Ульф пожал плечами.

– Я знаю, что он из табора, если вы это имеете в виду. Но у этих людей точно такие же права, как и у нас с вами, эээ…

– Йоханссон.

– Что ж, Йоханссон. Закон никого не дискриминирует.

Йоханссон улыбнулся.

– О, мне это известно, Ульф. Вам не нужно мне об этом напоминать. Но известно ли вам, чем занимался этот Вилигот Даниор? Почему пастор так поступил?

Ульф не сводил с него глаз, думая о свидетелях, которые отказались давать показания – пятнадцать человек, которые что-то видели. Пятнадцать!

– А я думал, что вы ничего не видели.

– Какая разница, видел я что-то или нет, – резко ответил почтальон. – Я о другом толкую – о делишках Даниора. И его сынков. Они все трое хороши. Те еще кадры, каждый – в татуировках с ног до головы.

Ульф ждал.

– Они шины крадут, – закончил почтальон. – Городок у нас маленький, Ульф, и у всех у нас шины поснимали. Вот они у нас появились, и – надо же, какое совпадение – шины начали исчезать. Просто берут и снимают их с колес – а иногда и сами колеса тоже.

– Говорите, это дело рук Даниора?

Почтальон кивнул.

Ульф нахмурился.

– А как же местная полиция? Что они говорят по этому поводу?

В ответ почтальон только рассмеялся.

– Им было сказано не наседать на приезжих. Что-то там про общественную солидарность. Они предпочитают смотреть в другую сторону.

Как и ты, подумал Ульф в адрес своего собеседника. И все же…

– Так вот, Даниор и его сынки стащили у пастора колеса. У него, знаете, «Вольво» – хорошая машина. Два колеса у него увели, плюс еще одну шину и запаску тоже.

Ульф вздохнул.

– И как же он узнал, что это был Даниор?

– Да пастор застукал одного из сынков за этим самым занятием. Он было за ним погнался, но парень запрыгнул в машину и был таков. Так что в следующий раз, как он встретил в городе Даниора, то не выдержал и дал ему в нос, – почтальон немного помолчал. – Да такое с каждым может случиться – вот хотя бы и с вами, если не возражаете, что я такое говорю.

Ульф молчал. Он попытался представить себе, что бы он почувствовал, попытайся кто снять шины с его «Сааба». И все же весь смысл юридической системы состоял в том, чтобы люди не брали правосудие в свои руки и не наказывали сами тех, кто их как-то обидел. Иначе зачем вообще обзаводиться подобной системой? И все же…

Он снова вздохнул. Внезапно он почувствовал ужасную усталость, будто вся государственная машина со всеми своими моральными принципами разом легла ему на плечи.

– Мне очень жаль это слышать, – сказал он. – Но мы не можем позволить одним людям бить других – неважно, из-за чего. Просто не можем.

Почтальон уставился вниз, себе под ноги.

– Иногда я просто поражаюсь тому, что стало с этой страной, – сказал он.

Ульф посмотрел ему прямо в глаза.

– Я понимаю, о чем вы.

– Правда?

Ульф кивнул.

– Все не так просто, как вы думаете, Йоханссон. Не так, и все тут.

А потом все стало еще сложнее. Три дня назад Ульф вернулся домой после работы и обнаружил под дверью записку от своей соседки, Агнес Хёгфорс. Ульфу пришла посылка, говорилось в записке, и Агнес ее приняла. Он может забрать у нее посылку, когда зайдет за Мартином. Мартином звали собаку Ульфа, за которой приглядывала Агнес. Она в нем души не чаяла, да и он в ней тоже.

Посылка была небрежно завернута в простую коричневую бумагу. Ульф отнес предмет к себе в квартиру, развернул и тут только обнаружил, что это была серебряная решетка радиатора для его «Сааба», в точности того года и дизайна, какую он давно себе искал. Старая решетка сломалась, и ее необходимо было сменить – и вот перед ним лежала именно та деталь, которая была так ему нужна.

К решетке была приложена записка. «Ульф Варг, – говорилось там, – спасибо, что вступились за меня. Вы – честный человек, Ульф, и я подумал, что Вам это может пригодиться. Я заметил, что Вашей машине этого не хватает. С благодарностью, Вилигот».

