– Интересно, нельзя ли что-нибудь с этим поделать? – осведомился он. – Иногда я смотрю в зеркало – то есть, если разглядываю нос, очень пристально – то вижу маленькие такие дырочки. И думаю, что же это такое.

Анна кивнула.

– Да то же самое – и это совершенно нормально. Они появляются в тех местах, где кожа жирнее. Работают как своего рода дренаж.

Карл был заинтригован. Бессознательным движением он поднял руку к лицу и потрогал нос.

– А можно ли что-нибудь с этим поделать?

Анна передала папку обратно Ульфу.

– Мой лицо, – ответила она. – Используй средства для очистки кожи. А еще, в особых случаях, можно приложить к ним кусочек льда. Поры стянутся и станут менее заметными.

– О, – произнес Карл. – Лед?

– Да, – сказала Анна. – Но самое важное – это держать кожу в чистоте. Я так понимаю, макияж ты не носишь…

Карл улыбнулся.

– Пока нет.

На это Анна заметила, что некоторые мужчины носят макияж.

– В наше время можно краситься как тебе угодно. В кафе через дорогу ходит один мужчина – вы замечали? Он румянится – и довольно густо. Ему надо быть поосторожнее – если не смывать макияж достаточно тщательно, можно забить себе поры.

– И чего это ему вздумалось краситься? – спросил Карл. – Представить себе этого не могу – мазать лицо какими-то химикатами.

– Потому что ему хочется выглядеть как можно лучше, – сказала Анна. – Люди, как правило, выглядят вовсе не так, как им хочется. Грустно, наверное, но такова жизнь.

– Очень странно, – сказал Ульф, но думал он при этом скорее о расследовании, а не о косметике.

Виновного в нападении на цыгана должны были привлечь к ответственности – быстро и без особых осложнений. Если бы не тот факт, что ни один из пятнадцати свидетелей не собирался давать показания. Четверо сказали, что в нужный момент смотрели в другую сторону; еще пятеро уверяли, будто во время столкновения глаза у них оказались закрыты – один даже заявил, будто он спал; а остальные сказали, что ничего не помнят и сомневаются, имел ли вообще место подобный инцидент. В итоге остались только показания пострадавшего – и лютеранского пастора. Пострадавший без тени сомнения описал то, что случилось: он занимался своими делами на городской площади, когда вдруг к нему подскочил незнакомец в пасторском облачении и ударил его прямо в нос. Это, конечно, случилось потому, заявил он, что он – пострадавший – принадлежал к кочевому меньшинству. «Мы уже привыкли к подобному обращению со стороны оседлых общин. Они завидуют нашей свободе».

Что же до пастора, то он уверял, будто ему ни с того ни с сего преградил дорогу совершенно незнакомый ему человек, который оживленно, но абсолютно невнятно о чем-то толковал, и был настолько этим увлечен, что сам не заметил, как врезался носом в фонарный столб. Пастор, по его словам, был так озабочен травмой, нанесенной несчастным самому себе, что даже предложил ему свой носовой платок, который был самым неблагодарным образом отвергнут. Предположение, будто он мог ударить этого человека, было немыслимым и, безусловно, не соответствовало действительности. «Некоторые люди – ужасные обманщики, – заключил он. – Бог с ними, да у них вообще никакого стыда нет. Не то чтобы я намекал на какую-то отдельную национальность, вы понимаете».

Ульф сказал обоим, что, может быть, лучшее решение проблемы – принести друг другу извинения и забыть обо всем случившемся. «Когда мы не уверены, что именно произошло на самом деле, – пояснил он, – иногда лучше оставить все так, как есть. В нашем случае есть разные точки зрения на этот конфликт, и если стороны готовы допустить возможность примирения…»

По выражению лица пострадавшего было ясно, что это предложение совершенно ему не понравилось. Он надулся – в буквальном смысле: шея у него набухла так, что Ульф начал опасаться за его давление; а глаза яростно сузились. «Так, значит, нос ромалэ стоит меньше прочих? – прошипел он. – Вы это пытаетесь мне сказать?»

