Пытаясь ее поднять, Богдан чуть не закричал, но изо рта раздалось только сипенье. Поясница переломилась, и он упал. Боль достигла желудка, и Богдана вырвало. Наружу вышел злосчастный бутерброд с колбасой вместе с чаем и утренним завтраком, успевшим перевариться.

Не контролируя себя, Светлов перекатился на другой бок, под ногти словно загоняли иглы.

– Где она? Где? – Богдан искал глазами капсулу: тумба, кровать, шкаф, груда одежды, журнал… Возле журнала! Вот!

Каждое движение отдавало в мозг, по щекам катились слезы. Богдан не помнил, как проглотил таблетку, он лежал в позе эмбриона около часа, пока боль не отступила. Пот лился градом, Светлов боялся пошевелиться, он не хотел возвращения этих чувств, с ужасом ожидая повторения приступа.

– Чем я хуже? Чем? – причитал Богдан, обнимая свои ноги и дергаясь всем телом. Когда судороги прекратились, Богдан встал, подошел к комоду, чуть не вступив в зловонную лужу и принял все таблетки, которые там были. По одной каждого вида. Всего восемь. Ах, еще капли. Глаза, нос. Теперь все.

Перед сном, Богдан вытер неприятные последствия приступа, расстелил постель, разделся и уже собирался ложиться, как его взгляд упал на фоторамку, которую ранее снес рукой так сильно, что она отлетела к окну. Богдан увидел на потрескавшемся стекле два улыбающихся лица – Вероника и он сам. Тогда они были счастливы, тогда было время хоть какой-то стабильности. Он хотел туда вернуться. Слезы потекли непроизвольно, окрашивая весь мир в серую гамму. Как бы ему хотелось смеяться, а не рыдать в потемках в доме у черта на куличках! Смеяться вместе с Вероникой, с отцом, с матерью, со своим дедом, который построил этот дом. В окне виднелся бассейн: мечта, которой не суждено исполниться.

– Почему я один? – Богдан шептал это Веронике, улыбающейся с фотографии, – почему?

Богдан повалился на кровать, пытаясь унять слезы. Он не мог понять себя, почему он ревет, словно младшеклассник? Разве он не мужчина, не добытчик? Нет.

– Какая же я свинья, – Богдан стал грызть подушку, поминутно ударяя в нее кулаком, орошая ее потоком слез, – Да еще и истеричка.

Полночь встретила Богдана уже спящим, с лицом, выражающим страдание и недавно пережитую боль. Всю ночь новый слой пыли собирался на вещах в доме, продукты исчерпывали свой срок годности, а техника постепенно приходила в негодность. Начал накрапывать дождь. Не чистый, дарующий благодать, но испорченный загрязненной атмосферой, не представляющий никакой ценности. Ржавые капли ударяли о крышу, словно хотели разбудить человека, столь несчастного, сколь и одинокого.

Видит ли Бог страдания этого человека, или этот срыв ничего для него не значит? А есть ли Бог в этом мире? И даже если есть, то какой он?

Богдан этого не знал.

Глава

II

Утро было пасмурным. Серые тучи затянули голубое небо, будто хотели оградить планету от солнца, хоть как-то позволяющего влачить жалкое существование каждому человеку под его светом. Богдан проснулся, будто с похмелья. Голова время от времени начинала пульсировать, создавая очень неприятные ощущения, глаза покраснели, а передвигаться можно было только усилием воли. Он с третьего раза поднялся с кровати, так как что-то все время тянуло назад в теплую постель: она была магнитом, а человек гвоздем, завалившимся за шкаф.

Богдан, качаясь, завернул на кухню, пытаясь отыскать там что-то съестное. Холодильник зиял пустотой. Осталось лишь два куриных яйца и остатки масла, которые тут же были отправлены на сковородку. Богдан наблюдал за процессом готовки, принимая лишь косвенное участие в ней. Он плохо помнил, что с ним произошло, поражаясь собственной никчемности. Богдан запомнил только боль, тоску и свои слезы, так неожиданно вырвавшиеся из глаз. Последний раз бармен не смог их сдержать около трех лет назад, когда в одиночестве пил на этой самой кухне, а из телевизора в соседней комнате играл Синатра с песней My Way.