Для подобных случаев существовал специальный протокол, и Ульф прекрасно понимал, что он обязан немедленно вернуть подарок. Он так и намеревался поступить и на следующий день отправился туда, где в первый раз опрашивал Вилигота: на стоянку трейлеров неподалеку от города, там, где, собственно, и произошел инцидент. Но когда он приехал на место, то не обнаружил там ни Вилигота, ни, если уж на то пошло, кого-либо еще.

– Свернули лагерь и уехали, слава те Господи, – ответила местная дама, к которой Ульф обратился с расспросами. – Туда им и дорога, вот что у нас тут все думают. – А потом добавила: – Забрали с собой большую часть наших шин – и еще кое-какие детали прихватили.

Ульф почувствовал, что краснеет. Решетка «Сааба» явно была краденой – и прямо сейчас она лежала у него в машине на заднем сиденье, на виду у любого прохожего, который, проходя мимо, мог бы заглянуть в салон. Он поблагодарил даму и отправился обратно в свою квартиру в Мальмё. Припарковавшись, он достал из машины решетку и отнес к себе наверх. Рядом никого не было, но его не оставляло чувство, будто за ним наблюдают из окна, и не из одного. Он глянул вверх и увидел движение в одном из соседских окон. Теперь по крайней мере один человек мог засвидетельствовать, что он направлялся куда-то с краденым предметом. Ульф прекрасно знал, что ему следует делать. Инструкция ясно указывала, что служащему полиции, получившему подарок от лица, с которым он имел дело при исполнении обязанностей, следует этот подарок вернуть дарителю. В определенных обстоятельствах – например, когда подарок вручали благодарные граждане, которых обидел бы отказ – подарок можно было оставить, но только с особого разрешения Комиссара полиции. Если возникало подозрение, что подарок – краденый, то его следовало передать вышестоящему офицеру вместе с рапортом, поясняющим, почему, собственно, возникло это подозрение. Все это необходимо было проделать в течение двадцати четырех часов с момента получения подарка. Ульф так и намеревался поступить, но вот беда – решетка совершенно вылетела у него из головы. Прошло уже три дня, и теперь было уже поздно что-либо предпринимать, разве только подделать дату получения подарка. А Ульфу не хотелось лгать – тем более в официальном документе.

С дороги указатель с надписью «Познай себя» разглядеть было не так-то просто. Но Ульф узнал место по фотографии на буклете, который дал ему доктор Свенссон. В брошюрке описывалась деятельность центра, в том числе – субботняя психотерапевтическая группа под названием «Высвобождая прошлое», которую рекомендовал ему доктор Свенссон.

– Мы с вами добились значительного прогресса, – сказал ему психотерапевт. – Но иногда бывает полезно сменить перспективу, а «Высвобождая прошлое» ведет один мой очень хороший приятель из Германии, Ганс Эбке. Теперь он практикует в Стокгольме, но в институте Макса Планка, в Лейпциге, о нем были весьма высокого мнения. Весьма высокого.

Ульф не был уверен, что они добились такого уж прогресса.

Посещавшие Ульфа сомнения в пользе дорогостоящих психологических консультаций могли бы подвигнуть его и вовсе их прекратить, когда бы не почти суеверное нежелание разрывать отношения с доктором Свенссоном. Конечно, нельзя не признать, что это захватывающий опыт – погружаться в глубины собственного подсознания; по крайней мере иногда это бывал захватывающий опыт. Потому что порой Ульфу казалось: подсознание способно на банальности такого масштаба, что лучше бы оставить его в покое, как люди обычно поступают со всяким случайным хламом в своей жизни. С доктором Свенссоном этими смущающими его размышлениями Ульф делиться не стал; быть может, они еще всплывут естественным путем, на кушетке психоаналитика.

Его коллега Анна испытывала серьезные сомнения насчет Ульфовой психотерапии.

– Честно говоря, Ульф, – заметила как-то она, – не понимаю, зачем ты вообще тратишь на это время. Ты – самый приспособленный к жизни, самый уравновешенный человек из всех, кого я знаю. Включая меня и Джо.