- Получается, он сам себя… - сказал один из докторов.

- Получается, что так, - кивнул Пётр Михайлович.

Спустя полчаса вскрытие было завершено. Оформив заключение и выдав его в руки консилиуму, мы наконец выпроводили посторонних из нашей тихой обители. Наконец-то здесь воцарилась привычная, немного режущая слух, тишина. Оставалось только дооформить кое-какую документацию и отправить срезы органов для микропрепаратов в лабораторию. И хотя Пётр Михайлович пытался отправить меня домой, я вызывалась помочь ему поскорее разобраться со всеми делами.

Вместе с санитаром мы довольно быстро навели порядок в секционном зале, и я пошла в кабинет к заведующему, чтобы спросить, не осталось ли еще какой работы. Он как раз оформлял копию протокола сегодняшнего вскрытия. Мне же были доверены несколько десятков бланков, которые нужно было заполнить для предстоящих заключений по поводу биопсий и прочих микроскопических исследований. Я осталась в кабинете. Потому сейчас мы вдвоем сидели в метре друг от друга в смущающей тишине. Хотя, вероятно, эта тишина смущала только меня, а Пётр Михайлович вообще не замечал моего присутствия. Он был слишком сосредоточен на протоколе. Вздохнув про себя, я тоже принялась за работу.

- Натали, ты чего? Как-то ты неважно выглядишь, – он пристально смотрел на меня. Суровое выражение его лица смягчилось. Такие моментальные перемены в нём пугали и захватывали одновременно.

- Просто не выспалась, - пожала плечами я.

- Весёлая выдалась ночка? Эх, молодость! – тихо рассмеялся он, разминая шею.

- Пётр Михайлович, вы на двенадцать лет старше меня, а вздыхаете так, словно на все пятьдесят. Вы тоже ещё молоды, не прибедняйтесь, - я всё еще была потрясена увиденным сегодня, потому мне было сложно отфильтровывать мысли прежде, чем озвучивать их.

Я не хотела льстить ему. Он на самом деле был молод. Ему тридцать шесть. Для мужчины это прекрасный возраст, когда выветривается страсть к приключениям и прорастают более серьёзные мысли и взгляды. Да и вообще он выглядел куда лучше, чем я в свои двадцать четыре.

- Признаться, ощущаю себя на все семьдесят, - по изменению интонации я поняла, что эта тема болезненна для него и мне стоит сейчас же захлопнуть свой рот.

Несколько минут мы оба молчали. Всё это время я вспоминала безжизненное синюшное лицо мальчика и не могла поверить, что он сам сотворил с собой такой ужас.

- Никогда не понимала и не пойму, почему люди считают, что самоубийство – это выход. Что и кому они доказали? Они ушли и больше не вернутся, а здесь остались те, кто всю жизнь будет винить себя в том, что не смог уберечь их от страшной беды. Бедные родители! Мне до глубины души жаль их. Ведь на этом их жизнь тоже закончилась, - мои рассуждения были монологом, ведь Пётр Михайлович не прерывал меня и, казалось, вообще не слышал, что я мямлю себе под нос. – Никакие проблемы не стоят того, чтоб из-за них лезть в петлю, бросаться с крыши или глотать таблетки. Всё проходит. Прошла бы и любовь, - я замялась, ведь в самый разгар моих философских прений он на пару секунд прервался и пристально посмотрел мне в лицо. Что из сказанных мною слов так задело его?

- Невзаимная любовь – опасная штука. Особенно в период юношеского максимализма и лабильной психики. В его возрасте дети ещё не особо понимают, что к чему, поэтому каждая симпатия для них и есть та самая любовь всей жизни. А потом оказывается, что она ещё и невзаимная, и тогда всё - тушите свет, как говорится, - его равнодушный и пренебрежительный тон возмутил меня, и во мне из ниоткуда появилась смелость, чтобы задавать провокационные вопросы.

- Вы сами когда-нибудь грешили невзаимной любовью? – прямо в лоб спросила я. – Или вы считаете, что это бред?

- Невзаимной любви не бывает. Любовь – это сугубо взаимное чувство. Когда любит один – это влюблённость, привязанность, иногда даже патологическая, требующая лечения. Но не любовь, - спокойно рассуждал мой начальник. Похоже, его нисколько не смущало русло, в которое резко перетек наш разговор. – Конечно, в юности мне нравились девчонки, которым я не нравился, но не более того.

