Дикая, бесстрашная история совсем не похожа на сказку. Нет красоты и добра в ней, только отражение бессмысленного существования, пир на своих же костях… И мор, и дрожь холодеющих тел – старо, как мир. Страдальцы, трясетесь в плясках неумелых, все ищете пределы храбрости, а враг ваш вечен. Сегодняшний уснувший мир, пленник летаргии, смотри – история заброшена в темный угол, и лишь редкие храбрецы способны постоять за нее и отстоять перед натиском глупости и праздности. Бессмысленные пляски так же веселы, как век назад… Стоит народ на месте, привязан будто петлями к бревну, танцует и хохочет. Развитие, сияние разума, любовь и красота – их флаги рвет жестокий ветер:

Что тебе я оставил, бунтарь и мечтатель-поэт, что оставил я им, вдохновившим тебя «Озареньям»… Так хотелось бы мне рассказать тебе, что мы живы – те, кто пережил жизнь. Что с презреньем и так же, без страха, глядим на оскалы смертей. Я разговариваю сам с собой. И ни на один вопрос не смог найти ответа. Мне видится безумие везде. Я мечтаю о потере памяти.

Рембо – загадочный алхимик слова, владеющий до дна архитектоникой душевных потрясений. Великое воображение превращало мальчика, сидящего на старой мельнице возле мутного залива, в корабль, опьяненный морем свободы, в дождь, бродягу, революционера, влюбленного… Сотни образов и стихий, и ни одного имени. Что это – безумство или восхождение над ним? Одушевленное воплощение целой человеческой жизни, преодолевшей смерть, – нож в сердце. Стихи мои о скуке у окна, первой любви, потере друга и прочих излюбленных темах рифмоплетов – как вы наивны и смешны! Говорил ли я до этого или просто ревел, как раненое животное, не знающее ничего, кроме молитв? «Сам-то я не смогу объясниться: стал чем-то вроде нищего, что знает только свои Pater и Ave Maria. Я разучился говорить…»[3] Эти слова Рембо хлещут меня по лицу, как мокрые колючие ветви. Бесконечные параллели времени, кто дал мне право не замечать вас! Мне предстояло идти по этой дороге. Остановиться – значит умереть. А заново учиться говорить – ничтожная моя попытка выжить. Я сделал шаг и оглянулся в ожидании попутчиков и помощников, хотя на пути с песнями отсебятины их было предостаточно. Но они не появились. Ни тогда, ни после.

Бывает, наступает такое время, когда черный диск Луны заслоняет солнце, и в мире земном начинается суматоха. Затмение. Лед обжигает, а от солнечных лучей бросает в дрожь. Цветы закрываются, теряя свет. Птицы и рыбы, движимые инстинктом сохранения в толпе, собираются в стаи, некоторые виды живых существ бросаются в незнакомые ареалы обитания, впадают в несвойственную им спячку. Жизненная энергия концентрируется на границе нарушения биоритмов, как перед близким уничтожением. Предчувствие гибели – достойная причина для животных изменять свое поведение. Природа неизменна, она живет своими законами. Можно сколько угодно закрывать глаза под слепящим солнцем, но оно так и останется висеть на небе, полыхая где-то в немыслимой высоте. Одна маленькая вещь может заслонить все небо, если вы прикроете ей свои глаза. Причина духовной слепоты – наш страх перед солнцем. Спокойнее скрываться в тени и молиться о прекращении страданий. Достойно ли людям вести себя подобно животным в другом, душевном затмении – затмении души, предчувствуя ее гибель? Думаю, если человеку выпала доля увидеть затмение в собственном сознании, он должен иметь силы и совесть, чтобы пережить его без животных метаний и рассказать об этом, иначе зачем дана способность говорить? Природный страх – зверь внутри, поклонник боли и пошляк, голый инстинкт – рвется наружу. Я бездарный и насмешливый его хозяин. Мой слабый голос, звучи! Слова, ножом врезайтесь в сердца!

Так вот оно – затмение души. Прими его как есть, не сомневайся, слишком много знаков было дано, слишком много временных параллелей открылось мне во всей своей четкой математической красе. Что делать, если вдруг луна горит огнем, а солнце черно как уголь? Понять? Принять как данное эту отвратительную ясность? Я схожу с ума и утомлен тягучим диалогом с эхом. Изнутри вырывалась боль, снаружи бил озноб, разум пытался обуздать мысли. «Луна не бывает огненной!» – кричал во мне разум. Я соглашался и не верил глазам. Мир цвета и чувств потерял все основные свои признаки. Так в душе просыпалась любовь, моя забитая и несчастная любовь к жизни, но понимание пришло гораздо позже. Тогда я метался, как дикая рысь по ветвям и берегам, когтистой лапой прикрывая глаза от солнца… Инстинкты! Власть их сильна и нерушима в животных, но я – человек. «Я же живой человек!» – так в жизни обычно вскрикивают люди, пытаясь оправдать свои бездумные поступки, которые, как им кажется, совершаются во имя любви. «Ты – простое животное, – хочется ответить им, – пока на тебе надет ошейник страха и прицеплен к нему поводок, который держит в руках мать-природа». Неразлучная парочка – земная любовь и ревность – инстинкт продолжения рода и инстинкт обладания. Когда попадаешь в их капкан, становится сложно отличать одно от другого: слепнешь и глохнешь. Свет чистой любви и земная (земляная!) привязанность с претензией на правообладание предметом любви начинают борьбу, отсюда и огонь ярости, и ледяная апатия, и даже оскалы грубости. И имя всему этому – сумасшествие. Теперь я здесь – на грани, отделяющей меня от прошлого, возле пустоты, стою на полосе отчуждения.