© А. С. Полошак, перевод, 2020

© В. А. Руденко, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020

Издательство Иностранка®

В дальнем конце узкой, обрамленной колючей живой изгородью дороги, такой тесной, что на ней едва могли разъехаться две машины, Энсон наконец обнаружил дом, который разыскивал уже битый час. Дом скрывался за стеной кустарника, разросшегося по обе стороны от обшарпанных двустворчатых ворот. Лишь выйдя из машины и вплотную подойдя к воротам, Энсон заметил, что тут вообще есть постройки. Виной тому был сад, который захватил все его внимание.

Небольшой, с квадратной лужайкой футов двадцать, безупречно ровной, как поверхность бильярдного стола, сад походил на экспонат какой-нибудь выставки садово-паркового искусства.

Здесь были и миниатюрный фонтан, и декоративный водопадик, и многочисленные клумбы, поражавшие буйством красок, и штамбовые розы во всем своем великолепии, и цветущие кустарники, и даже голубятня.

Некоторое время Энсон стоял у ворот, разглядывая сад, затем наконец обратил внимание на дом.

Он оказался не менее примечательным, чем сад, хотя и в ином смысле. Это было двухэтажное строение из дерева и кирпича под красной черепичной крышей. Когда-то деревянный фасад дома был выкрашен в темно-зеленый цвет, но за прошедшие годы дожди, ветер и солнце сыграли с ним злую шутку, и теперь здание приобрело обшарпанный и заброшенный вид. На окнах виднелся слой пыли и темные разводы. Латунный дверной молоток почернел от грязи. Слева от дома располагался гараж на две машины с разбитым окном, на его крыше не хватало доброй половины черепицы.

Энсон посмотрел на сад, потом на дом и снова на сад. Отступил назад и прочел название, намалеванное на воротах белой краской: «Mon Repose»[1].

Он расстегнул молнию потрепанной кожаной папки, достал оттуда полученное утром письмо и перечитал его еще раз:

Энсон распахнул ворота, отогнал машину на подъездную асфальтовую дорожку и направился к дому. Тяжелые тучи угрожающе нависли над головой. Слабый солнечный лучик с трудом пробился сквозь толщу облаков и скользнул по саду. «Через час или около того, – подумал Энсон, протягивая руку к дверному молотку, – начнется дождь». Он поднял кольцо и дважды постучал.

Сначала все было тихо, затем послышался звук торопливых шагов, и вскоре дверь распахнулась.

Эту первую встречу с Мег Барлоу он помнил до самой смерти.

Мужчиной Энсон стал, когда ему было четырнадцать лет. Тогда его родители ненадолго отправились в путешествие, оставив сына на попечение прислуги – толстой богобоязненной простушки лет на двадцать старше его. Не прошло и четырех часов с момента их отъезда, как женщина зашла в спальню Энсона, где тот валялся на кровати, читая какую-то бульварную книжонку. Спустя полчаса из прыщавого юнца Энсон превратился в мужчину, познавшего вкус плотских утех, и с тех пор желание снова и снова вкушать этот ранее запретный плод не покидало его. Тот первый опыт породил в нем убеждение (которое, впрочем, быстро развеялось), что все женщины легкодоступны. Позже, когда он осознал свою ошибку, чтобы не утруждать себя долгими ухаживаниями и уговорами, Энсон предпочитал иметь дело с проститутками. А поскольку он был весьма привередлив, на женщин, которые ему нравились, уходила львиная доля его доходов.

Помимо этого, у Энсона была еще одна слабость: хроническая и неистребимая тяга к азартным играм. Увы, везунчиком он не был. Расходы на постельные утехи вкупе с постоянными проигрышами вынуждали его неустанно заботиться о своей платежеспособности. Благодаря живому уму, природному обаянию и кипучей энергии ему удалось устроиться в одно из отделений страховой компании «Нэшнл фиделити». Это отделение обслуживало три процветающих городка: Брент, Лэмбсвилл и Прутаун. Для энергичного страхового агента эта местность являла собой широкое поле для маневров. Это был сельскохозяйственный район, где у многих фермеров было по два-три автомобиля; люди здесь интересовались страхованием жизни и стремились застраховать свое имущество и урожай. Но Энсон умудрялся просаживать без остатка весь свой заработок и наконец оказался перед лицом серьезного финансового кризиса, пошатнувшего даже его беззаботную уверенность в завтрашнем дне. Незадолго до еженедельной поездки в Лэмбсвилл и Прутаун ему позвонил Джо Дункан, его букмекер:

– Слушай, Энсон, ты вообще в курсе, сколько мне задолжал?

– Конечно, Джо. Расслабься. Я все отдам.

– Ты должен мне почти штуку баксов, – не унимался Дункан. – Даю тебе время до субботы. Не вернешь бабки – Матрос поговорит с тобой по-другому.

Джерри Хоган по кличке Матрос, коллектор Джо Дункана, в свое время был чемпионом Калифорнии по боксу в полутяжелом весе. О его жестокости ходили легенды. Если ему не удавалось выбить долг, он так отделывал беднягу, что тот оставался калекой на всю жизнь.

Однако Энсон переживал не из-за жалкой тысячи долларов. В конце концов, он мог бы наскрести нужную сумму: одолжить у друзей, продать телевизор или в крайнем случае заложить машину. Проблема была в другом: едва повесив трубку, Энсон вспомнил, что задолжал Сэму Бернштейну, местному ростовщику, еще восемь тысяч долларов, которые надо было вернуть до конца года, иначе… Когда он подписывал долговое обязательство в июне, ему казалось, что до следующего июня еще прорва времени. Взятые в долг деньги, доверившись совету надежного человека с конюшни, он поставил на явного аутсайдера с коэффициентом сто к одному. Лошадь полностью оправдала свою позицию в рейтинге: пришла последней.

Сейчас был вторник. У Энсона оставалось еще пять дней, чтобы достать тысячу долларов и утихомирить Дункана. Это было вполне реально, а вот как рассчитаться с Бернштейном? Мысль об этом заставила его поежиться. Хорошо, что у него хотя бы есть немного времени.

Обеспокоенный финансовыми трудностями, Энсон стал каким-то чересчур настойчивым, а это редко идет на пользу дела; когда страховой агент слишком навязчив, застраховать ему ничего не удается.

Начало недели не задалось, но Энсон был профессионалом и по натуре оптимистом, поэтому он надеялся, что к выходным все наладится.

Взявшись за молоток этой обшарпанной двери с облупившейся краской, он кожей чуял, что удача вот-вот ему улыбнется.

И вот Энсон смотрел на Мег Барлоу, которая стояла в дверном проеме и разглядывала его своими огромными небесно-синими глазами. При виде этой женщины (как прикинул Энсон, она была на год или на два моложе его) кровь в его жилах побежала быстрее – так бывало всякий раз, когда он встречал женщину, пробуждавшую в нем желание.

Она была высокой – на пару сантиметров выше его, – широкоплечей и длинноногой. Оранжевый пуловер выгодно подчеркивал соблазнительную грудь и тонкую талию, а черные брюки плотно облегали стройные, идеальной формы бедра. Ее каштановые волосы были перехвачены сзади зеленой лентой. Не красавица. Рот чуть великоват, как и нос. Однако более чувственной, более роскошной женщины Энсон еще не встречал. Они некоторое время смотрели друг на друга, затем ее полные губы расплылись в улыбке, обнажив ровные белые зубы.

– Добрый день, – сказала она.

Не без усилия Энсон взял себя в руки, и его лицо обрело отработанное за долгие годы выражение предупредительного внимания.