– Я вовсе не собирался как-либо оценивать ваш нос, – спокойно ответил Ульф. – И позвольте мне вас заверить, что для нас все носы одинаково равны.

– Это вы только так говорите, – отрезал пострадавший. – Но когда доходит до дела, то все совсем по-другому, верно? – тут он обиженно повысил голос и, метнув на Ульфа яростный взгляд, продолжал: – Мой нос – такой же шведский, как и ваш.

Ульф глядел на него в ответ. Его всегда раздражала прямая агрессия, а этот человек, подумал он, вел себя вызывающе без особых на то причин. Но в то же время Ульф помнил, что имеет дело с представителем меньшинства, которое столь многие недолюбливали. Немудрено, что он ведет себя по-другому.

– Конечно, такой же. Я и не говорил, что другой, – ответил он примирительно.

– Но вы же собираетесь его отпустить, правда? Человека, который меня стукнул? Так ведь?

Это задело Ульфа за живое.

– Вили… – он осекся, вдруг осознав, что не помнит имени пострадавшего. Имя, конечно, было в деле – но папки под рукой у Ульфа не было. Исключительно неудачный lapsus memoriae, учитывая, что его только что обвинили в дискриминации. Имя пастора он помнил, а этого человека – нет. – Вили…

– Видите! – прошипел потерпевший. – Вы даже не потрудились запомнить мое имя.

Ульф сглотнул.

– Простите, – теперь он вспомнил и поражался, как это он мог забыть: Вилигот Даниор. – Простите меня, Вилигот. Понимаете, я постоянно решаю множество проблем. Дела наваливаются на меня со всех сторон, и иногда случается, что детали от меня ускользают. Но я хочу сказать вам следующее: ваше дело я просто так не оставлю. Я прекрасно понимаю ваши чувства и убежден, что пастора необходимо привлечь к ответственности.

Вилигот явно расслабился:

– Прекрасно. Просто прекрасно.

– И поэтому я предлагаю выдвинуть против него обвинения. Дальше уже судье решать, кому верить. На суде ваше слово против его слова, и нам остается только надеяться, что суд сумеет разобраться, кто говорит правду.

– То есть я, – быстро сказал Вилигот.

– Если вы так говорите, – ответил Ульф, – то я буду вам верить, пока мне не докажут обратное. В конце концов, разбитый нос не мог возникнуть на пустом месте.

– Особенно если учесть, что на площади нет фонарных столбов, – добавил Вилигот.

Ульф на секунду задумался. Потом улыбнулся.

– Кажется, вы только что меня убедили, – ответил он.

Суд был убежден равным образом, к большому неудовольствию подзащитного, которому была предъявлена фотография места преступления. Где именно – спросили у пастора – стоял тот столб, в который врезался пострадавший? После этого дело пастора было окончательно проиграно. Его оштрафовали и дали суровое предупреждение.

– Человек, принявший сан, принимает на себя и долг порядочности, – сказал ему судья. – А вы самым серьезным образом изменили этому долгу.

Ульф был уверен, что справедливость восторжествовала. Вилигот стал жертвой ничем не спровоцированного нападения потому, что он принадлежал к непопулярному меньшинству. От пастора ждешь большей толерантности, чем от рядового члена общества, но, видимо, некоторые из них питали самые вульгарные предубеждения и злобу. И все же было в этом деле нечто странное, и Ульф не был до конца уверен, что он добрался до самой сути.

Понимание, однако, пришло – спустя всего полчаса после заседания. Ульф вышел из здания суда и направился в ближайшую кофейню купить себе капучино; и тут к нему подошел один из тех свидетелей, которые якобы ничего не видели. Это был почтальон, который во время стычки проходил мимо – но смотрел в другую сторону.

– Ульф Варг, – произнес почтальон. – Надеюсь, вы довольны.

Ульф посмотрел на него – предостерегающе:

– Что вы имеете в виду?

Но почтальона было не так-то легко смутить.

– Этот тип, – тут он раздраженно мотнул головой в направлении здания суда. – Этот потерпевший, Даниор, – слово «потерпевший» он практически выплюнул. – Вы хоть что-нибудь о нем знаете? Вы знаете, чем он занимается?