Я была разочарована его ответом. Неужели я наделялась, что начальник станет рассказывать мне о своей личной жизни? Он и так слишком лояльно относится ко мне. Не надо выходить за рамки приличия.

Когда мы наконец разобрались со всеми важными и не очень делами, то сразу же предпочли разбежаться по домам. Сегодня впечатлений у нас обоих было предостаточно. Хотя едва ли Петра Михайловича можно было удивить чем-то подобным. Зато он беспрестанно меня удивлял. Уже в ординаторской, когда я собирала свою рабочую форму и кое-какие бумаги домой, он огорошил меня весьма неожиданным вопросом.

- Неужели такая девушка, как ты, может взращивать в своём сердце чувство односторонней привязанности? Извини за нескромный вопрос, - его губы растянулись в виноватой ухмылке.

- Может. Ещё как может, - разочарованно вздохнула я, продолжая попытки вместить халат в свою маленькую сумку.

- Он либо слепой, либо дурак, - пожал плечами Пётр Михайлович, на секунду переместив свой взгляд на меня.

- Хуже, Пётр Михайлович, - я слышала, как моё сердце отбивало пулеметную очередь в грудной клетке. – Он не просто дурак. Он старый слепой дурак, - я в ужасе опустила взгляд в пол. Что я натворила? А если он понял намёк?

- Женатый? – кажется, он пытался меня добить.

- Нет, но скоро женится и уезжает из города. И, скорее всего, мы больше никогда не увидимся, - я пыталась заставить себя замолчать, но слова вырывались сами по себе.

- Бедная Натали! – воскликнул Пётр Михайлович. – Иди сюда, - сказав это, он сам подошел ко мне и легонько обнял за плечи. – Не горюй, будет и на твоей улице праздник.

Я молчала. Мне нечего было ему ответить. Да я и не хотела. Единственное, о чём я могла думать в тот момент, - это как не грохнуться в обморок у него на глазах, потому что ноги дрожали и совершенно меня не слушались. Если бы ты знал, Петя, что сделал со мной твой безобидный дружеский жест!

Ещё никогда я не была настолько близко к нему, чтобы ощущать тепло его тела и чувствовать тонкий аромат парфюма, который невозможно уловить даже с расстояния полуметра. Я плохо разбираюсь в запахах, но, кажется, от него пахло дорогим стиральным порошком, цитрусом и, возможно, какими-то цветами. Запах свежести. Мне он очень понравился. Но ещё большее мне понравилось чувствовать его сильные руки на своих плечах. Я очень хотела обнять его в ответ и вывернуть на него всё, что чувствовала, но здравый смысл внутри меня бился в истерике и вопил о том, чтобы я не смела этого делать. «Он без пяти минут женатый человек. Одумайся, дура несчастная!» - снова и снова доносилось из глубины моего сознания.

Я легонько оттолкнула его рукой. Через мгновение меня высвободили из самого приятного в мире плена. Скорее всего, это первый и последний раз, когда судьба подбрасывает мне настолько дорогой подарок.

- Ладненько, пойдем-ка по домам. Нечего тут больше ловить, - хлопнул в ладоши Пётр Михайлович и взял в руки свой портфель. – Тебя подбросить до дома?

- Спасибо за предложение, но у меня ещё есть кое-какие дела здесь неподалёку, - замотала головой я. Конечно, я бы с удовольствием прокатилась с ним и, возможно, пригласила бы его на чашку чая, не живи я в крошечной однушке и не оставь там с утра грандиозный бардак.

- Ну смотри, - пожал плечами мужчина. – Я пошёл. До свидания.

- До свидания, - попрощалась я.

Когда дверь за ним захлопнулась, я оперлась руками о подоконник и сделала глубокий вдох: мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Моё тело охватила такая сильная дрожь, что я не могла нормально пошевелиться.

Почему меня всегда так сильно тянет на чужое?..

***

В случае смерти пациента в условиях стационара, особенно если тот нуждался в неотложной медицинской помощи и интенсивной терапии, собирается команда врачей, именуемая консилиумом, в которую входит и врач-патологоанатом. По результату патологоанатомического вскрытия и протоколу проводимого лечения(истории болезни) консилиум должен определить, мог ли врач или фельдшер, непосредственно оказывавший помощь умершему, предотвратить его гибель или же ввиду тяжести состояния пациента шансов выжить у него не было.