом ритуале, и от этого у меня в голове все перепуталось? Как и в ту ночь, когда исчезла Марина Юрьевна?

   Мне захотелось узнать о секте больше, и я принялся расспрашивать "старожилов" Большого. Но те, как и Игорь Витальевич, отвечали неопределенно. Говорили, что плохо осведомлены. Лишь один из них вспомнил, что сектантами, вроде бы, занималось ЧК, а позже их контролировал лично тов. Берия. Поэтому говорить о них в театре всегда боялись.

   Слухи о моих "нездоровых" интересах дошли до сестер. Они начали беспокоиться, в особенности Нина. Она подошла ко мне, и, не обращая внимания на то, что я избегаю ее взгляда, спросила, почему я давно не был у о. Михаила.

   К тому времени Миша уже осуществил свою мечту. Он стал иеромонахом, о. Михаилом, и заканчивал учебу в Коломенской семинарии. Он всегда был мне за старшего брата, я относился к нему с большой теплотой. И теперь от прямого вопроса Нины мне стало стыдно. За любовными терзаниями я совсем позабыл о духовной стороне жизни.

   ГЛАВА 53.

   В первый же выходной день мы поехали на вечернюю службу в Донской монастырь, где подвизался о. Михаил. Батюшка очень обрадовался нам. К моему изумлению, оказалось, что Татьяна и Нина часто бывают у него на исповеди. Поэтому он отпустил их быстро, а мне уделил гораздо больше времени.

   Для начала напомнил, что истинный христианин должен регулярно участвовать в практике церкви через таинства. Я покраснел, признал свою ошибку, и принялся без утайки рассказывать, что со мной происходило после знакомства с Настей. О. Михаил внимательно выслушал, а потом сказал:

  - Вячеслав, тебе надо переосмыслить свои чувства. Ты лучше оставь прошлое, как оно есть, и начинай жить дальше. Иначе ты ума лишишься, и, желая угодить своей "балерине", окажешься в секте.

  - Ее зовут Анастасия, - обиженно подсказал я.

  - Тобою движет неуправляемая страсть к Анастасии, - поправился о. Михаил, - а не любовь к ней! Точно такая же страсть, как и у Игоря Витальевича к бутылке. Вы оба ничего не можете с собой поделать. Однако от вашего безволия страдаете не только вы, но и близкие к вам люди. Вот, Нина любит тебя. Да ты наверняка знаешь, как она страдает! А ты пребываешь в пустых мечтаниях. Я более чем уверен, что, проживи ты с Анастасией месяц, второй не выдержишь (я вспомнил всегдашний беспорядок в ее комнате) и вернешься к Нине. Пусть Нина и не блещет яркими талантами, как тебе хочется, но я уверяю, что за прошедшие годы она стала лучшей часть тебя. Если потеряешь ее, затоскуешь гораздо сильнее, чем тоскуешь сейчас по вымышленному образу, существующему только у тебя в голове.

  - Но ведь Нина любит не меня, а свое отражение во мне, - заметил я батюшке, - вот поэтому я не обращаю внимания на ее любовь, хотя и замечаю ее.

  - Так обрати. Не в смысле немедленно женится, а чисто по-человечески. А то сестры жалуются, что ты превратился в мрачную личность, которой ни до кого нет дела. Ты давно уделял им свое время? Ходил с ними куда-нибудь, помимо работы? - Поинтересовался батюшка. Я попытался вспомнить, но не вспомнил, и признал правоту о. Михаила. На этом исповедь закончилась.

   Не скажу, что я ощутил душевное облегчение и сразу переменился. Но задумался. Батюшка был прав в том, что страстная любовь, да еще неразделенная, разрушает душевный уклад человека и негативно сказывается на его окружении. Как бы я не мучился, сестры не должны это делать вместе со мной.