- Чудненько. Спасибо, Натали, а то загнусь тут от тоски с этими кислыми серьёзными лицами, - его уставшее лицо просияло такой блистательной улыбкой, что я совершенно забыла, кто я и зачем я. – Идём. Раньше начнём – раньше закончим.

Мне было понятно его стремление поскорее разобраться с делом, ведь дома его наверняка с нетерпением ждали. Эта мысль раздражала меня, но я никак не могла от неё избавиться. Оказавшись в секционной, где было непривычно людно, я на несколько часов забыла о своей ревности и полностью погрузилась в дело.

В двух словах Пётр Михайлович объяснил мне, почему наш сегодняшний посетитель поднял такой шум. Уже в секционной он молча сунул мне в руки историю болезни умершего и приступил к вскрытию.

Вчера вечером в реанимационное отделение нашей больницы в бессознательном состоянии поступил пятнадцатилетний сын главного прокурора области и брата нашего главврача по совместительству. Именно поэтому вышеупомянутый товарищ умолял свою сестру задействовать лучшего патологоанатома в городе для установления причины смерти сына, и именно поэтому Пётр Михайлович, небезосновательно владевший званием одного из лучших специалистов в области, был поднят ни свет ни заря и призван в больницу для проведения аутопсии.

Из истории болезни я усвоила, что мальчик вечером почувствовал острую боль в области сердца, после чего потерял сознание. Прибывшая на вызов скорая, сняв ЭКГ, констатировала обширный трансмуральный инфаркт передней стенки сердца*(инфаркт в его-то пятнадцать лет!). Оказав неотложную помощь пострадавшему, бригада скорой помощи доставила мальчика в реанимационное отделение областной больницы, где он, несмотря на проводимую интенсивную терапию, скончался в три часа двадцать минут.

И теперь всей этой толпе специалистов предстояло решить, мог ли молоденький дежурный реаниматолог, что был белее мела от явно переполнявшего его страха за собственную судьбу, противостоять смерти в таком ужасном её проявлении.

Молодой врач (на вид ему было не больше, чем мне) не спускал с Петра Михайловича умоляющего и полного надежды взгляда, ведь в ближайшие часы заведующий должен был решить его судьбу. Мне было искренне жаль его, ведь от заключения патологоанатома действительно зависит, сможет ли он работать врачом в дальнейшем или же будет привлечен к административной, а то и к уголовной ответственности.

Не меньше мне было жаль виновника этого чёрного торжества. На его некогда красивом, с правильными чертами лице навсегда застыло выражение непоправимого спокойствия. Его ещё детское, словно кукольное, личико теперь приобрело синюшный оттенок, и кое-где на нём проступала сине-фиолетовая сетка мелких вен и капилляров.

Тёмная тень умиротворения неподъемным грузом лежала на его лице. Она была особенно заметна в области сомкнутых век со светлыми ресницами и поджатых тонких губ, синевших на общем бледном фоне. Он мог бы прожить долгую счастливую жизнь, но по злому велению судьбы теперь сгниёт в холодной сырой земле.

- Наталья Петровна, побудьте моим ассистентом сегодня, - эта внезапная реплика вывела меня из раздумий.

Сегодня мне впервые выпал шанс увидеть заведующего за работой с минимального расстояния. Дрожа от нетерпения, я метнулась в предсекционную, нацепила клеенчатый фартук, маску и перчатки и уже спустя минуту стояла по другую сторону металлического стола в полной боевой готовности.

Мой взгляд метался между заведующим и молодым реаниматологом, что стоял несколько в стороне и не без страха поглядывал на холодное мёртвое тело с пустым пространством в том месте, где когда-то размещался головной мозг: его Пётр Михайлович уже извлек и осмотрел.

Теперь же тело мальчика содрогалось от движения рук заведующего, с преспокойным лицом вскрывавшего грудную клетку. Взглянув на обнажившиеся лёгкие мальчика, я тут же перевела взгляд на Петра Михайловича: на его лбу, у самой переносицы, снова появились две поперечные морщины. Он непривычно хмурил густые тёмные брови, что могло означать лишь наивысшую степень его концентрации. Встретив мой взгляд, он одобрительно кивнул. Сомнений быть не могло: отёк лёгких как проявление левожелудочковой недостаточности*.