Спустя полчаса, после приема пищи и просмотра утреннего выпуска новостей, Богдан развалился на диване, уставившись в потолок. Так он лежал, медленно перебирая у себя в мозгу разные мысли. Он думал о многом и в то же время ни о чем. Он вспоминал свое детство, снова размышлял о словах своего деда про мечту, вспомнил Сорокина, прочитанного не более чем месяц назад, рассуждал о нынешней политике, сетовал на свою жизнь и подсчитывал расходы за последние месяцы. По всем пунктам его ждали плачевные результаты – дед умер, книга была во много права, политика дрянная, жизнь не удалась, расходы гигантские.

– Сеанс пессимизма завершен, – Богдан хмыкнул и закашлялся, – черт.

Путешествие обратно в спальню окончательно выбило несчастного из колеи. Тело ныло, будто весь вчерашний день Богдан участвовал в боксерском поединке, возможно у оппонента даже были палки. Голова снова начала болеть, напугав Богдана признаками нового приступа. Он быстро закинул первые три капсулы и затаился. Без изменений, они подействуют только через некоторое время.

– Чудеса медицины, – Богдан проглотил оставшиеся лекарства и шире открыл глаза, целясь из бутылочки. Капли вызывали жжение, но приходилось терпеть. То, что Богдан видел каждый день на улице, заставляло ходить в больницу с завидной периодичностью. Люди слепли, люди кашляли кровью, люди умирали от диареи в собственных испражнениях, у людей ломались кости прямо посреди улицы. Поэтому Богдан часто жертвовал едой в пользу лекарств, без еды можно прожить некоторое время, без химии – нет.

Тишину прорезал телефонный звонок. Богдан подпрыгнул от неожиданности, чуть не выронив заветный пузырек. «Как же вы все мне надоели, это мой выходной, единственный выходной за целую неделю! Дайте мне хоть раз провести его спокойно!», – Богдан так быстро, как мог, добрался до кухни, попутно изрыгая ругательства и упреки, обнаружив телефон снова на холодильнике.

– Да!

– Воу, не нужно так кричать, я могу лишиться слуха!

Ярослав.

– О, боже, Ярослав, извини, сколько сейчас времени? – Богдан совсем забыл о вчерашнем разговоре. Тщетно поискав часы взглядом, он перешел в гостиную за новой одеждой.

– Уже полпервого, ты обещал подъехать ровно к двенадцати, уже все запасы разлетелись, как голуби, напуганные автомобилем, – Ярослав хохотнул и продолжил, – поторопись, а то я буду вынужден отдать остатки какой-нибудь милой даме, нуждающейся в них больше, чем некоторые люди на выходных.

– Да, да, я сейчас буду, – Богдан прыгал на одной ноге, держа телефон плечом, надевая свои единственные чистые брюки, купленные на рынке за очень удачные триста рублей, – сколько у меня времени?

– Ты шутишь? Я здесь до пяти, просто подъезжай.

Богдан встал посреди комнаты и вздохнул.

– Большое спасибо. Ярик, у меня будет просьба.

Даже через трубку можно было ощутить нахмуренные брови Ярослава, внезапно сменившие улыбку.

– Извини, Богдан, денег у меня тоже нет, я получу оплату завтра, но она вся распланирована.

– Нет, мне не нужны деньги, на лекарства они у меня всегда есть, – Богдан сел на диван и зачем-то включил телевизор, – просто вчера у меня были сильные боли, можешь меня осмотреть сегодня?

Напряжение исчезло.

– Ах, вот в чем дело. Да, конечно. Но при условии, что ты приедешь до пяти, иначе осматривать тебя будут только за дополнительную плату.

– Я успею, до встречи.

Ярослав что-то еще хотел сказать, но Богдан уже положил трубку и начал ускоренно одеваться под звуки феерического по своей глупости сериала. Складывалось ощущение, что актеры даже не учили свои роли, импровизируя в каждой сцене до уровня абсолютного абсурда.

– Они фальшивые? – с притворным удивлением светловолосый мужчина округлил глаза. – Да быть того не может! Как ты это узнал?

Парень в белом халате и перчатках, по-видимому, доктор, крутанулся на стуле, отвлекшись от сложного прибора.

– Проще простого, стоит лишь пораскинуть мозгами и провести химический анализ купюр. Я даже знаю, где их отпечатали, мы сразу найдем виновника.