Пётр Михайлович сощурил глаза, когда в его левой ладони оказалось сердце мальчика, всё еще погруженное в сердечную сорочку*. Когда он сделал маленький разрез, из перикардиальной полости хлынула кровь. Её здесь быть не должно. И, кажется, мы оба уже могли назвать как минимум две причины, которые, вероятно, привели к гибели мальчика.

Когда Пётр Михайлович достал сердце из покрывавшей его оболочки, то несколько минут молча вглядывался в орган, что покоился на его ладони. Я ужаснулась. То, что когда-то добросовестно гоняло кровь по телу, теперь было больше похоже на пропитанную кровью тряпку, чем на мощный неутомимый насос. Из моих глаз выступили слёзы. У мальчика просто разорвалось сердце!

Пётр Михайлович довольно долго смотрел на меня, и когда наши взгляды наконец встретились, в его ясном взгляде я почувствовала столько тепла и поддержки, что в жизни не передать даже самыми красивыми словами.

Сделав несколько срезов, Пётр Михайлович вернул сердце в грудную клетку и приступил к уже чисто формальному исследованию брюшной полости: теперь было очевидно, что мальчик умер от разрыва сердца и последовавших за этим осложнений. Однако здесь, во вместилище кишечника, печени и других органов пищеварения, нас поджидал очень неприятный сюрприз, за мгновение прояснивший происхождение всех изменений, которые мы наблюдали ранее в теле умершего.

В содержимом желудка мы увидели огромное количество полупереваренных и совершенно нетронутых желудочным соком таблеток. На мгновение рука Петра Михайловича замерла в недоумении. Очевидно, он тоже не ожидал такого поворота событий.

- Господа, похоже, у нас суицид, - преспокойно заявил он, обращаясь к клиницистам, молча наблюдавшим за процессом со стороны. – В желудке таблетки. Нужен срочный химический анализ.

Ровно в это мгновение, словно по взмаху волшебной палочки, относительную тишину помещения разорвал негромкий звонок телефона.

- Кого ещё там нелёгкая принесла? – вздохнул владелец мобильного устройства, державший в окровавленных руках вскрытый желудок. – Наташа, у тебя чистые руки. Достань телефон, пожалуйста. Ставлю всё свое имущество на то, что это по работе.

Нервно сглотнув, я подошла к нему и дрожащей рукой полезла в карман его халата. Какой стыд! Но выражение лица заведующего было настолько невозмутимо, что я невольно упрекнула себя за собственные неприличные мысли. Он просто попросил достать телефон. В этом нет ничего такого.

Успокоив себя, я таки справилась со своей непосильной миссией и, приняв входящий вызов, приложила телефон к плечу Петра Михайловича. Его щека на мгновение коснулась моих пальцев. Пусть я и была в перчатках, но его тепло ощутила прекрасно. Меня мгновенно бросило в дрожь. И почему я так бурно реагирую на самые безобидные прикосновения?

Лицо заведующего моментально изменилось. Оно выглядело ещё более суровым, чем обычно. Я слышала надрывающийся от плача женский голос, доносившийся из его телефона, и сама дрожала от страха. Какую ужасную информацию сейчас доносили до его сведения?

- Кажется, мы нашли вашу пропажу. В содержимом желудка таблетки. Не знаю, дигоксин* это или что другое, но мы уже отправили нашего человека в лабораторию. Через час-другой будет результат. Спасибо за сведения. Позже сообщу вам о результатах, - сказав это, Пётр Михайлович посмотрел на меня. Я взяла телефон и отправила назад в его карман.

- Сегодня утром бабушка нашего товарища обнаружила, что из её аптечки наглейшим образом исчезли пятьдесят таблеток дигоксина. Откуда столько? Просто заботливые родственники сильно переживали за больные ноги бабушки и выписали ей сразу кучу таблеток, чтобы та не ходила лишний раз в аптеку. А вчера наш любезный друг как раз проведывал свою бабулю незадолго до того, как почувствовал себя плохо. Да и его родители, покопавшись в интернет-переписках, обнаружили, что он угрожал какой-то дамочке убить себя, если она не ответит ему взаимностью. Да уж, дела, - вздохнул заведующий, закончив свой короткий доклад.